1897 год
«Область войска Донского. Станичное житье-бытье. Шнапс-капитан Латрыгин. Уже часа два, как Николай Иванович Латрыгин «мотается» по станице с озабоченным видом. У Николая Ивановича постоянно много забот, а сегодня в особенности: сегодня предстоят именины одной из обывательниц станицы Елены Павловны Хавроньиной. Забыть день ангела кого-нибудь из обывателей станицы и не явиться на пирог – значит нанести имениннику самое тяжкое, никогда не забываемое оскорбление; мало тог, что на вас обидится он сам и его родственники, но на вас начнут косо посматривать и прочие знакомые, подозревая, что вы «по гордости» не пришли к имениннику, а, следовательно, и к ним не придете. Но если кто-нибудь и мог позабыть об именинах, то, во всяком случае, не Николай Иванович, потому что Николай Иванович, по его собственному выражению, был «ходячей справочной книжкой». И действительно, чего только не знал Николай Иванович! Накрыть на стол, угостить гостей вином, водкой, сыграть в картишки, устроить маскарад, насмешить до слез, поправить часы, запаять таз – ну, словом, все, все знал, и умри он, кто знает, как будут обходиться без него обыватели. Но лучше всего он знал дни рождений, именин, крестин, поминок и прочих табельных дней обывателя, сопровождающихся выпивкой и закуской. У него даже правило грамматическое было: «Все имена существительные, оканчивающиеся на «ны», как то: именины, крестины и прочие – требуют выпивки и только штаны требуют починки». Николай Иванович, можно сказать, знал о днях именин даже лучше самих именинников. Иной раз обыватель задумает по какой-либо причине увильнуть от именин или поминок, но не тут-то было: еще накануне прилетит Николай Иванович и начнет горланить на всю станицу: «Что же вы закупили на завтра? Ведь завтра у вас годовщина смерти – надо поминки справлять. Я уже забегал к батюшке и предупредил его, что вы завтра панихиду будете служить». И волей-неволей обывателю приходилось справлять поминки, потому что Николай Иванович, напомнивши о них, бежал извещать всех знакомых о предстоящем торжестве и приглашал их на обед.
Вот и сегодня, еще ни свет, ни заря, как Николай Иванович выбежал на базар отыскивать чего-нибудь съестного, подходящего для именинницы – конечно, не в подарок, а для того, чтобы именинница купила это съестное и подала за обедом, причем наткнулся совершенно неожиданно на целый воз свежей осетрины и паюсной икры. Эта находка так обрадовала Николая Ивановича, что он даже за свой счет купил четверть фунта икры и тотчас же погнал продавца с рыбой и икрой к дому Елены Павловны.
Елена Павловна только что встала и вышла во двор, когда к ней подлетел Николай Иванович.
- Елена Павловна, - воскликнул он, - с днем ангела! Я к вам рыбака привел – непременно купите рыбы и икры к обеду, а мне некогда, я побегу.
И, окончивши свой рапорт, он побежал в свой сад, где у него была припрятана водочка; хватил на лету рюмку и закусил икрой. Икра оказалась настолько хорошей, что пришлось еще одну рюмку выпить и еще закусить. Тут Николай Иванович увидел, что на площадь проехал нагруженный воз, спрятал икру и водочку и вновь побежал на площадь.
- Эй, эй ты, погоди! – кричит Николай Иванович хозяину воза. – Ты что привез продавать?
- Раков, ваше благородие!
- А…, это хорошо! Ты, братец, вези их к Хавроньиным, к Елене Павловне; она нынче именинница. Так ты скажи ей, что к обеду непременно надо раков купить… Она, вон, на площади живет!
И указавши дом именинницы, Николай Иванович пошел по лавкам и знакомым объявлять всем о предстоящих именинах и приглашать на обед. Старенек Николай Иванович, лет ему 65, пожалуй, даже с хвостиком, но жизни в нем еще очень много. Много видов видал он на своем веку: был и драгуном, и гусаром, и пластуном, и комиссаром, и, наконец, вышел по войску «шнапс-капитаном». Давным-давно поселился он в станице, приписался к казакам и получил участок. Никто не помнит того времени, когда не было в станице Николая Ивановича, и никто не помнит его иным, чем в настоящее время. Всегда он был весел, разве кто-нибудь назовется к нему в гости – ну, тогда он загрустит, заохает и как-нибудь улизнет от гостя. Идут годы, вырастают младенцы, женятся бывшие подростки, седеют бывшие молодожены, а Николай Иванович все тот же, все та же седина на голове, те же полтора зуба во рту, то же неунывающий нрав, тот же аппетит и румянец на щеках. Всех он знает, всем кум, всем нужен, у всех ест пьет, иногда спит, о всех и каждом мастер передать какую-нибудь небылицу и всех знает подноготную. В какую бы улицу и в какое бы время вы не зашли, всюду вы услышите зычный голос Николая Ивановича и увидите его заплетающуюся походку. И куда бы вы не пробрались тайком, даже ночью, будьте уверены, что Николай Иванович видел ваш маневр, и на утро расскажет и изобразит в лицах, как вы пробирались под плетнем, стараясь придать своему телу возможно меньший объем. Рассказать что-нибудь Николаю Ивановичу по секрету не было возможности; сию же минуту разболтает всем и каждому и в заключение непременно добавит, что ему это сказано под секретом. Никаких тайн Николай Иванович не признавал и всем говорил: «У меня, матушка, нет этого чох-мох: что я знаю, то все знают. Мне говорить по секрету – все равно, что кричать всему свету». И действительно, он рассказывал все, что знал, не скрывал даже своих ежедневных ссор и драк с супругой, и даже в лицах изображал, как его колотила жена и как он прятался под стол от ее колотушек.
Обошедши всех знакомых и лавочников и известивши их об именинах, о свежей осетрине, икре и раках, Николай Иванович поплелся ко двору Елены Павловны узнать, все ли закуплено и не нужно ли в чем помочь.
Именинница суетилась во дворе; часы показывали только 7 часов утра, и заходить в гости было рано, но воспоминание об икре взяло верх, и Николай Иванович вошел в калитку.
- А я так, мимоходом, спросить, все ли у вас готово; может быть помочь надо?
- Спасибо, Николай Иванович, за память, но покамест еще помогать не в чем – готового еще ничего нет.
- Как нет? А икра?
- Ах, в самом деле, икра есть, - спохватилась хозяйка. – Так вы заходите в комнату рюмочку выпить.
- Нет, спасибо: во-первых, еще рано, а во-вторых, я уже выпил… Впрочем, налей – надо попробовать икру, кажется, очень хорошая.
Николай Иванович незаметно для именинницы кивнул сам себе глазами: «молодец, дескать, своего не упустит!»
Пропустил он по единой «от малых сих», закусил икрой, затем повторил и еще выпил, и подсел к окошечку посмотреть, не идет ли кто по площади. Но по площади никто не шел, а хозяйка ушла по хозяйству. Взгрустнул Николай Иванович. «И что за люди странные, - думалось ему. – Тут харчи хорошие и водка холодная, и некого зазвать поздравить именинницу». Сидел, сидел и не вытерпел – побежал снова приглашать знакомых на именины. Первым делом зашел к поповне-сироте, девице самых внушительных лет и размеров. Поповна-сирота была столь же необходима в станице, как и Николай Иванович, а посему они сильно дружили, были тридцать раз кумовьями и друг без друга скучали.
Поповна сирота оказалась спящей. Она уже успела за утро «две фуры свалить» со своими кумушками и теперь высыпалась перед именинным пирогом. Николай Иванович не стал ее беспокоить и зашел к своим родственницам-девственницам. Последние были разряжены в пух и прах и выглядывали из окон на площадь, не пройдет ли кто-нибудь к имениннице, чтобы не являться первыми и не потерять «реноме». На приглашение идти к Елене Павловне девицы отказались на том основании, что они не желаю являться «раньше всех». Николай Иванович не мог понять этой дамской логики и отправился к попу. По дороге он столкнулся с отставным полковником. Полковник был в мундире и при всех орденах – очевидно, шел поздравлять именинницу. Николай Иванович пустился за ним вдогонку, но заплетающиеся ноги, как назло, плохо подвигали его вперед и он принялся кричать на всю площадь: «Василий Николаевич, обождите! Вы куда? К Хавроньиным? Я тоже туда, пойдемте вместе! У нее харчи хорошие: икра есть, раки, водка холодная… Я только что был у своих «спящих дев» - дуры набитые: расфуфырились в дребезги, а на именины не идут, говорят, что рано. Какой черт рано: у меня уже живот набок повело – «самое время запустить». В это время они подошли ко двору Елены Павловны. Она была уже совсем одета по-праздничному и пригласила гостей в комнату. Полковник рассыпался в пожеланиях, но Николай Иванович не дал ему докончить, говоря, что «рюмки застоялись» и надо освободить их от лишнего груза.
Как только публика увидела, что к имениннице пришел полковник, так и себе мало-помалу начали выходить из домов, и по площади потянулись к дому Елены Павловны вереницы разодетых мужчин и дам. Николай Иванович вошел в роль: он встречал мужчин, наливал рюмки и приглашал приходящих выпить и отведать икры.
К 12 часам собрались все гости, явился батюшка с дьячком и влезла поповна-«сирота». Начался молебен. Николай Иванович мотался из стороны в сторону: он и кадило подавал, и дьячку подтягивал, и выбегал встретить приезжих гостей, объявляя им о хорошей икре и холодной водке, распоряжался накрыванием стола. Наконец, он выбежал на кухню спрашивать на счет пирога; там ему показалось, что молебен кончается, и он опрометью бросился в комнату и на бегу заорал: «Многие лета!», но совсем не впопад, так как священник только взялся за крест, чтобы сделать последний возглас. Тут уж никто не мог удержаться от смеха – всем ясно было, что Николай Иванович спешит к закуске и выпивке.
- Раненько вы, Николай Иванович, возопили многолетие…, не потрафили! – говорил отец Петр, давая крест для целования.
- Эх, батя, с перепугу и левой ногой перекрестишься, не то, что многолетие да не вовремя запоешь! Побежал я на кухню на счет пирога справиться и покажись мне, что ты молебен кончил: вот я и ринулся к тебе на помощь. Ну, да ничего! Господа, пожалуйте к столу: пирог уже готов и рюмки уже налиты.
В столовой, на самом деле, все было готово. Гости уселись за стол, кроме Николая Ивановича, для которого был поставлен прибор на отлете, чтобы ему было удобнее распоряжаться. На его столе стояло несколько рюмок водки, заготовленные бутерброды с икрой, порезанный на кусочки пирог и отварная осетрина.
- Господа, здоровье именинницы, ура! – провозгласил тост Николай Иванович, и гости подхватили его с удовольствием. Не успели путем закусить, как Николай Иванович снова подскочил налить еще по рюмке.
- Знаете, господа, - сказал он, - пирог немного суховат, надо промочить!
Пришлось «промочить». Только «промочили», оказалось, что «по второй никто не закусывает». Пришлось выпить по третьей. Тут некоторые запротестовали, что Николай Иванович больно гонит, не дает куска хорошенько разжевать.
- Эка важность, а вы по-моему: у меня всего полтора зуба во рту, так целиком и глотаю, - отпарировал протесты Николай Иванович и продолжал гнать «на перекладных». Обед затянулся. Николай Иванович с каждой рюмкой находил все новый предлог для выпивки; наконец, он заметил, что графины опустели, и напустился на прислугу за то, что они ставят пустые графины на стол. Пока наливали графины, произошла небольшая заминка.
- Господа, знаете, прихожу я сегодня к куме Кавалерии Тарантасьевне, а она спит, как угорелая; в безбелье, раскинулась, «нежна, полувоздушна, смычку волшебному послушна».
Поднялся общий смех» больше всех смеялась сама поповна Карелия Тарасовна, и от смеха ее дородное тело тряслось и колыхалось во все стороны.
Сделалось душно, все сидели потные и обмахивались салфетками. Полковник вытирал пот за ушами. Это утирание не ускользнуло от Николая Ивановича; от тут же подскочил с рюмкой и провозгласил тост за здоровье своего соседа.
- Елена Павловна, позвольте предложить тост за здоровье полковника: он сегодня работал до пота лица; у него, видите, даже за ушами мокро. Это, господа, случилось уже давно, во время Крымской компании. Сидел наш полковник под обозом во время сражения и вдруг слышит, что что-то жужжит; думал он, что пули, да скорей лицом в подушку, а в это время жук прямо шлепнулся ему в затылок. С тех у него с перепугу и образовался протек в голове и, как только придется полковнику быть в «жаркой» компании, так у него из протека и течет вода. Ура ему!
Полковник хотел было обидеться, но не успел, потому что все окружили его и желали всякого благополучия. Пора уже было вставать, но с последним блюдцем вышла заминка. Оказалось, что сладкое подтаяло и развалилось при перекладывании из формы на блюдо. Николай Иванович утешил хозяйку и снова появился в столовой предупредить, что сладкое неудачно: «Несли, да растрясли. Просят извинить». Гости ничего против этого не имели и оказали сладкому достодолжное внимание. Обед кончился. Пока прислуга убирала со стола, гости вышли прохладиться в сад. Было уже часа три – самый час завалиться в темной комнате и задать храповницкого. Все томились, но не решались уехать домой тотчас после обеда. Допекали мухи. Поповна-Сирота поклевывала носом; Николай Иванович развалился в креслах и с удовольствием предавался пищеварению, но мухи его допекали.
- Эх, эти мухи! Плохо природа поступила, что не дала человеку хвоста, а то сам бы спал, а хвостиком мух отгонял.
Сон окончательно одолевал его; наконец он не вытерпел и поднялся:
- Спасибо вам, Елена Павловна, за обед. Я, матушка, пойду к вам на сеновал, сосну… Там у вас темно, и мух нет. Все равно, вечером опять к вам приходить, да и жинка меня нынче чуть утюгом не приколотила… Так я уж целый день у вас побуду.
Хозяйка ничего против этого не имела, и Николай Иванович отправился спать на сеновал. Вслед за ним разошлись по домам и остальные гости, вполне резонно рассуждая, что нужно дать отдых хозяйке. И скоро все умолкло во дворе у именинницы.
Спал Николай Иванович на сеновале с чувством полного удовлетворения – чего еще от него требовать: с самого утра заботился, помогал имениннице, угощал гостей, нужно же и самому поесть и отдохнуть.
Завечерело. У Елены Павловны снова собрались гости и расселись в саду, кто в карты, кто за чайным столом. Николай Иванович переходил от одной группе к другой, стараясь поддержать веселое состояние духа. После дневного отдыха всем стало легче, да вечером гости не сочли нужным являться затянутыми в корсет и праздничные костюмы. Разговор шел оживленно. Николай Иванович рассказывал, как полковник чистил свои ордена и как скрип шел по всем улицам от его чистки, затем отыскал где-то гитару, уселся против поповны-сироты и запел: «О, не страшись меня, младая дева!» Появление гитары на вело на мысль о танцах, и вот Калерия Тарасовна принялась вызванивать на гитаре всевозможные провинциальные песенки, долженствующие изображать фигуры, причем подпевала своим резким голосом, и молодежь пустилась танцевать под эту импровизацию. Только у картежников шел спор: кто-то уличил партнера в неправильной игре. И тут Николай Иванович поспешил на выручку – нашел, что без лампы темно и немудрено ошибиться.
- Елена Павловна, матушка, прикажите «воспламенить евлампию»! Темно играть, и полковник уже два раза туза шестеркой покрыл, - кричал Николай Иванович хозяйке, а сам бежал накрывать стол для ужина.
Сели ужинать, и опять посыпались тосты. Николай Иванович пил «на перекладных», т. е. попеременно из двух рюмок, и ел так, как будто три дня пищи не видал и подбадривал других. Долго тянулся ужин, и только в первом часу ночи гости разошлись по домам, критикуя по пути минувшее торжество и саму хозяйку.
Побрел домой и Николай Иванович; но ноги его плохо слушались, и какая-то неведомая сила отталкивала его вправо, пока не прибила к дому псаломщика. Псаломщик уже спал. Посидел, посидел Николай Иванович на скамейке у ворот псаломщика и решил идти домой. Поднялся и побрел, но ноги снова заплелись, а какая-то сила по-прежнему отбрасывала его вправо, так что в заключение он добрел до калитки Елены Павловны. Елена Павловна тоже уже спала. Делать было нечего; пришлось присесть на скамейку и обсудить положение вещей. Сидит Николай Иванович и думает, глядь, по площади бредет, раскачиваясь, лавочник Петрович, живущий напротив его дома. Петрович здорово подгулял и все почему-то забирал влево – качка была очень сильная. Наконец, и Петровича прибило к скамейке Елены Павловны, и он кулем рухнул на скамейку.
- Вот добрая душа Елена Павловна…, дай Бог ей здоровья…, поставила скамейку… вот страничек и отдохнет, а может быть… и выспится, - бормотал Петрович и пробовал прилечь, но нащупал руками сидящего рядом Николая Ивановича.
- Э… да я не один, это ты, ваше благородие? Извиняй: я тоже с именин… Ну, что же, отдохнем и пойдем вместе!
Язык плохо повиновался Петровичу. Посидевши минут пять, соседи взялись за руки и побрели вместе. Одного бросало вправо, другого влево, а в общем они шли по направлению к саду Николая Ивановича. Николай Иванович всю дорогу сожалел, что завтра нигде нельзя опохмелиться, а Петрович славословил доброту Елены Павловной, устроившей скамейку для отдыха странников». (Приазовский край. 197 от 27.07.1897 г.).