Лицо Голливуда

"...кинокомпании Голливуда «завоевали», одурманили, околпачили миллионы людей. Кинозритель вовлекается в искусственный, на­сквозь фальшивый мир, создаваемый сотнями кино­фильмов, производимых восемью основными кино­студиями". ... "А так как американская пропаганда (газеты, жур­налы, радио, светящаяся кричащая реклама и др.) каждый день стремится превзойти самое себя, то обыватель в конечном счете теряет ощущение дей­ствительности и начинает верить, что призраки, рожденные этой пропагандой, не мистификация, а реальность. Так утверждается огромное влияние кино".

Читаем фрагмент из книги знаменитого кинорежиссера Михаила Калатозова "Лицо Голливуда" (М., 1949 год):

«ГОРОД ГРЕЗ»

"Город грез — так в Америке называют Голливуд. В этом городе много гостеприимных людей. Эти люди отнеслись доброжелательно к при­езду представителя советской кинематографии. Режиссеры, сценаристы, актеры, работающие в Голливуде, очень интересуются достижениями советского кино, ибо престиж советской кинемато­графии чрезвычайно высок, среди творческих работ­ников всего мира.

С первых же дней посыпались бесконечные при­глашения и телефонные звонки киноработников, которым не терпелось узнать, как советская кине­матография выносит тяготы войны. Действительно ли создана на востоке, в Алма-Ата, большая кино­студия? Каковы творческие перспективы? Какие мастера ставят фильмы и вообще кто что делает?

Просмотр советских фильмов неизменно вызывал восторг, слезы, хвалебные речи.

Я торопился скорее приступить к выполнению моей задачи — договориться об обмене фильмами и ознакомиться с производством картин на голли­вудских студиях.

Однако, если мастера кино проявляли живой интерес к судьбам советской кинематографии, то хозяева Голливуда — руководители кинокомпаний, студий и другие вершители судеб американского кино, встретили приезд советского представителя заговором молчания. Голливудские киностудии, охраняемые полицией, оказались недоступными для нас.

Мы терялись в догадках: чем объяснить такую засекреченность?

Советский кинодеятель, приехав по приглашению американского правительства, не может проникнуть в киностудии... Странно!

Прогрессивные американцы возмущаются пове­дением своих могущественных соотечественников, но они, увы, сейчас ничего не решают.

Находятся, правда, оптимисты, утверждающие, что ко мне присмотрятся и все тогда будет «о'кэй» должно пройти только время. А пока необходимо обзавестись жильем, где можно было бы принимать всех, кто хочет дружить с представителями советского кинематографа. ...

Но вот нашелся вполне подходящий и никем не занятый особняк. Цена подходит. Однако хозяйка не хочет почему-то сдавать. Ответы уклончивы. Причина неясна. Позднее узнаю, что хозяйка приняла меня за еврея, а еврею она не сдаст ни за что.

Подобная же история повторяется в другом месте. На сей раз оказывается, что хозяева не сдают квартиры жильцам с собаками и советским гражданам.

Так я постепенно знакомлюсь с житейскими нравами штата Калифорния.

Зато люди попроще всячески симпатизируют и пытаются помочь нам. Но вот, наконец, на одной из старейших улиц Голливуда, где когда-то жило большинство основателей «города грез», найдена и снята подходящая квартира.

В первую же ночь, как только дом погрузился в глубокий сон, раздался звонок.

На пороге стоял улыбающийся человек в поли­цейской форме. Извинившись за беспокойство и назвав себя «ночным ангелом», он отпустил не­сколько шуток и без приглашения вошел в дом.

В два часа ночи он произнес следующую про­странную речь:

— Советские мистер и миссис! Вы не знаете, что такое Америка. Вот рядом с вами живет известный продюсер Сесиль де Милль. Наше «Общество охра­ны собственности» предложило ему свои услуги, гарантируя за сорок долларов в месяц полную неприкосновенность его имущества. Сесиль де Милль отказался. Его скупость оказалась роковой. Два дня спустя, когда Сесиль де Милль с супругой были на приеме у друзей, их постигло несчастье. Неизвестные лица ограбили их дом на сто тысяч долларов! Советую не скупиться! Такова фило­софия Америки! С вас, советского представи­теля, наше «Общество» возьмет дешевле, чем с капи­талиста. Ваша безопасность будет стоить пятнадцать долларов в месяц, при условии, что вы да­дите нам ключи от дома, и двадцать долларов — без ключей.

— И вы, конечно, согласились? — рассмеялся на­завтра Биль, когда я рассказал ему о ночном при­ключении. — Пожалуй, хорошо сделали. Теперь вы в полной безопасности.

— Вы уверены в этом?

— Уверен!.. Все опытные взломщики и грабители состоят на службе у различных «обществ охраны собственности» и лишены возможности проявлять самодеятельность.

Эти «общества охраны» разделили Голливуд на сферы влияния и поставили систему вымогательства на широкую и деловую ногу.

— А чем вызвана надбавка за оставление ключа у владельца?

— Ну это понятно! Здесь теперь свирепствует возглавляемая сенатором Дайсом комиссия по рас­следованию «антиамериканской» деятельности, точнее, по выяснению «красной опасности». Время от времени этот сенатор устраивает «сенсационные» разоблачения «коммунистической деятельности» в Голливуде. «Ночной ангел» прекрасно понимает, что вы станете предметом внимания комиссии Дайса, и за ключ от личной квартиры представителя Мо­сквы в Голливуде Дайс заплатит хорошие деньги.

Итак, я согласился на опеку «общества», не же­лая остаться в какой-то день без рубашки.

На следующее утро, проснувшись рано, я включил радио. Мужской голос с приемами завзятого поли­тического оратора доказывал преимущества туалет­ного мыла «Стар» над любыми другими сортами мыла всех стран мира.

— Мылом «Стар» (то-есть «Звезда») умываются все стар (то-есть голливудские звезды), — закончил оратор, и тотчас женский голос пояснил, что перед микрофоном выступал всемирно известный режис­сер, продюсер, один из основоположников Голливу­да — Сесиль де Милль.

Старик продавал свои авторитет радиорекламе, возмещая утраченные 100 000 долларов. Я неволь­но вспомнил «ночного ангела»...

Впоследствии, за полтора года пребывания в Голливуде, я видел своего «ангела» только в дни .американских праздников (жалование он получал через банк). На рождество он пришел выпить за Санта-Клауса (американского деда-Мороза) и по­желать процветания нашему дому. Получив тради­ционные доллары «на чай», «ангел» попросил раз- менять их на две бумажки. Одну он положил в пра­вый карман, с достоинством пояснив, что это деньги «Общества по охране имущества», другую — в левый.

Это были его «личные доходы»...

Он приходил и в «день индейки» и во все боль­шие праздники. Но никто не ожидал его появле­ния в дни Октябрьских торжеств. Видимо, удив­ление наше было так явно, что он счел нужным пояснить:

— Всякий праздник есть праздник, если он дает порядочному человеку возможность заработать деньги. ...

... в 1922 году Хейс был поставлен во главе американской киноиндустрии, чтобы блюсти «мо­ральную чистоту» кино для американской общест­венности и экономическую рентабельность для Уолл-стрита.

Хейс начал борьбу за «оздоровление» американ­ского кино с запрещения изображать «жестокое и грубое, встречаемое в жизни», и потребовал показа на экране существующей американской системы в виде «счастливого и прекрасного капи­талистического мира».

Хейс провозгласил лозунг «развлекательного кино», фактически направленного к уводу зрителя от действительности. С тех пор воспевание благородства богатых, преуспевания в торговле и личной жизни стало главной темой американского кино.

Незадолго до появления звукового кинематогра­фа Хейс издал свой знаменитый «производствен­ный кодекс», определяющий моральную и эстети­ческую сущность американского кино. ...

— Таков Хейс,—закончил свой рассказ Биль. — И без Хейса вы ничего в Голливуде не сделаете. У него ключ от всех студий и от многих ртов. Во всяком случае, руководители кинокомпаний без его команды не заговорят.

Встреча с Хейсом стала казаться мне после этого разговора действительно необходимой, и я со­брался было в его постоянную резиденцию в Нью-Йорк.

Неожиданно, однажды утром, раздался телефон­ный звонок и женский голос деловито спросил, буду ли я через неделю в Калифорнии, гак как мистер Хейс намерен приехать в Голливуд. Мистер Хейс интересуется, смогу ли я быть у него на завтраке в клубе 12 августа в час дня.

Я ответил, что готов встретиться.

И вот мы в «Золотом храме» — клубе миллио­неров. Это большой особняк, весь отделанный ма­лахитом, черным мрамором и золотом. В нем позо­лочено все, что только можно позолотить. Само здание выдержано в египетском стиле оперных декораций из «Аиды».

Человек в смокинге провел нас через анфиладу безвкусно и пышно убранных полутемных комнат и торжественно растворил последние двери.

Там, за небольшим сервированным столом, окру­женный четырьмя лакеями в белых смокингах, си­дел старый, сухой и сморщенный, похожий на фи­лина человек. Это был Вил Хейс. Он приветливо встретил нас, был в меру госте­приимен и, несмотря на пуританскую сдержанность, даже шутил. Когда завтрак был закончен, Вил Хейс приступил к, делу.

— К нам впервые приехал официальный предста­витель советской кинематографии, — проговорил он. — Мы не любим пускать в Голливуд посторон­них точно так же, как не любим, когда в личный сейф проникает чужая рука или даже глаз. Голли­вуд — это святая святых нашего народа.

Он сделал короткую паузу, затем торжественно продолжал:

— Но мой личный друг, адмирал Стенли, посол в Москве, просит меня помочь установлению деловых кинематографических связей с нашим союзником. Из дружеских чувств к моему школьному товарищу я готов сделать исключение. Но чтобы установить деловые отношения между Голливудом и Москвой, вы должны ответить мне на два вопроса.

Снова пауза. Короткая, но томительная.

— Первый вопрос, — продолжал Хейс, — наме­рен ли СССР открыть нам свой кинорынок и какое примерно количество американских фильмов со­гласны вы покупать?

Я ответил: — Мы согласны покупать на обоюдоравных на­чалах.

— Как, вы хотите, чтобы советские фильмы шли по всей Америке? — спросил удивленно Хейс.

— Так же, как и американские фильмы у нас, - ответил я.

Лоб Хейса сморщился.

— А сколько в СССР кинозалов?

— Теперь около шестнадцати тысяч.

Он достал записную книжку, заглянул в нее и продолжал разговор.

— До войны у вас была двадцать одна тысяча кинозалов. На четыре тысячи больше, чем у нас в США.

— Совершенно верно.

— Теперь перейдем ко второму вопросу. Хорошо, нашему союзнику будет предоставлена возмож­ность ознакомления с американской кинопро­мышленностью и ее руководителями. В результате должен быть заключен коммерческий договор. Я гарантирую вам, — спокойно, но с железной уверенностью сказал Хейс, — я гарантирую, что ни одна газета киноиндустрии не будет писать о вас ничего дискредитирующего, но при условии, что вы не будете заниматься пропагандой.

— Простите, - спросил я, — какой пропагандой?

Красной, — ответил он, прищурив маленькие, сверлящие собеседника глазки.

Следующая встреча с Хейсом состоялась в Нью- Йорке. Его главный штаб, именуемый «Хейс офис», находился в одном из супер-современных небоскре­бов, где все автоматизировано и электрифицировано. Но в сердце этого небоскреба царил дух средневе­ковья.

Кабинет Хейса поражал атмосферой стари­цы. Стены мореного дуба. Большой закопченный камин с готическими сводами, выглядевший старее самой истории Соединенных Штатов. Изображение распятого Христа на стене, взывающего к благоче­стивым чувствам. Печать аскетизма — на каждой мелочи. Ничто не напоминает о том, что эта ком­ната находится в центре американского урбанизма.

По ходу нашего разговора Хейсу понадобилось вы­звать одного из помощников. Хейс неожиданно вскинул морщинистую руку и, вложив два пальца в рот, издал пронзительный свист. Оказалось, что король американской кинематографии не выносит ничего, напоминающего век электричества.

В ответ на этот своеобразный вызов в стене открылась маленькая дверь, какие бывают в монастырских кельях, и на пороге появилась секретарша лет семи­десяти от роду. С профессионально угодливой улыб­кой она выслушала отрывистый приказ и, кланяясь, исчезла так же бесшумно, как и появилась.

...Хейс всю жизнь был педантом. Ни разу не пропустил воскресного богослужения в церкови. Ни разу не выпил виски, пил только молоко. Не выдал никого из «шайки Гардинга», когда этого требовало правосудие. Всю жизнь был сторонником формулы изоляционистов, на которой зиждилась политика реакции до 1945 года — «Америка для американцев». В настоящее время эта формула, как известно, стала узка для акул Уолл-стрита.

Хейс процарствовал в киноиндустрии двадцать три года и в 1945 году был отстранен Уолл-стритом, так как оказался слишком стар и недостаточно гибок для овладения методами и тактикой со­временной агрессивной политики поджигателей новой мировой войны.

ДВЕРИ ОТКРЫЛИСЬ

После встречи с Хейсом двери святилища «города грез» открылись...

Однажды на улице Биль обратил мое внимание на человека, который садится в роскошный «Ройлс. Ройс».

— Посмотрите на его ноги,—сказал Биль.

Я увидел, что человек, садящийся в «Ройлс-Ройс», обут в дырявые башмаки с заплатками. Это был король калифорнийской нефти. Он специально зака­зывал себе обувь с заплатками, чтобы выглядеть «трудовым американцем».

При встречах с Самуэлем Голдвиным, одним из основателей Голливуда, бросалось в глаза, что этот чудаковатый и «либеральный» миллионер никогда не расстается с перчатками. Оказалось, что этим он отдавал дань своему прошлому, так как до работы: в кинематографе Голдвин торговал перчатками.

Я спросил Биля, чем занимались остальные магнаты Голливуда в прошлом и какие они носят релик­вии. Оказалось, что большинство имело ранее са­мый разнообразный бизнес.

Братья Сюенк, содержавшие известный увесели­тельный сад «Парадиз парк» и нью-йоркские пуб­личные дома, имели наибольший опыт торговли «удовольствиями». Теперь один из них возглавляет самую крупную кинокомпанию «Лоу инкорпорейтед», дочерним предприятием которой является ки­ностудия «Метро-Голдвин-Майер», другой — кино­студию «Фокс XX век».

Главный продюсер «Метро-Голдвин-Майер» Луи Майер в прошлом зарабатывал деньги демонстра­цией пор**графических картин в захолустном кино­театре.

Братья Уорнер, приехав в Голливуд, были мясни­ками. Адольф Цукор и Маркус Лоу — скорняками. Вильям Фокс торговал готовым платьем. Самуэл Голдвин — перчатками. Балабаны были чикагскими рэкетирами. Э. Маникс — вышибалой в увеселитель­ном заведении. Получив, таким образом, солидную подготовку для дальнейшего «служения искусству», они нажили на кино много миллионов и создали романтический миф о Голливуде как о современном Парнасе, в который, увы, верят миллионы обыва­телей.

В Америке нет такого уголка, где бы вы не нашли следов Голливуда. Влияние Голли­вуда и его фильмов сильнее влияния церкви, школы, науки, прессы, республиканской и демокра­тической партий.

В любой газете вы встретите три понятия: «прези­дент», «миллион долларов», «Голливуд».

Город Голливуд развивался и рос по образу и по­добию других промышленных городов Америки. Так же как Чикаго, Канзас-сити, Мильвоки и дру­гие города, Голливуд переживал свой «расцвет».

Появились свои банкиры, свои нувориши, ничем не отличавшиеся от тех, кто наживался на спекуля­циях движимой и недвижимой собственностью, на нефтяных панамах, биржевых и многих других опе­рациях. Даже репортеры и гангстеры Голливуда ни­чем не отличались от своих чикагских собратьев.

Киноиндустрия Голливуда знакома с кризисами, забастовками, баррикадами, кровопролитиями и ка­торжными приговорами, как и все другие отрасли американской промышленности.

Если сорвать с Голливуда всяческие маски, то под пышными декорациями и крикливой рекламой— все то же искаженное судорогой безудержной жаж­ды наживы отвратительное лицо монополистическо­го капитала.

Этой жажде наживы, которая не знает и не хочет знать предела своему обогащению, Гол­ливуд «обязан» тем экстравагантным, порою кажу­щимся нереальным обликом, который принимает этот город в интересах рекламы.

Здесь утрируется все, что создает картину: талант актера, художни­ка, режиссера, продюсера и даже все, что имеет отношение к этим людям, — их жены, дети, любов­ницы, наряды, образ жизни. Преувеличиваются и добродетели, и пороки — все становится предме­том пропаганды.

А так как американская пропаганда (газеты, жур­налы, радио, светящаяся кричащая реклама и др.) каждый день стремится превзойти самое себя, то обыватель в конечном счете теряет ощущение дей­ствительности и начинает верить, что призраки, рожденные этой пропагандой, не мистификация, а реальность. Так утверждается огромное влияние кино.

Живя в Голливуде, я ежедневно наблюдал, как четыреста репортеров, применяя хвалу и хулу, лез­ли из кожи вон, рекламируя кинотовар, предназ­наченный для «культурной» колонизации земного шара.

За тридцать лет существования кинокомпании Голливуда «завоевали», одурманили, околпачили миллионы людей.

Кинозритель вовлекается в искусственный, на­сквозь фальшивый мир, создаваемый сотнями кино­фильмов, производимых восемью основными кино­студиями.

Но для того, чтобы оставить в тени реальную жизнь, нужно поразить воображение обывателя иллюзорной жизнью. Это и делает кино, с его рек­ламной индустрией и всем арсеналом средств воз­действия на массы; поэтому оно и стало в США серьезнейшим морально-общественным фактором. Оно оказывается теперь более действенным, чем церковь и школа.

В США кино еженедельно посещает около ста миллионов зрителей. На одного зрителя в год при­ходится тридцать посещений. Кино почти единственный вид духовной пищи,, которую принимают граждане Америки.

Чтобы превратить кинозрителя в послушного и верного потребителя голливудского товара, ки­нодельцы не довольствуются рекламированием са­мой продукции, они всячески используют и разжи­гают интерес обывателя к личной жизни обитате­лей Голливуда.

Здесь все — достояние рекламы, все — напоказ и все ошеломляет, все далеко от повседневности и будней. Рекламная индустрия Голливуда настолько отравила сознание американ­ского обывателя, что он стремится думать, жить, любить, страдать, жениться, разводиться и даже умирать по образу и подобию легендарных «звезд» Голливуда.

Скандальная хроника Голливуда, с ее сумасброд­ными сенсациями, часто конкурирует с выдающими­ся событиями реальной жизни.

Когда газеты всего мира печатали подробности гибели американского флота в Пирл Харбор, Гол­ливуд сообщал о количестве и качестве веснушек на теле Бетти Гребл, о том, что Мирна Лой, спасая от мороза персиковое дерево, закутала его в свое соболье манто, что Джордж Рафт, когда его брили в парикмахерской, заказал для цирюльника и маникюрш двадцать коктейлей, а затем, лежа в кресле, задремал; пьяный парикмахер сбрил шел­ковистые усы — основное «богатство и гордость» студии. В связи с этим кинокомпания предъявила парикмахерскому тресту; иск на два миллиона дол­ларов за невозможность в течение года показывать в фильмах уникальные усы Рафта.

В дни ожесточенных бомбардировок Лондона га зета «Лондон-Миррор» телеграфировала голливуд­скому корреспонденту, требуя срочно прислать двести слов о раздорах в личной жизни актрисы Ани Шеридан.

Нередко дело доходит до прямых анекдотов.

Я видел проявления подлинного психоза обыва­телей, когда они встречались с живой «звездой». Сотня молодых психопаток, каждая из которых мечтала соприкоснуться со «звездой», легла перед театром, чтобы по их телам прошел «знаменитый» Кэри Грэнт (!).

Истерика и кинопсихоз — нормальные явления при подобных встречах.

Вся эта вакханалия, повторяю, не есть явление стихийного порядка, наоборот, она искусственно поддерживается в целях циничного делового рас­чета.

Мало того, окруженный ореолом соблазнительной и беспечной жизни его обитателей, Голливуд высту­пает с пропагандой модернизированной легенды о Золушке.

Каждая девушка Америки знает, что Джоун Кроффорд и Мирне Лой не мешают веснушки, ко­торые они замазывают кремом.

У Фанни Джонс были кривые зубы — их испра­вили пластмассовыми коронками. Фанни Джонс шепелявит — ей вычеркивают из роли все слова с шипящими звуками.

Сила сказки о Золушке, которой голливудские дельцы гипнотизируют обывателей подвластного доллару мира, состоит в утверждении того, что каждый и каждая может стать «звездой» и при­общиться к голливудскому Парнасу — все дело счастья. ...

ПРОДЮСЕР

Продюсер — это деловая сторона в кинопроиз­водстве Голливуда. Продюсер — организатор и на­ниматель. Его обычно отождествляют с компанией и ее интересами. Его обязанность—производить картины, приносящие компании прибыль. В каждой студии есть главный продюсер, управляющий про­изводством. Далее идут продюсеры, руководящие группой картин, и, наконец, продюсер, руководящий одной или двумя картинами.

Раньше кинопродюсеры вкладывали в картины свои деньги и сами же занимались продажей филь­мов; они были полными хозяевами картин. В связи с трестированием кинопромышленности это положе­ние изменилось. Монополистический капитал поглотил мелких дельцов.

Сейчас продюсеры являются организаторами производства, принадлежащего крупным компани­ям и банкам. Они нанимают писателей и заказыва­ют им сценарии, которые, по их взглядам, дадут наибольшую прибыль. Они нанимают режиссеров и предлагают им снять сценарий так, чтобы он дал наибольшие прибыли. Они нанимают актеров, ко­торые «дают деньги».

Продюсер — типичная фигура капиталистического фильмопроизводства. Он — глаза и руки хозяина. Он — ловкий делец, в подавляющем большинстве ничего не понимающий в искусстве.

Продюсер Голливуда — вершитель судеб арти­стов, режиссеров и всех тех, кто причастен к кино­производству. В анкете, розданной режиссерам Гол­ливуда, на вопрос: «Что больше всего мешает ра­боте режиссера?», большинство режиссеров ответи­ло, что им мешают «глупые», «самодурствующие», «некультурные» продюсеры и руководители. Осталь­ные режиссеры жаловались на негодные сценарии, которые им «насильно навязывают ничего не смыс­лящие в искусстве продюсеры». ...

Биль уверял, что этот продюсер имеет репута­цию передового человека, интересуется советской культурой и особенно деятельностью Союза совет­ских писателей.

В назначенный день мы встретились в клубе про­дюсеров. Передо мной был человек с радужной улыбкой, весивший 112 килограммов. Из гостепри­имства к советскому гостю на столе был холодный борщ, «русские пирожки», помазанные яркокрасной пастой непонятного происхождения, и странного вида «русская икра», оказавшаяся кетовой икрой, залитой какой-то черной мазью.

Продюсера интересовало, возможно ли через Союз советских писателей покупать «веселые сю­жеты и комедийные истории», написанные совет­скими писателями, и кто от имени Союза писателей торгует подобным товаром. Продюсер был уверен, что Союз советских писателей — это нечто подоб­ное промысловой артели. Писатели сдают свое твор­чество союзу, который торгует им как товаром.

Продюсер решил перехитрить своих коллег и за­ключить с Союзом советских писателей конвенцию на приобретение всего смешного. Подобный товар становится все более дефицитным в Америке и про­дюсер захотел получить монополию на импорт рус­ского остроумия.

Все это продюсер говорил всерьез.

Я спросил, давно ли он занимается искусством?

Оказалось, что сравнительно недавно.

Во времена сухого закона он и его брат (ныне тоже продюсер), как рассказывал об этом он сам и его соратники, имели грузовик и возили по горо­дам контрабандный виски. Под капотом их автомо­биля были установлены два пулемета, а на руле машины — гашетка. Пулеметы служили дополни­тельными доводами при заключении сделок с несго­ворчивыми содержателями тайных притонов. При этом братья-гангстеры благоразумно дружили с федеральной и штатной полицией. Им «повезло» — они не попали на скамью подсудимых и заработан­ные деньги вложили в новое предприятие — в про­изводство «лирических кинокомедий». ...

Главный заработок обычных продюсеров — пре­миальные за картины. «Премиальная» система — это скрытая форма гонорара, широко применяемая в Голливуде, чтобы как можно больше сократить сумму уплачиваемых государству налогов. Заключая контракты, голливудские дельцы заранее уславли­ваются о «премиальных», нигде в договоре не фигурирующих и, следовательно, не подлежащих на­логовому обложению государством.

Когда говорят о продюсерах, в первую очередь перед глазами встает Луи Майер — главный продю­сер киностудии «Метро-Голдвин-Майер» и бывший ее хозяин. Он сочетает в себе все черты современ­ного продюсера-хозяина. Его считают первым про­дюсером. Это коренастый, приземистый человек на коротких, кривых ногах. Ширина туловища не дает возможности рукам быть в нормальном положении и потому они также кажутся кривыми.

Кабинет Майера белого цвета, сделан в манере женских будуаров из голливудских салонных кар­тин, выпускаемых студией «Метро-Голдвин-Майер». Над креслом Майера висит большая рама, из ко­торой глядит лицо старого Херста с трогательной надписью: «Моему другу Луи...»

Во время беседы со мной Майера заинтересовал вопрос, почему советский народ так уверен, что он выиграет войну. (Это было в 1943 году.) Что это — пропаганда или реальная убежденность народа?

Я сказал: — Убежденность!

Он не поверил. — Это чистейший пропагандистский маневр! — вспылил Майер. — Социализм не может победить! У вас ничего нет для победы! Ваша промышлен­ность не может изготовлять даже фотоаппараты для вас, а не то что хорошие пушки и танки! Вот вы, небось, ходите с американским аппаратом?

При мне был наш «ФЭД». Я показал на русские надписи.

Движением завзятого торгаша Майер проверил качество аппарата, потом, возвращая, вскричал: — Не может быть! Если бы этот аппарат был из­готовлен в Советском Союзе, я бы поверил в марк­сизм! Этот аппарат, вероятно, наш ленд-лиз. А рус­ские буквы — ваша пропаганда.

Я не стал разубеждать. Такого человека нельзя разубедить ни фактом, ни множеством фактов. Он начал свою карьеру с показа пор**графических картин и в дальнейшем не изменил своему мораль­ному принципу.

Когда в Голливуде возникла первая клика фаши­стов, их субсидировал Майер.

Когда реакции понадобилось выпустить антисо­ветские фильмы, их еще в 1932 году поставил Майер.

Когда во время войны фашисты Голливуда реши­ли организовать «Мошен-пикчерс-аллайнс» — союз кино деятелей Америки, им покровительствовал Май­ер, и эта организация возникла на киностудии «Метро-Голдвин-Майер».

Когда киномеханики Америки добились своего профсоюза, то для борьбы с ними Майер, Вернер, Балабан и другие организовали штрейкбрехерский союз киномехаников, который состоял из профес­сиональных гангстеров.

Способ борьбы применялся простой: состоявшим в профсоюзе киномеханикам подкладывали в ше­стерни кинопроекционных аппаратов металлические части и выводили таким образом аппаратуру из строя. Затем киномеханикам инкриминировалась порча киноаппаратуры, за которую их выгоняли с работы.

В этом тоже принимал участие Майер. Идеал Луи Майера — Херст. Майер во всем под­ражает своему патрону и воспитывает свои кадры в его духе. Следуя заветам Херста, он создал мораль­ный кодекс своей студии. Философия этого кодек­са такова — в жизни все продается и покупается.

О Майере много пишут, вокруг него создают ореол «славы», которой не мало способствует в глазах его единомышленников то, что в 1948 году, на процессе против прогрессивных деятелей Голли­вуда, перед комиссией по расследованию антиаме­риканской деятельности, Майер хвастал тем, что всю жизнь занимался антисоветской деятельностью и жаловался, что только под давлением президента Рузвельта его «заставили» выпустить фильм «Песнь о России».

Майер забыл, что при других обстоятель­ствах, несколько лет назад, он не менее цинично декларировал, объясняя выпуск того же фильма: «Я произвожу только то», что делает деньги и сен­сацию».

— Деньги не пахнут, а сенсация умножает дохо­ды! — сказал он тогда" (Калатозов, 1949).

(Калатозов М. Лицо Голливуда. М.: Госкиноиздат, 1949).