43 подписчика

Мемуары Арамиса, Глава 395

28 июля 202428 июл 2024

12 мин

Глава 395

Не имея иных платёжных средств, кроме перстней, которые остались у него на пальцах со времени его похищения по пути от мадемуазель де Ла Вальер, и отдав один из них за незначительные услуги хранителю монастыря, Людовик рассудил, что оставшиеся четыре перстня следует расходовать экономно. Поэтому он выбрал среди них наименее дорогой, а остальные спрятал. С этим перстнем он подошёл к хозяину первого встретившегося на его пути трактира.

— Любезнейший, — сказал он хозяину трактира, — я должен совершить путешествие в Париж по делам монастыря. Мне нужна карета.

— Впервые встречаю, чтобы простой послушник путешествовал в карете! — воскликнул трактирщик.

— Я не это имел в виду, — спохватился Людовик. — Карета мне понадобится позже, а сейчас мне понадобится конь.

— Вы собираетесь купить коня или арендовать? — спросил трактирщик.

— Я впервые сам совершаю подобное путешествие, — сказал Людовик. — Что вы мне посоветуете?

— Проще всего было бы путешествовать почтовыми лошадьми, — ответил трактирщик, — но для этого нужна подорожная.

— Подорожная? — спросил Людовик. — То есть распоряжение? Кем же оно должно быть подписано? Министром?

— Министром! — засмеялся трактирщик. — Министр подписывает только самые важные приказы, ну, если не считать те, которые подписывает Король. Подорожную подписывает глава того ведомства, которое имеет право пользования государственной почтовой службой.

— Ну а если дело настолько важное, что его подписал сам Король? — спросил Людовик. — Следует ли в этом случае платить за почтовых лошадей?

— Что вы, святой отец! — улыбнулся трактирщик. — У того, кто выполняет приказ Короля, в почтовых станциях денег не спрашивают.

— Замечательно, друг мой, благодарю! — ответил Людовик.

Он чуть было не попросил у трактирщика лист бумаги и перо, но спохватился, что подобные действия могут выглядеть слишком подозрительно.

— Где я могу найти ближайшую почтовую станцию, дорогой мой? — спросил Людовик.

— Через две улицы направо, там вывеска есть, — ответил трактирщик. — Также вы узнаете её по длинной коновязи и вместительной конюшне рядом.

— Благодарю тебя, сын мой, — ответил Людовик. — Прошу тебя ещё об одной услуге. Монастырь не снабдил меня деньгами на поездку, но выдал мне вот этот перстень, пожертвованный одной богатой вдовой на богоугодные дела. Не мог бы ты обратить его в деньги, необходимые мне для путешествия?

— Такой суммы у меня нет, — ответил трактирщик, — но вы можете обратиться к ювелиру Соломону, который живет через два дома.

— Хорошо, друг мой! — ответил Людовик. — Я вернусь с деньгами и прошу приготовить мне обед, а также два, нет пять листов чистой бумаги, самой лучшей, какая найдётся, несколько перьев и походную чернильницу. Всё это я оплачу.

— Хорошо, святой отец, я жду вас, — ответил трактирщик.

Ювелир Соломон очень удивился, увидев самый дешёвый из перстней, который Людовик предложил ему на продажу.

— Это чудный перстень! — воскликнул он. — Откуда в бедного монаха такое сокровище?

— Друг мой, не суди по внешнему виду о человеке, — ответил Людовик. — Этот перстень не украден, я могу в том поклясться на Библии. Одна богатая герцогиня пожертвовала его нашему монастырю, а мне велено его обратить в деньги для того, чтобы сделать один важный заказ.

— За такой перстень вы сможете заказать ковчежец ещё лучше того, чем я сделал для мощей святого Амвросия! — ответил ювелир.

— По-видимому, монастырь закажет что-то подобное, и, вероятнее всего, именно вам, — ответил Людовик.

— Для чего же вам тогда обращать перстень в деньги? — удивился ювелир. — Ведь монастырь может расплатиться перстнем за работу.

— Нам необходимы деньги ещё и для кровельных работ, — ответил Людовик. — Крыша прохудилась, а скоро начнутся дожди.

— Почему же хранитель сам не пришел ко мне с этим перстнем? — не унимался любопытный ювелир.

— Он прихворнул немного, поэтому заказ на крышу он поручил сделать мне, а вот ковчежец он приедет заказывать к вам сам, тотчас, как только выздоровеет, — ответил Людовик.

— Не сказал ли он, будет ли новый ковчежец золотым? — спросил ювелир.

— Золотым, именно золотым и с сапфирами по краям, — ответил Людовик.

После этого ювелир отсчитал Людовику цену перстня, обманув его всего лишь вдвое.

С полученными деньгами Людовик направился в трактир, где плотно позавтракал, а затем написал на одном из полученных им листов следующей текст:

«Приказ Короля

Предъявителю сего, послушнику Леринского аббатства Эсташу Доже предписывается поездка из Парижа в Канны и обратно из Каннов в Париж за счет средств королевской казны.

Всем служащим государственной почтовой службы, а также офицерам и солдатам всех родов войск оказывать содействие послушнику Эсташу Доже в его путешествии с целью выполнения особой миссии по поручению Короля.

Подписано: Король Франции Людовик XIV».

С этим документом Людовик направился к указанной ему почтовой станции, где надеялся без проволочек получить почтовую карету, запряженную парой лошадей и кучера. Но дело оказалось несколько сложней, чем он ожидал.

— Меня смущают две вещи, святой отец, — сказал смотритель почтовой станции. — Приказ, подписанный Королём, согласно его же собственному распоряжению, должен подтверждаться печатью канцлера. И, к тому же странно, что столь важный документ, на котором стоит подпись самого Короля, вдруг оказался в руках простого монаха.

— Кто вам сказал, что я – простой монах? — гордо спросил Людовик. — Не стоит судить о людях по внешности. Я выполняю секретную миссию, и поэтому одет в одежду простого монаха. Что касается печати, то, как видите, я добрался из Парижа сюда, имея на руках только лишь этот документ, и вы первый, кто усомнился в его подлинности. Видели ли вы когда-нибудь подпись Короля Франции?

— Нет, не видел, — признался смотритель. — Столь важные документы никогда не доходили до меня.

— Покажите этот документ местному губернатору и он подтвердит его подлинность, — сказал Людовик. — Впрочем, это не обязательно. Я могу заплатить за прогон, но впоследствии к вам явятся чиновники, которые наложат на вас штраф за невыполнение этого указа, в размере, равном удвоенной сумме ваших расходов, а также потребуют возмещения моих убытков. Так что вам ваше недоверие обойдётся втридорога, вам самому придётся заплатить три цены вместо того, чтобы получить из казны полную компенсацию затрат. Решайте, мне всё равно, я могу уплатить, но потребую от вас расписку.

— Я не очень понимаю во всех этих тонкостях и хитросплетениях, святой отец, но если вы точно знаете, что говорите, я готов вам поверить, если вы побожитесь, что эта подпись – подлинная подпись нашего Короля, — ответил смотритель.

— Вы сами знаете, что божба всуе – грех, но я всё же готов поклясться на библии, что документ, который я вам предъявил, полностью составлен, написан и подписан Королём Франции Людовиком XIV, и гореть мне в аду, если я лгу! — ответил Людовик.

— Я верю вам, святой отец, через десять минут вы получите почтовую карету вместе с кучером, — ответил смотритель.

Через полчаса после этого Людовик уже ехал в Париж с достаточными удобствами, если и не по меркам Короля, то, во всяком случае, по меркам любого государственного служащего, перемещающегося по стране по казённым делам.

Людовик раздумывал о том, каким способом он сможет вернуть себе трон. Явиться просто так в Лувр и объявить себя истинным Королём было вдвойне опасно. Во-первых, это было явно сложней, чем тайная подмена, во-вторых, это послужило бы разглашению великой тайны Королевы Анны, его матери, после чего в стране могла разразиться гражданская война. Во-вторых, он был недостаточно похож на самого себя и на свои портреты на новеньких золотых луидорах: у него ещё не отросла бородка, которую необходимо было не только отрастить, но и соответствующим образом постричь, как и оригинальные усики, дополнявшие его образ. В отношении причёски он не волновался, так как при дворе почти все носили парики, как и он сам. Полосы на правой стороне лица почти прошли, но следы ещё были видны. Впрочем, их можно было запудрить. Итак, внешность можно было полностью восстановить, но для этого ему необходимо были достаточное время, удобное место, необходимые принадлежности для этих целей и чья-то помощь. Ему нужен был друг во дворце, в Лувре!

Он мог бы обратиться к Королеве-матери, но до него дошёл слух, что совсем недавно она умерла. Это было почти крушением всех его надежд, но он не сдавался и старался найти другое решение.

«Если я не найду способа тайно убрать Филиппа и занять своё законное место, я решусь на открытую конфронтацию! — решил он. — Я уверен, что большая часть моих придворных признает Короля во мне, а не в нём! Те же, кто от меня отвернутся, заслуживают смерти или, во всяком случае, у меня найдётся для них достаточно места в Бастилии и других крепостях!»

Но тут он вспомнил об ужасных годах Фронды. Воевать с половиной населения королевства тяжело и опасно!

«Постараюсь сделать всё незаметно, — решил Людовик. — Теперь, когда я на свободе, я не должен совершать опрометчивых шагов. Лучше потерять месяц, два, или даже шесть на подготовку и добиться успеха, чем погубить всё из-за спешки! Мне остро нужен друг в Лувре!»

Людовик достал один из листов бумаги и стал выписывать на него по памяти имена всех наиболее влиятельных лиц при дворе.

«Филипп, мой младший брат, герцог Орлеанский. Хм! Не годится! Я должен буду ему открыться, и ещё неизвестно, чью сторону он выберет. Как бы он не задумал устранить нас обоих! Нет, это мне не подходит. Маршал де Грамон? Он был верен мне во времена Фронды! Но как он посмотрит на новую для него ситуацию? Чью сторону изберёт?»

Все варианты упирались в одну проблему: человека, которого он изберёт в новые верные друзья, придётся посвятить в тайну, о которой он не знал ничего. Это было опасно для будущего, и это было не менее опасно в настоящем, поскольку никто не мог бы предсказать, чью сторону выберет такой человек.

Людовик вспомнил о Луизе де Ла Вальер. Уж она-то точно любила его! Но что если и она не заметила разницы между ним и Филиппом? Мысль об этом была ужасна. Если она вступила в связь с Филиппом, тогда и в отношении этой дамы невозможно было заранее предсказать, на чью сторону она встанет.

И тут Людовик вспомнил о своей законной супруге. Да, друзья мои, он вспомнил о ней лишь после того, как вспомнил о матери, о брате и о любовнице! Таковы, вероятно, многие мужчины. Свою жену он считал чем-то само собой разумеющимся, о чём не так уж и необходимо вспоминать, помнить постоянно.

«Но ведь и она теперь принадлежит ему, принадлежала ему, думая, что он – это я! — с ужасом подумал Людовик. — Это несомненно! Иначе бы уже давно поднялось возмущение! Он либо развёлся бы с ней, либо отселил бы ей в другой дворец, объявив о том, что плотским отношениям пришёл конец. И это следовало бы как-то объяснить двору, католической верхушке, даже Папе Римскому! Такие вещи просто так не происходят! Если нет никаких слухов об отдалении Короля от Королевы, значит, Филипп занял моё место и тут! Негодяй!»

Все были против него, все были ненадёжны в его глазах, ни на кого нельзя было положиться. Людовик записывал одно имя за другим только для того, чтобы почти тотчас вычеркнуть его. Писать на ходу было нелегко, карета раскачивалась, буквы получались кривыми, глаза утомились, и Людовик задремал.

Ему приснился чудный сон. Он не мог помнить того, что ему приснилось, это было не воспоминание, а какая-то фантазия, мечта, но как знать, быть может в этой фантазии что-то было правдой?

Вот он, младенец, впервые видит королевскую спальню. Какая-то красивая женщина берёт его на руки.

— Мальчик! — восклицает она. — Ваше Величество, поздравляю! У вас сын! Дофин родился!

Он слышит восторженный гул, радостные поздравления.

— Покажите его мне! — говорит какой-то мужчина. — У меня сын! Господа, поздравьте меня, у меня сын!

Снова раздаётся гул радостных голосов, поздравляющих Короля на все лады.

— Господа, Королева нуждается в отдыхе, оставим её! — вновь говорит та же самая красивая дама.

— Оставим её, господа, — соглашается мужчина.

Все покидают спальню. Последней выходит эта дама.

Вдруг из спальни доносится крик.

— Ничего, я зайду к ней! — говорит дама и возвращается в спальню.

Слышится её ласковый и успокаивающий голос.

— Ваше Величество, всё уже позади, отдыхайте, вам непременно нужен отдых, — говорит она. — Ах, как я рада, что после стольких лет, наконец, появился наследник! Теперь Его Величество, наверное, простит меня за ту неосторожность, которую мы с вами допустили в молодости! Всё складывается чудесно!

И вдруг эта женщина вскрикивает.

— Что это, Боже?! — кричит она. — Верните повитуху срочно! И никого сюда не впускать!

После этого Людовик ощущает, что его уносят всё дальше и дальше от спальни, и он уже ничего не слышит, кроме слов какого-то мужчины.

— Всё хорошо, Ваше Высочество, не беспокойтесь, за вами будет надлежащий уход, всё, что происходит в спальне, вас совершенно не касается, — говорит он.

На этом мужчине пурпурная шёлковая мантия и такая же пурпурная шапочка. Седая острая бородка сходится книзу аккуратным клинышком, белые тонкие усики, острые на концах, закручиваются чуть вверх, тонкие губы, кажется улыбаются, но эта улыбка не добрая, а какая-то хитрая, словно бы зловещая. Этот человек похож на кардинала Мазарини, но это не он, лицо его более худое, щёки сухие, морщины несколько глубже, взгляд острый и колючий. Людовик узнал его по портрету. Это – кардинал Ришельё.

— Мадам, подержите Дофина, я пойду узнать, что там случилось, — говорит он и передаёт Людовика какой-то женщине.

— Авиньон, — говорит эта женщина почему-то мужским голосом. — Скоро будет Авиньон. Где прикажете остановиться? На ближайшей почтовой станции?

Людовик просыпается и понимает, что последнюю фразу сказал ему кучер.

— Да, на почтовой станции, — говорит он. — Попроси сменить лошадей, и комнату для меня. Завтра утром едем дальше.

— Изволите взять другого кучера? — спросил возница.

— Нет, оставайся ты, поедешь со мной до самого Парижа, обратный прогон за счёт казны, — ответил Людовик.

— Как угодно святому отцу, — ответил кучер без признаков недовольства или радости.

«Святому отцу? — подумал с удивлением Людовик. — Ах, да, я ведь одет монахом!»

Он, наконец, совсем проснулся и вспомнил всё, что с ним произошло, и свои мысли о будущем.

«Что-то такое странное мне снилось сейчас! — подумал он. — Что это за женщина была в моём сне?»

Он задумался, затем, обмакнув перо в чернильницу, написал на листе бумаги: «Герцогиня де Шеврёз», затем по привычке уже собрался вычеркнуть и её имя, но помедлил, после чего отложил в сторону и задумчиво прочитал написанное: «Герцогиня де Шеврёз».

(Продолжение следует)