Я уже писала совсем короткую статью о творчестве Фланнери О'Коннор, её остро-проницательном психологическом анализе мотивов человеческого поведения, поступков, которые, на первый взгляд могут показаться странными, ужасными и бессмысленными.
Мастера южной готики, бытописания и мифологии американского юга отлично умели создавать атмосферу загадочности, мистической неопределенности, намеков и знаков судьбы в жизни своих героев. Но обычно это завораживающе-тягучее течение романной действительности.
У Ф.О'Коннор, великого мастера коротких рассказов весь сюжет, вся драма человеческого местами абсурдного, местами иррационального бытия разворачивается на трех-четырех страницах, поэтому воздействие её рассказов напоминает удар изначально туго-свернутой, а потом отпущенной пружины. Эта пружина поражает наповал (по крайней мере, меня), хотя первые строки обычно так безмятежны, что не ожидаешь того шока, который наступит в финале текста. Кульминация сюжета зачастую смещена к последним абзацам, поэтому даже не успеваешь толком пережить эмоциональное воздействие, а рассказ уже закончился. И делай, что хочешь потом с ужасом жизни, который вторгся в твою душу резко, уничтожив спокойствие и хотя бы приблизительное равновесие. Это даже напоминает насилие, ты не готов, ты даже отказываешься верить, что произойдет что-то ужасное, всё падает в тартарары слишком быстро, хотя полунамеки, предчувствие грядущей беды есть почти во всех рассказах.
Кукурузные поля американского юга, палящее солнце и бурные грозы словно рождают атмосферу какого-то полубезумного, но очень естественного для этих мест религиозного псевдо-визионерства.
Мир героев О'Коннор,это мир духовно больных людей, которые абсолютно слепы, они не видят реального отличия добра от зла и как кроты ползут куда угодно, но лишь не по направлению к свету. Конечно, в этом мире есть свои праведники, свои добрые сердца, сопротивляющиеся всеобщей косности и духовной скудости, но их так мало! И как правило, они терпят крах. Полный крах.
Однако непонятный свет всё же иногда беспокоит спокойных, уверенных в своем полном благополучии кротов, проникает внезапно сквозь щели и трещины их железобетонного мировосприятия. И тогда они чувствуют тревогу, страх и чувство глубокой болезненной незащищённости. Словно Бог, которого они без конца поминают всуе (а иногда даже совершенно адресно) раскрывает им глаза. Это случается иногда на миг, и как правило, финалом становится что-то очень страшное. Потому что яркий свет для существ к нему не привыкших -- это больно, а иногда и смертельно.
Эта духовная прелесть, ложное визионерство зачастую приобретает размах настоящего религиозного помешательства, приводящего к преступлениям. Герои рассказов уверены, что точно знают, где в этом мире происки дьявола (как правило это сартровские "другие"), а где добродетель (это, кто бы сомневался, они сами).
В рассказе "Перемещенное лицо" подобным отношением к миру страдают в основном двое -- сначала женщина-гора миссис Шортли, жена рабочего, занимающегося молочной фермой, потом её муж, которого уверенность в том, что другой человек (сильно мешающий жить по-прежнему) -- порождение дьявола, доводит до умышленного убийства. А хозяйка поместья неуверенная и суетливая миссис Макинтайр, которая всем вроде бы желает добра, но больше всего, на самом деле, хочет, чтобы её просто не беспокоили, а все дела решались сами собой, становится, по сути, соучастницей перступления, не предотвратив его.
Священник же, который привозит несчастных Гизаков, "перемещённых лиц", польскую семью, мужа, жену и двух дочерей, которые бежали из оккупированной Польши, наоборот почти лишён проповеднического пафоса. Он, конечно, уговаривает миссис Макинтайр оставить скитальцев у себя, ведь они не имеют дома, они те самые одинокие странники, которым христианин должен оказать помощь. Но больше внимания священник уделяет восхищающему его павлину, который в простоте своей природной прелести распускает хвост с тысячью солнц. Словно бы хочет размягчить сердца жителей поместья, помочь им увидеть отблеск небесной красоты в земном создании. Яркие павлины (которых разводила и любила сама писательница) в рассказе -- символ райской нездешней красоты, которая совершенно невидима для насельников поместья миссис Макинтайр. Любование подобными вещами они воспринимают как неимоверную и весьма подозрительную глупость.
Страшная ксенофобия к чужому, не похожему на тебя, воцаряется в поместье уже с первых строк рассказа. Миссис Макинтайр бежит встречать "Перемещённое Лицо" разряженная, но улыбка у неё нервная. Её мирок потревожили, но она не желает потерять лицо, она обязана соответствовать нормам христианской морали как истинная леди.
Миссис Шортли -- воплощение мещанской ограниченности, самоуверенной и тупой, рассматривает гостей, заранее испытывая к ним чувство странной гадливости, смешанной с любопытством.
"Каждый раз, как она пыталась представить себе этих Перемещенных Лиц, в ее воображении возникали три медведя, идущие гуськом по дороге, в деревянных башмаках наподобие тех, какие носят голландцы, в матросских шапках и ярких куртках со множеством блестящих пуговиц."
Она насторожена, только лишь потому, что семья из Европы, где происходят всякие ужасы, которые в "нашей стране" происходить не могут. Миссис Шортли вспоминает горы трупов из кинохроники, но это вызывает не сострадание. Это вызывает отторжение.
"...миссис Шортли, которая со своей удобной позиции наблюдала за собравшейся внизу кучкой людей, вдруг осенило, что эти Гусаки, как крысы, переносящие тифозных блох, легко могли привезти из-за океана все эти кровожадные повадки. Раз они приехали из страны, где так поступали с ними, кто может поручиться, что они не вздумают поступать так же с другими?"
Однако "перемещённые лица" оказываются просто людьми, похожими на всех других людей. На какое-то время миссис Шортли успокаивается. Но по мере того, как глава семейства Гизаков демонстрирует свои небывалые таланты по части техники и выполняет за несколько дней объем работы, который всё полусонное (и гонящее на досуге самогон) рабочее сообщество поместья делало за месяц, настроение у неё опять меняется. Она начинает видеть в чужаке дьявольское отродье, посланное для её испытания.
"Она упивалась Апокалипсисом, начала цитировать пророков и вскоре более глубоко проникла в смысл своей собственной жизни. Она ясно увидела, что в основе мирозданья лежит некий таинственный план, и ничуть не удивилась догадке, что в этом плане особое место уделено и ей, ибо она — человек сильный и твердый. Она поняла, что Всемогущий Господь создал сильных людей, чтобы они выполняли назначенное им, и почувствовала, что, когда ее призовут, она будет готова."
Вообще, способ осознавать действительность, которым страдала женщина-гора сейчас называют "магическим мышлением", очень сложно не спутать подобное мышление с религиозным как таковым, но вообще, постоянный поиск знамений и знаков, указывающих на "промысел Божий" -- это не совсем здоровая вера. У человека всегда есть выбор и его свободная воля, и фатализм христианскому миропониманию чужд.
Миссис Шортли так сжилась со своеим мессианским предназначением, что известие о скором увольнении её мужа (медленно работал и курил. В отличие от Гизака) подействовало на даму катастрофически. И в буквальном смысле её убило. Организовав поспешное бегство семьи (чтобы не пострадала гордость от увольнения), мисис Шортли так переволновалась, так сильно гневалась, что с ней случился удар.
Смерть привычной товарки стала для владелицы поместья большим несчастьем. Однако она быстро оправилась, только вот прежнее благоволение к странному маленькому и работящему Гизаку у неё куда-то испарилось. Мысли о том, что надо от него избавиться зрели у нерешительной леди не по дням, а по часам. Уговоры священника оказались тщетны, только вот, сделать последний шаг и объявить Гизаку об увольнении, миссис Макинтайр почему-то не могла. В отчаянии хозяйка поместья говорит священнику:
"Я не виновата, что на свете столько лишних людей."
Да, в этом не виновата. Виновата в неприязни к этим людям. Только вот, если положить руку на сердце, многие ли из нас способны на деятельную помощь оказавшимся в беде, да ещё и непохожим на тебя? Думаю, что немногие...
"Она жалела этого несчастного, который был изгнан из Польши, бежал через всю Европу и теперь вынужден ютиться на чужбине в лачуге арендатора. Но разве это ее вина? Ей самой в жизни тоже приходилось нелегко. Она знает, что такое борьба. Все люди должны бороться. Мистер Гизак вряд ли много боролся. Ему, наверно, и так все давали — и по дороге через Европу и здесь, в Америке, тоже. Она дала ему работу. Она не знала, благодарен он ей или нет. Она вообще не знала о нем ничего, кроме того, что он делает свое дело. По правде говоря, он все еще казался ей не вполне реальным. Он был словно чудо, происшедшее у нее на глазах, о котором она могла говорить, но в которое так до сих пор и не поверила."
Последней каплей для миссис Макинтайр становится фотография белокурой девушки, племянницы поляка. Гизак подарил её молодому и туповатому работнику негру, взяв с него обещание жениться на несчастной, которая находится в лагере, куда её поместили с матерью (мать уже умерла от условий содержания). Гизак не видит в этом ничего крамольного, для него не существует цвета кожи, табуированности брака белого и негра, он взывает как человек к человеку, в надежде спасти племянницу из ада. А для чопорной и "правильной" весьма сентиментальной миссис Макинтайр, истинной дочери американского юга, важнее всего расовые условности, для неё подобное предложение практически богохульство. Гизак становится совершенно неприемлемым "гостем". "Всю свою жизнь она боролась против всяких излишеств, и вот теперь у нее самой появилось излишество — этот поляк."
Вдовец Шортли, решивший вернуться на прежнее место работы, пользуясь скорбью хозяйки и, видимо, подхватил от жены ту же бациллу "богоизбранничества", непрерывно размышляет о вредоносности Гизака, постоянно воздействуя на хозяйку всяческими наветами. Хозяйка не может ни на что решиться, но всё же как-то утром набирается смелости и идет увольнять Гизака.
А мистер Шортли к этому моменту дозревать в своем ложном представлении об избранности и произносит почти с восторгом — "Мне отмщение, сказал Господь."
Участь бедного Гизака решена. полностью уверенный в своей "праведной миссии" Шортли убивает Гизака, сымитировав несчастный случай. Он просто давит поляка трактором как букашку, как надоевшее насекомое. Трое видели приближающуюся гибель Гизака -- хозяйка, Шортли и работник негр. Шортли всё спланировал, а хозяйка и негр Салк не предотвратили.
Финал рассказа -- смерть "Перемещенного Лица" не приносит счастья усадьбе Макинтайр. Зависть, злоба, ксенофобия, религиозный извращенный фанатизм никому не приносят добра. Шортли сбежал, искать новую работу, негр Салк отправился бродить по свету. Миссис Макинтайр слегла с нервным срывом, а потом и усадьбу мужа потеряла. Только священник, любитель павлинов, остался с ней рядом.
Множество "перемещённых лиц" скитается по городам и весям, странам и континентам. Эти несчастные "лишние люди", которым не повезло оказаться в эпицентре войн и бедствий становятся живым укором тем, кто благополучен и сыт. Они раздражают своей непрякаянностью, они портят "правильную" картину мира для обывателя, занятого благополучием своего замкнутого маленького мирка. Лишних людей много, иногда они становятся как будто "перемещенными", хотя их никто и не перемещал, просто они видят мир немного по другому, тяжело больны или кажутся чужаками по каким-то иным причинам.
Как им помочь? Хотя бы перестать считать их лишними. Потому что большой вопрос, есть ли вообще в природе лишние люди. Для Бога вряд ли. А для нас?...
Друзья, пишите свои мысли, ставьте лайки. Это очень поможет продвижению канала!