1897 год
«Сулин. Есть здесь на заводе господина Пастухова школа с трехгодичным курсом, устроенная для детей служащих завода. Порядки этой школы не могут не обратить на себя внимания своей странностью. Школу посещают до 120 мальчиков, из которых каждый ежемесячно платит 1 рубль 35 копеек за учение. Со всей этой детворой занимается один учитель. И самый добросовестный учитель, нам кажется, был бы не в состоянии вести свое дело надлежащим образом при таком числе учащихся, а тем более учитель здешней школы, об отношении которого к своему делу и ученикам в достаточной мере известно каждому служащему завода, не говоря уже о детях-учащихся, прекрасно ознакомившихся с «педагогическими» приемами наставника на собственных ушах и шеях. После этого не удивительно, что дети, проучившись в школе три года, выходят из нее безграмотными, а проучившиеся два года, в ответ, например, на вопрос: «сколько будет 7 + 9?» - хранят глубокое молчание. Кроме того, учитель, получающий жалование от самих учащихся, находит для себя невыгодным устраивать летние каникулы, и дети учатся в школе круглый год. Взамен же этих каникул учитель считает более удобным делать постоянные перерывы в учении: после двух-трехчасового прозябания в школе в течение нескольких дней, дети распускаются 7 – 12 дней; затем снова начинается прозябание в школе в течение нескольких дней и т. д. Таким образом, и родители остаются в недоумении, за что они платят учителю деньги, и дети, решительно не понимая, зачем они ходят в школу, не занимаются, и, в то же время, все лето чувствуют себя несвободными, связанными по рукам. Нам думается, что, во-первых, при таком количестве учащихся, какое посещает в настоящее время школу, и при том жаловании, какое получает учитель (135 – 150 рублей ежемесячно), можно и должно было бы иметь не одного, а двух учителей; во-вторых, что плата за ребенка 1 рубль 35 копеек в месяц для простого чернорабочего люда довольно высока и, в-третьих, что такое дело, как воспитание детей – великое дело, и потому небрежное отношение к нему со стороны кого бы то ни было в нравственном смысле далеко не безразлично». (Приазовский край. 198 от 28.07.1897 г.).
1898 год
«Ростов-на-Дону. Оказывается, не один К. П. Малинин возводит на бывшего городского архитектора Н. М. Соколова обвинение в служебных злоупотреблениях; к нему присоединились и некоторые обыватели Богатянского поселения, ныне очутившиеся по милости господина Соколова, что называется, при пиковом интересе. Особенно характерным в этом отношении является вновь выплывшее на свет Божий дело домовладелицы Филимоновой. Состоит оно в следующем. Много лет тому назад Филимонова, совместно со своим мужем, отставным солдатом, приобрела на Богатом Источнике небольшой участок земли. Вскоре после этого Филимонов умер, и его вдова с темя сиротами осталась почти без всяких средств к существованию, так как благоприобретенный ее домик приносил самые ничтожные доходы. После смерти мужа на голову Филимоновой, словно из рога изобилия, посыпались разные неудачи. Бедная женщина, чтобы прокормить свою семью, принуждена была продать часть усадьбы своему соседу Семенову. Для обмера проданной земли был приглашен городской архитектор Соколов, которому и была указана в натуре межа этой земли. Обмер состоялся, и на основании его был заключен нотариусом запродажный акт. Каковое же было изумление Филимоновой, когда спустя некоторое время Семенов стал возводить забор не на той меже, которая была запродана, а гораздо далее, чуть ли не в средине двора продавщицы. На вопрос последней: «Что вы делаете?», Семенов спокойно ответил: «Ставлю забор на меже, отведенной Соколовым». Сообразив, что тут творится что-то неладное, Филимонова подала в городскую управу сначала одну, потом другую и, наконец, целый десяток жалоб на незаконные действия господина Соколова и учиненный им неправильный обмер ее земли, но все эти жалобы были признаны неподлежащие компетенции управы, а потому и все дальнейшие просьбы и ходатайства Филимоновой, направлявшиеся опять-таки то в управу, то к городскому голове оставались гласом вопиющего в пустыне. Меж тем, время уходило, а вместе с ним и сроки для обжалования действий господина Соколова и городской управы. В конце концов, Филимонова потеряла, так сказать, правоспособность для дальнейшего ведения своего дела формальным порядком и очутилась в совершенно беспомощном положении: вследствие обмера проданной ею земли, участок ее сделался до такой степени маломерным, что на нем негде даже поставить сарайчика. Разочаровавшись в возможности когда-либо при содействии городской управы «отвоевать» отобранную у нее, путем неправильного обмера, землю, Филимонова пожаловалась господину Войсковому Наказному Атаману на незаконные действия бывшего городского архитектора, причем в жалобе своей, между прочим, говорит, что господин Соколов, воспользовавшись ее невежеством, безграмотностью и старостью из личных «видов» обмерял ее, отняв у нее площадь земли , мерою по улице 2 аршина и в глубь двора 9 аршинов. Факт обмера не отрицал, впрочем, и сам господин Соколов, который, в присутствии городского головы и бывших членов управы господ Бочарова и Ткачева, сознался, что «все это могло произойти по ошибке». Далее жалобщица указывает на то, что городской голова и управа, покровительствуя и защищая господина Соколова, не вошли надлежаще и своевременно в рассмотрение ее ходатайства и тем довели ее и ее сирот до полного разорения; когда же она надоела им своими просьбами, то ее просто выгоняли вон из управы.
И. д. Войскового Наказного Атамана, рассмотрев жалобу Филимоновой, предложил ростовскому городскому голове представить свои объяснения по настоящему делу».
«Станица Семикаракорская. Наша станица в этом годы стала так бедна общественными доходами, что для снаряжения казаков, ушедших в полки и команды в феврале месяце, пришлось прибегать к частному займу.
Не успели мы отдохнуть от тех усилий, какие пришлось употребить, изыскивая средства на снаряжение наших молодых казаков, как приблизился и срок уплаты долгов. Но денег нет у нас и теперь, а текущие расходы не ждут – их нужно во что бы то ни стало удовлетворить, но чем? Не успели за один месяц выдать жалование служащим, как подходит снова 20-е число. И вот, за неимением денег, своевременная выдача жалования задерживается. В виду этого атаман нашей станицы на недавно проходившем станичном сборе предложил следующую меру: чтобы хотя сколько-нибудь пополнить общественную кассу, он рекомендовал выборным дать свое согласие на продажу с торгов травяных паев тех станичников, которые брали деньги из этой кассы на приобретение всего им нужного для выхода на службу в феврале нынешнего года. По мнению атамана, в этом заключалось верное средство пополнить хоть часть того долга в общественную кассу, который образовался, благодаря неисправности самих станичников. Поэтому те из них, которые имеют не менее 2 – 3 паев, с удобством могут пополнить часть своего долга именно путем такой продажи. Сход, однако, на предложение атамана ответил одним молчанием. Приняв голос молчания за выражение согласия, атаман продал с аукциона несколько паев за 1400 рублей, но воспользоваться этими деньгами в желаемом смысле не мог, так как встретил сопротивление со стороны выборных, которые отказались подписывать приговор, составленный по этому поводу. Таким образом, деньги, вырученные от продажи травяных паев, были снова возвращены их хозяевам, а станичная касса по-прежнему осталась пуста.
Размер задолженности за снаряжение на службу казаков в нашей станице достигает 20000 рублей, а будущий осенний наряд потребует, в свою очередь, порядочной суммы. Все надежды наши на хороший урожай хлеба, к сожалению, не оправдался: кое-где его побило градом, кое-где зажгло, а местами он попорчен кузькой». (Приазовский край. 198 от 28.07.1898 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. На днях полицией был произведен обыск у некой Акулины Ивановны Николаевой, проживающей на Большом проспекте и больше известной под прозвищем «Акульки». Свою карьеру по скупке краденных вещей она начала в Харькове, где настолько прославилась, что была выслана в Ростов. Обыск показал, что и здесь Акулька не дремала: у нее был найдены серебряный браслет и трое золотых часов. Одни из них, вместе с браслетом, как теперь обнаружилось, были похищены прошлой осенью из квартиры мещанки А. Ивановой. Кому принадлежат остальные часы – еще не выяснено, и владельцы их в настоящее время разыскиваются. Дамские часы фабрики Monnard, № 41421 и мужские – № 13549 анкерные».
«Таганрог. Полиции удалось выяснить главных деятелей по совершению последних разбоев и краж в окрестностях Таганрога. Это, как оказалось, правильно сформированная шайка из 5 человек. Во главе ее стоят: бежавший из Сибири цыган Павел Гапонов и скрывающийся от призыва к воинской повинности, тоже цыган, Семен Коловердов. Остальные члены шайки – три бежавших из разных мест арестанта. При них находились две женщины: мать и сожительница главаря шайки Гапонова. Местом для своей деятельности шайка избрала южную часть Таганрогского округа и скрывается она большей частью в сельце Абрамовке, Советинской волости, где у Гапонова и его товарищей имеются хорошие знакомые и родственники. Сельский писарь селения Абрамовки и Гапонов кумовья. Посетившие на днях Абрамовку заседатель 8-го участка Зембулатов и надзиратель Порядин отобрали у жителей Абрамовки 6 краденных лошадей. Одна из этих лошадей отобрана у писаря, а две у сельского старосты – того самого старосты, который обязан следить за благополучием и порядком в своем селе. На вопрос: зачем, он, староста, брал краденных лошадей, блюститель сельских интересов только руками развел и промолвил: «Что ж, все брали, и я взял». Вообще же поселок Абрамовка издавна пользуется среди ближайшего к нему населения незавидной репутацией воровского гнезда».
«Станица Верхне-Каргальская. Красноречивой характеристикой того, настолько для наших станичников соблазнителен даровой магарыч и какое магическое влияние имеет вообще угощение или, проще говоря, пьянство, часто даже в прямой ущерб общественным интересам – отчасти может служить следующий факт. 15-го июня в нашей станице был произведен первый раздел луговых трав. На эту сходку пришел один местный «аристократ», пользующийся здесь почетом и уважением, и обратился к собравшимся с покорнейшей просьбой дать ему небольшой уголок травы, на котором ежедневно накашивается до 200 копен превосходного сена. «Уступите, станичники, - говорил он. – Для целого общества, ведь, этот «улеш» почти ничего не стоит, ну, а для меня хоть небольшая пользушка будет». Сладко пел станичный «аристократ», и станичники, будучи заранее осведомлены, что просимый подарок не обойдется без «особой благодарности», чуть лине единогласно гаркнули: «В добрый час, дать!» «Позвольте, как это дать?» – запротестовал кто-то, но этот протест остался гласом вопиющего в пустыне. Вскоре не замедлила явиться и «благодарность»: принесено было два ведра водки, и началось угощение. Магарыч вскоре иссяк, а между тем люди были только навеселе, и чувствовалась настоятельная потребность еще «добавить градусов», а потому все полупьяное общество оказалось в ближайшем кабаке, где и угощались уже на свой счет. Послышались залихватские казачьи песни, а затем отборная ругань и… драка. Уже поздно вечером было видно, как победители, украшенные фонарями и ссадинами, поддерживая друг друга, плелись домой, а побежденные, оставаясь на поле брани, валялись в живописных позах под плетнями и заборами.
Через две недели станичники собрались производить второй раздел трав, и здесь многие из граждан, не бывшие на первом разделе, потребовали от своего станичного атамана Б. объяснение: на каком основании господину N подарен такой ценный угол травы и есть ли на это общественный приговор? Какое объяснение дал атаман, мы не знаем, но только станичники поволновались, покипятились, а в результате пришлось помириться с совершившимся фактом. Впрочем, как бы в утешение себе, они долго укоряли друг друга: «Эх, вы, пьяницы! Пропили траву!» (Приазовский край. 196 от 28.07.1899 г.).