1. Антиподы
При распределении новобранцев последним в очереди на подсобников всегда был взвод обслуживания техники. Ему доставались самые отменные, забракованные порой просто за внешний вид, без специальности и трудовых навыков. Из них впоследствии могли получиться специалисты, но чаще получались первоклассные герои анекдотов. Иногда то и другое.
Когда старшина пошел за очередной парой молодых, взвод с интересом ждал, кем же на этот раз осчастливит их начальство. При появлении вновь прибывших, народ, уже настроенный на развлечение, возликовал. За спиной старшины стояли два бойца такой несуразной внешности, что даже записные остряки не сразу смогли дать им характеристики.
Один из них был тощий и ростом под потолок, как выяснилось два метра и два сантиметра и, шинель самого большого размера, была ему по колено с рукавами по локоть.
Второй, что называется «метр с кепкой» в шинели в «в пол» с рукавами по колено. Рост его метр, сорок девять.
С этого дня они стали неразлучными, хоть и были, во многом антиподами не только во внешности.
Толя Потрух из интеллигентной семьи, Боря Трифонов сирота, воспитывался сначала в семье дяди, с грехом пополам закончил четыре класса, потом бродяжил, а в армию, когда подошел срок, попросился из цыганского табора, с которым кочевал по Средней Азии. Толя в армию попал принудительно со второго курса мединститута, Боря добровольцем, т. к. с таким ростом не полагалось призывать по медицинским показаниям. При этом Толя не мог выполнить ни одного норматива по физической подготовке. Боря же свободно выжимал в каждой руке по две двухпудовых гири одновременно, что было не меньше его собственного веса и «флажком» мог обойти по периметру перекладину. Толя на перекладине мог делать лишь «дембельское» упражнение, т. е. повиснуть на локтях, подогнув ноги. Препятствия, которые Боря перепрыгивал с разбегу, Толя перешагивал. Автомат у Толи помещался под мышкой, у Бори волочился по земле.
Толя был идейным бездельником и любителем халтуры, присущей «маменькиным сынкам» и представителям «золотой молодежи», поэтому, несмотря на образование и природную сметливость, не освоил в армии ни одной мало-мальски уважаемой специальности и впоследствии околачивался в химинструкторах, фактически заведуя складом противогазов. Боря, привыкший во всем полагаться на себя, обладал смекалкой, позволившей ему, невзирая на почти полное отсутствие грамотности, освоить специальности механика, связиста и множество других вспомогательных навыков, чем снискал славу умельца, способного при необходимости заменить любого сослуживца.
Пожалуй, на этом различия заканчивались. Теперь сходства. Оба обладали авантюрным складом характера. Влипнуть в какую-нибудь историю, и заодно втянуть в нее товарищей, хлебом не корми. Слава о них распространялась далеко за пределы гарнизона, а известность затмевала звезд современности. При отсутствии телевидения человек мог не знать Клавдию Шульженко или Николая Сличенко, но Борю с Толей знали все.
Оба владели иностранными языками. Толя разговаривал с детства по-английски, благодаря тетке, работающей в МИД. Причем владел им свободно, так что при встрече с учительницами в подшефной школе, заставлял их краснеть. Знать то они язык знали, но владеть им не умели. Удмурт Боря, кроме родного и русского, мог говорить на всех среднеазиатских языках и наречиях. Кроме того, живя в таборе, освоил цыганский, а в армии немедленно начинал разговаривать со всеми призывниками на их родных языках. Так добавил якутский, бурятский, калмыцкий. Все это походя, склонность к языкам была поразительная. Писать же, через пень-колоду, мог только на русском. Читал по слогам. Толя быстро обучил его английскому и теперь, если нужно было скрыть от окружающих свои нечистые помыслы, они общались на английском или фене, которую знали в совершенстве. Фене Толю обучал Боря, вдоволь пообщавшийся за свою бродячую жизнь с криминалитетом. Иногда на обоих одновременно и эту смесь не смог бы расшифровать ни лорд ни урка.
Попав в один взвод, они не могли не заметить друг друга. Строй выглядел лестницей с резко задранной вверх первой ступенькой и обрывающейся вниз последней. Такая конфигурация неизменно вызывала веселье на всех построениях, включая утренние разводы и строевую подготовку. Командир взвода качал головой, понимая, что стал добычей острословов на все три года их службы. Это еще не зная о талантах благоприобретенных новобранцев!
Ему бы не головой качать, а разлучить эту парочку. Он же не знал, сколько крови они ему испортят, вдобавок задержав присвоение очередного звания и наделив преждевременной сединой на висках.
Старшина, гордившийся своими талантами в шагистике и педагогическими успехами, чуть не потерял рассудок, пытаясь задать единый ритм верзиле с двухметровым шагом и недомерку, который на плацу вынужден был делать шпагат в стремлении не отстать от строя. А когда он вывел их для индивидуальных занятий, то сам через час заметил, что одна нога у него стала забегать вперед, а другая отставать. Его собственные ноги автоматически и безукоризненно выполняющие все требования строевой науки вот уже двадцать лет (он после войны остался на сверхсрочную) вдруг рассогласовались и стали подражать несуразным движениям новобранцев.
Со стороны это выглядело настолько необычно, что вмиг образовалась толпа зевак комментирующих происходящее. Толя, возвышаясь над плацем и старшиной, пытался по его команде укоротить шаг, а Боря, снизу взирая на напарника и командира, старался его растянуть. Сапоги ему достались на три размера больше, поэтому он боялся их потерять и шаркал ими по мерзлой бетонке. Взор раскрасневшегося старшины метался вверх-вниз от одного подчиненного к другому. Все это больше напоминало цирковой номер, нежели строевую подготовку. Число наблюдателей росло.
Парни быстро поняли комизм ситуации и незаметно стали усиливать эффект. В какой-то момент, Толя вдруг сменил мах руки с поперечного на параллельный. Он стал выбрасывать одновременно ногу и руку с одной стороны и такой «иноходью» задрав вверх полуметровое лицо, понесся по плацу, пока его не остановил взъярившийся старшина.
- Вы мне тут ваньку не валяйте! Ты что, конь? Строевым шагом марш!
Отставший Боря так резво ринулся вслед «строевым бЕгом», что с ноги его слетел сапог и приземлился впереди Толи. Сзади размахивая белоснежной портянкой, вприпрыжку догонял их владелец.
Старшина потерял дар речи, зрители ликовали, свистели и гикали.
Через неделю взводный приказал старшине занять их чем угодно, но на построениях не показывать.
2. Спецзадание
В техническом парке на участке артиллерийских тягачей командование распорядилось установить пожарный щит. Такие щиты находились на всех участках, кроме «тягачистов». Нарушение усмотрели во время высокой комиссии под руководством генерала из штаба округа. Улетая, генерал приказал немедленно устранить. Срок три дня.
Команда покатилась вниз. Командир полка спустил ее начальнику техчасти, в чьем ведении находился техпарк.
На следующий день начальник передал приказ командиру взвода, в котором состояло отделение тяги обслуживающее тягачи. Срок два дня.
Командир взвода на утреннем разводе приказал командиру отделения тяги установить щит в течение дня. Вечером ему надлежало доложить об исполнении.
Командир отделения отправился в парк для выполнения задачи.
Щит был стандартный с шанцевым инструментом и ящиком для песка. Все должно быть окрашено в красный цвет. Попытка получить материалы вызвала смех у старшины. Недавно был сдан в эксплуатацию дом для офицеров и заселен без обеспечения хоть какой-то мебелью. Для изготовления стеллажей и полок все имеющиеся в части материалы были направлены на эти цели.
Сержант понял, что выходить из положения придется при помощи неистощимой солдатской смекалки. К тому же, времени на изготовление, даже при чудесном появлении материалов уже не оставалось. Да и попробуйте изготовить, покрасить и высушить за полдня изделие на улице в тридцатиградусный мороз!
Трезво оценив обстановку, сержант построил новобранцев в числе десяти человек во главе с ефрейтором, который командовал этой разношерстной публикой и распорядился выполнить генеральский приказ в сжатые сроки. Оставалось три часа. Сам ушел исполнять повседневные служебные обязанности.
Ефрейтор, за два года службы достаточно усвоивший традиции воинской службы, вывел из строя правофлангового Толю и приказал «используя собственные ресурсы» установить пожарный щит возле въездных ворот выгороженного участка для тягачей. Чтобы не выслушивать «глупостей», сразу пообещал вечерние разборки с «банками» и нарядами вне очереди и ушел в маслогрейку. Туда через два часа Толя должен прибыть с докладом о выполнении.
С первого дня Толя и Боря стали неформальными лидерами среди молодежи. Поэтому, посовещавшись между собой, и убедившись, что из ресурсов у них как у израильских первопоселенцев только собственные мозги, распорядились всем оставаться на своих местах, а сами ушли искать плохо прикрепленный и пригодный к переноске пожарный щит, т.к. дураку понятно, что другого способа выполнить приказ просто не было.
В пределах огороженного парка перемещение было свободным. Вся техника, кроме тягачей, размещалась на открытых участках, разделенных полосой для ее следования за пределы территории. Благодаря этому все пожарные щиты хорошо просматривались, оставалось обойти их и облюбовать подходящий. Главными критериями были вес и расстояние от своего участка. Понятно, что никто не будет наблюдать безучастно, как тащат его имущество, но друзья решили, что если им разрешат остаться в парке во время обеда, то свидетелей не будет. Внимание на исчезновение никому не нужного пожарного щита обратят не скоро, а то и вовсе не обратят. К тому же, у них преимущество в виде отгороженной территории. Щит впишется в отведенное место как родной. Попробуй, докажи, что он здесь не стоит со времен, когда майоры еще были лейтенантами.
Молодых при передвижении в целях их сохранности всегда сопровождали старослужащие. Иначе хорошую одежду чужие «старики» запросто меняли на ветхую. Если на салаге не было ничего привлекательного, могли взять его самого. Не на органы. Просто заставляли работать на себя. Отпускали в конце дня, тогда ему приходилось оправдываться перед своими командирами и отрабатывать свою часть задания. Сам виноват. Всегда.
Толя и Боря шли по парку, привлекая к себе интерес своей полуметровой разницей в росте. Они подходили к пожарным щитам и пытались незаметно определять вес, поднимая ящик с одной стороны. В ящиках положено находиться песку, не менее полутонны в каждом. Понятно, что такой щит их артели не по силам. Следовало найти ящик, не заполненный песком по нерадивости или освобожденный для засыпки масляных луж и потом не наполненный. Визуально пустые от полных отличить невозможно. Все они для порядка закрыты на запоры.
Наши друзья не знали еще об одной особенности. На некоторых участках ящики пожарных щитов были опустошены, и в них устраивалось удобное утепленное и мягкое логово для отдыха дембелей подальше от глаз начальства. Такой ящик и попался нашим искателям приключений. Правда находился он далековато от их участка, метрах в ста, зато был новеньким, укомплектованным и легким.
Обрадованные удачей друзья пошли в маслогрейку, докладывать свой план ефрейтору и просить разрешения спрятаться в парке на время обеда для выполнения задания. Проходя мимо батареи пушек сто тридцатого калибра, услышали окрик:
- Стоять! Кто такие?
- Да мы из вон того …
- Отставить! Доложить по уставу!
Голос и вид остановившего их сержанта не предвещали ничего доброго.
- Почему слоняетесь без дела, сачкуете?
- Да мы…
- Отставить! Устава не знаете, колхозники? В одну шеренгу становись!
Вид двухступенчатой «шеренги» развеселил все отделение пушкарей, занимавшееся расстановкой одинаковых пушек по только, им одним, понятным признакам.
Делалось это скопом. Пушка на резиновых колесах, весом три тонны с задранным на два с половиной метра стволом. На конец ствола набрасывалась веревка, которую тянули, чтобы перевесить и оторвать от земли лафет с противоположной стороны. После этого пушку можно было перекатывать. Но положение ее было неустойчивым, веревка часто соскальзывала с гладкого ствола, узел на нем не держался, лафет, перевешивая, падал на землю, грозя обломать ноги солдат. Приходилось снова набрасывать веревку и начинать сначала. Подготовка отнимала больше времени, чем само перемещение.
Сержант оценивающе посмотрел на Толю, подвел его к стволу пушки и приказал поднять руки. Толя, не ведающий приемов передвижения пушек, забеспокоился, хотя и понимал, что в мирное время без суда и следствия солдат из пушек в упор не расстреливают. Руки его оказались выше ствола. Пушкари одобрительно закивали головами. Один их них сказал: «Гут, гут», - и приказал Толе обхватить конец ствола и подогнуть ноги. Веса оказалось недостаточно. Тогда на Толю запрыгнуло и вцепилось несколько человек. Пушка наклонилась в походное положение. Приказав Толе держаться, чтоб не покалечить людей, пушкари с гиканьем перекатили пушку. Толя разминал затекшие руки, с тоской глядя на участок тягачей, а обрадованные неожиданной находкой артиллеристы сказали, чтоб до обеда, даже не помышляли об освобождении. Толя стал веревкой. Когда в первый раз его руки, не выдержав напряжения, сорвались, Борю забросили наверх. Он придавил собой руки Толи, зафиксировав их, и работа пошла полным ходом. Боря стал узлом. На вопли Толи, висящая на нем гроздь артиллеристов, не обращала внимания. В промежутках сержант проводил с ними строевую подготовку. Через час они усвоили, что самыми правильными и безопасными выражениями в армии являются «Никак нет! Так точно! Не могу знать!». В очередь за «балластом» выстроились все сержанты дивизиона. Когда первая батарея откатала свои пушки, их отдали в следующую.
Взмыленные и растрепанные разведчики появились на своем участке, когда ефрейтор заканчивал напутствие перед их окоченевшими на морозе однокашниками:
- Невыполнение приказа командира карается по Уставу, а неуважение к распоряжениям «дедов» наказывается по традициям. Вы заслужили оба вида наказаний, а ваши друзья вдобавок ответят за самовольную отлучку с рабочего места.
- Разрешите доложить? – вмешался подоспевший Толя. Трехчасовая подготовка с чужим сержантом уже давала плоды.
- Докладывайте!
Подразделения строились в колонны для отправки в столовую. Ефрейтор вникнув, одобрил план, сбегал к указанному щиту, оценил и распорядился всем спрятаться в тягачах, чтобы офицеры не заметили, что в парке остаются люди. Двух часов обеденного перерыва должно было хватить с лихвой. После выполнения спецзадания сержант пообещал накормить и отпустить всех из парка в тепло казармы.
Когда прогрохотали, закрываясь за последним подразделением металлические ворота, Толя выглянул, оглядел территорию парка с высоты своего роста и убедился, что вокруг пусто.
Солдаты, стуча сапогами по мерзлой земле, ринулись к заветному инвентарю. Облепив щит со всех сторон, потащили его к себе. Десятерым места не хватало, а ухватившие несли его с трудом, на ходу ругая Толю:
- А говорил, что легкий!
- Другие еще тяжелее были, может быть, мы перепутали и с песком тащим?
Остановились, попробовали открыть крышку ящика, чтобы убедиться. Крышка не поддавалась.
- А, черт с ней, несем, времени нет!
С передышками минут за пятнадцать донесли ящик и установили на отведенное место. Переводя дыхание, отирали пот со лба.
В это время откинулась крышка ящика и из него высунулась донельзя довольная физиономия необъятной ширины. На плечах новенького бушлата обитателя ящика красовались погоны с широкой лычкой старшего сержанта.
- Молодцы солдаты! А теперь бегом, без остановок, на место МАРШ!
Солдаты подхватили щит и пустились выполнять команду. Сержант, развалившись в своем ложе, управлял процессом. Когда приехали на прежнее место, он похвалил их за интересное развлечение, сказал, что ему очень понравилось, и потребовал, чтобы его еще покатали по парку.
- Да не трясти, дембеля везете, не дрова!
3. Тактика
В шестидесятые годы была напряженная обстановка на необъятной границе с Китаем. То тут, то там совершались мелкие провокации, иногда просто хулиганские выходки хунвейбинов, которые пресекались нарядами пограничников без применения оружия. Часто неискушенные в дипломатии солдаты, вчерашние сельские ребята, ноты протеста и процедуры экстрадиции осуществляли методом банального мордобоя с выдворением нарушителей за пределы нашей Родины посредством кирзового сапога, ну иногда, приклада автомата. Участились случаи массового перехода населения на нашу сторону с политическими лозунгами и даже попытками захватывать приграничные участки, например, возле приграничного поселка Приаргунский китайцы переправились через реку Аргунь в районе села Старый Цурухайтуй и попытались пахать поле. Вышвыривали их с помощью местного населения кулаками и дрекольем, т.к. пограничная застава была весьма немногочисленной.
Потом наша сторона границы стала усиливаться оборонительными сооружениями. Вдоль границы протянули укрепрайоны. Колючая проволока, ДЗОТы, намертво установленные, снятые с шасси «Катюши» времен Великой Отечественной и прочая фортификация. Неподалеку от границы появились воинские части различного назначения, в которых активно проводилась подготовка личного состава с учетом возможного нападения соседа.
Все занимались своим делом, артиллеристы стреляли, танкисты штурмовали, летчики бомбили, пехота бегала и швыряла гранаты.
Пехоте доставалось больше всех. Их стараниями был изрыт весь окружной полигон. На совместных учениях, когда все только раскачивались и приступали к утренней зарядке, они уже возвращались с утренней пробежки, точнее марш-броска, ибо четыре, пять километров интенсивного бега в один конец пробежкой может назвать только профессиональный марафонец.
Затем начальство хватилось, что в условиях современной войны пехотинцем может стать каждый, окажись он лишенным техники, посему должен обладать необходимыми навыками. Поступил приказ больше внимания уделять тактической подготовке и овладению личным оружием.
Чаще стали выдавать патроны и выводить на стрельбы из автомата. Бойцам это нравилось, развивался дух соперничества.
Потом кто-то вспомнил про рытье окопов, что изрядно омрачило и осложнило жизнь.
После того как напрыгались из окопов и набегались по траншеям, дело дошло до практического применения боевого вооружения.
Старший лейтенант Богомолов, командир взвода обслуживания техники долго ходил перед строем, осматривая личный состав и качая головой. При этом он вытягивался и запрокидывал голову в начале строя перед Потрухом и склонялся в конце строя перед Трифоновым. Стоявшие по стойке «смирно» солдаты заинтригованно водили за ним глазами, понимая, что за необычным поведением командира должно последовать какое-то необычное действо. И не ошиблись. Обычно немногословный, редко вступавший в контакт с подчиненными, старший лейтенант, вдруг закатил целую речь, полную драматического смысла.
Все сводилось к тому, что армия дело нешуточное и непредсказуемое. Вот сейчас все стоят перед ним такие почти родные живые и здоровые, а кто знает, не придется ли на вечерней поверке вычеркнуть некоторые фамилии по причине «естественной убыли». Солдаты напряглись. Близость границы сразу стала ощущаться кожей, потеряла абстракцию. Ежедневные политинформации и еженедельные политзанятия давали свои результаты. Каждый уже продумывал свои действия, чтобы не ударить лицом в грязь, не подвести товарищей с командирами и не посрамить Родину.
Трифонов мысленно уже подносил аккумуляторы для экстренного запуска тягача, а Потрух сноровисто выдавал противогазы.
Опасность оказалась не столь масштабной. В конце своих трагических рассуждений Богомолов объявил, что взводу предстоит пройти обучение метанию боевых гранат. Народ расслабился, непосредственная угроза отодвигалась, а сообщение даже сулило новое развлечение. В самом деле, пора уже приобщаться, а то эти гранаты они метают только по актам списания. Метали их пока офицеры на рыбалке. Об этом иногда рассказывали водители хозвзвода, поневоле участвующие в браконьерских забавах командиров.
После нескольких дней тренировок с учебными гранатами с разных положений и стоя и с разбегу и ползком, взвод привели на полигон.
Выдвинулись на позиции пехотинцев, недавно его покинувших, выстроились вдоль траншеи и слушали теоретическую часть, поеживаясь на неприятном ветерке, продувающем шинели. Время осеннее, бушлаты еще не выдали, хотя уже изрядно подмораживало.
- Перед вами стандартная траншея, отрытая в полный профиль, т. е. 1,50 метра глубиной и отсыпкой бруствера 0,4 метра. Ширина траншеи 0,7 метра. Через определенное расстояние в бруствере перед стрелковыми ячейками имеются разрывы для обзора. Нам это сейчас неинтересно. Мы будем метать гранаты из наиболее защищенных участков траншеи. Когда я осматривал строй перед занятиями, то мне была понятна вся сложность задачи. В армии все стандартное. Траншеи, автоматы, гранаты, солдаты. Все универсальное и способствует слаженности и согласованности в действиях. И только мне не повезло с вами. Ну какие стандартные подходы можно использовать с двухметровым Потрухом и метровым Трифоновым? Для них даже приемы метания гранат отличаются. Потруху нужно пригибаться, чтобы не торчать над бруствером, а Трифонову искать подставку, чтобы дотянуться до края траншеи. Сейчас я проведу тренировку для взвода, потом индивидуально для выдающихся особей, и не совсем.
Часа через два взвод был готов к непосредственному метанию гранат. Все знали, что бросать гранату нужно со дна окопа, выпрыгнув из-за бруствера и только малорослый Трифонов, должен сначала запрыгнуть на заднюю бровку траншеи и метать с нее. При этом Потрух должен отводить руку не назад, а вбок, чтобы не задеть задний бруствер.
В случае падения гранаты на дно траншеи при неудачном броске, всем выпрыгнуть из нее и залечь за бруствером, ибо убегать от осколков бесполезно. Разлетаются они от нашей «лимонки» в радиусе 30 метров.
Затем отработали все это на практике. Богомолов остался доволен. Муляж гранаты каждый бросил на отлично, из траншеи выпрыгивали проворно, за бруствером прятались так старательно, что в подмерзшей земле оставались вмятины. Немножко беспокоил Потрух, который, не мог, как следует, выпрыгивать. Но переваливался через бруствер достаточно быстро. Богомолов предрек ему «естественную убыль» и приказал всем приготовиться к броскам боевых гранат.
Все попрыгали в траншею. Старлей взял в руку гранату, выдернул чеку. Всем продемонстрировал, объяснил, что сейчас происходит с механизмом запала и гранаты, разжал руку и вымахнув на бруствер метнул гранату. Все залегли, через некоторое время раздался хлопок, не громче минометного выстрела. Командир встал, остальные за ним. На лицах многих явное разочарование.
- Фи, как новогодняя хлопушка, никакого свиста осколков, осыпающих траншеи и окопы как в книжках. Граната, хоть настоящая?
- Не беспокойся, настоящая. Осколки достанут, если кто-то из вас не сумеет кинуть дальше норматива. А норматив метания оборонительной гранаты, помните, 40 метров. Осколки у «лимонки» разлетаются до 30 метров.
- Приготовились! Рядовой Трифонов!
Боря молодцевато вытянулся во весь свой полутораметровый рост и ел взводного глазами.
Богомолов напомнил ему об особенности его роста и приемах метания. Боря взял гранату, все с тревогой смотрели на него. Зачем-то подкинув гранату в руке как булыжник, Боря выдернул чеку и по команде, запрыгнув на заднюю кромку траншеи, метнул гранату. В момент броска край траншеи осыпался, метатель полетел на дно траншеи, а граната под ноги товарищей.
Моментально все вылетели из траншеи подобно партии снарядов из ракетной установки «Град», затем кубарем выкатился на мгновение задержавшийся стремительный шарик, тут же обогнавший всех. Ни одного залегшего за бруствером солдата не было. Зато в течение трех секунд, необходимых для взрыва гранаты, все они оказались за пределами досягаемости осколков.
Взрыва не последовало. После стихших припадков истеричного хохота, Богомолов вылез из траншеи и зычным голосом приказал всем вернуться. Размахивая подобранной в траншее оброненной Борей учебной гранатой, он объявил:
- Теперь я уверен, что в случае оплошности с боевой гранатой во взводе «естественной убыли» не будет. Кстати, как это Трифонов отстал от других при его проворстве, а Потрух опередил всех при своей нерасторопности?
- В Трифонова Потрух вцепился, когда выскакивал и тот вынес его на себе, товарищ старший лейтенант!
5. Высоцкий и ломка
В шестидесятые годы главным кумиром молодежи уже был Владимир Высоцкий. В армии подавно. Каждый, кому удавалось дотянуться до гитары, сразу начинал на ней бренчать и хрипеть не своим голосом. Возмущение расценивалось как злейшее кощунство. В казарме еще терпеть было можно, мало свободного времени. Любое праздное его убивание, тем более в полный голос, возбуждало старшин и вдохновляло их на дурацкие фантазии. Кому охота после этого вышагивать по плацу или хоронить окурки?
А вот в летнем лагере возле технического парка, куда переселили взвод обслуживания техники, чтобы не терять драгоценное время на прибытие к месту работ, сдерживающих факторов не было. Как только заселились, первым делом скинулись и приобрели гитару. Тряслись над ней, как снайпер над любимой винтовкой. Она хоть и стоила всего семь рублей, но попробуй еще достать!
В палаточном городке не было звукоизоляции в виде капитальных стен. И разносились дурные голоса с тремя аккордами по всей степи. Поначалу им так же хрипло вторили волкодавы с окрестных чабанских стоянок, потом или привыкли или сорвали голоса, и фанаты барда одержали окончательную победу. Да и неудивительно – они пели по очереди, а собаки разом.
Старшине, жертве неуклюжего медведя, начисто лишенному музыкальности, эти упражнения осточертели. В Высоцком ему нравилась осмысленность. Поэтому автора слушал с удовольствием, даже блатные его песни были сюжетными. Изящества и высокой художественности как от бессмысленных «Ландышей» от него никто не ждал, а свою позицию, во многом совпадающую с позицией почитателей, он доносил до слушателя великолепно. Не буду соревноваться с «высоцковедами», не мой хлеб. Скажу только, что эти самые «Ландыши» в любом исполнении старшина слушать еще мог, а вот в перепевах Высоцкого сразу ощущал фальшь. А, может быть подмешивалась зависть, он тоже пробовал освоить эти самые аккорды, да не далось. Таких непоющих оказалось всего несколько человек.
Поднять открытый бунт, выразить протест или применить власть, что было возможно, благодаря командирскому положению старшины, было чревато потерей уважения, приобретением репутации низвергателя нравственных устоев. Этого он себе позволить не мог, в армии все держится на взаимовыручке и никакое положение старшину в дальнейшей службе уже не оправдало бы.
В числе его единомышленников оказались Потрух с Трифоновым. Сами они неплохо освоили инструмент и научились подражать поэту, но каждый по-своему. Толя от своего искусства не один раз пострадал, так как не столько подражал Высоцкому, сколько пародировал присутствующих исполнителей, некоторым из них недоставало чувства юмора и мозгов, зато мускулов было в избытке. Приходилось спасаться. Бегать он тоже был не мастак, брал изворотливостью. Один раз даже пришлось симулировать обморок. Боря, напротив, признавал только свое исполнение и не терпел чужого. В итоге Потруха лишили допуска к гитаре, а Боре она доставалась в порядке очереди. Получалось, что наслаждался он раз в тридцать меньше, чем терпел мучения.
Приговорены к этому были на все лето, даже произошло драматическое происшествие, спровоцированное этой повальной страстью.
В часть вернулся из дисбата легендарный солдат, однокашники которого уже два года как демобилизовались. Был осужден на два года в самом конце своей службы. По закону службу после дисбата нужно заканчивать в своей части. Фамилия его была символичной – Высоцкий. Звали Борей. До посадки его никто не застал, смотрели как на инопланетянина, как с ним себя вести не знали. Офицеры помнили как разгильдяя, получить пользу в службе от него не надеялись и боялись, что он начнет своим поведением тлетворно разлагать личный состав. Долго ломали голову, куда бы его пристроить до осени с наименьшими потерями. Потом додумались заслать его с глаз долой к технарям в палатки. Обязанностей на него не налагали, взяли слово, что будет вести себя правильно, никому не мешать. Старшине разрешили применять в неординарных случаях к нему физическое воздействие без явного повреждения организма.
И залег этот почетный солдат на нары в одной из палаток. Вел себя прилично, старался никому не мешать. Вот только гитару из рук не выпускал. А так как за соблюдением режима, ввиду отсутствия офицеров, строго спрашивать было некому, то его завывания могли раздаваться чуть не до утра. Особенно, если высыпался днем.
Надо отметить, что пел он превосходно. Даже на невзыскательный вкус старшины. Гитарой владел виртуозно, пожалуй, лучше настоящего Высоцкого, а хрип довел до полной идентичности. Но непрерывное удовольствие, оказывается, тоже может стать невыносимым.
Особенно, когда перерывы в пении стали бессистемными и не поддающимися логике. Боря мог среди ночи два-три раза в промежутках сна во весь голос запеть своим чудесным баритоном и переполошить всех. Потом начал вставать с нар только для похода к кухонной палатке и по естественным надобностям. Иногда уходил в степь и возвращался часа через два с охапкой свежей травы для матраса. Из палатки порой доносился запах дыма с приторным привкусом. Когда при встречах он стал смотреть на людей то бегающим, то остекленевшим взором, догадались, что пристрастился к анаше. Недостатка в сырье не было, вокруг естественные плантации маньчжурской конопли. Местные к ней равнодушны, моду на употребление завезли кавказцы и представители азиатских республик. Интересно, что им вреда она не приносила. Как-то умудрялись соблюдать меру или помогала генетическая устойчивость. А вот русские «скуривались», быстро. Так же как азиаты спивались. Только кавказцам не вредили никакие пороки. Могли безвредно для себя, что пить, что курить.
Наш Борис Высоцкий был чистокровным рязанцем, поэтому чужеродное зелье подействовало на него особенно губительно. Поспособствовало безделье и неограниченное употребление ввиду отсутствия начальства. Стала привычной картина в перерывах во время минутного затишья украдкой пробирающегося Бори на кухню или в туалет. Днем он бегал в одних трусах, а ночью, спасаясь от комаров, завернутый в простыню. Картина еще та. Доложить на него было нельзя, это противоречило кодексу советского гражданина. Так он быстро доходил до ручки. Бриться старшина еще раз в два-три дня заставлял, а умывание он забросил совсем, хотя лагерь стоял на берегу ручья, а забайкальское солнце палило нещадно. Дошло до того, что стал бояться людей, а люди его. Переселили в отдельную палатку, освободив для этого подсобку повара. И теперь он жил в ней как вурдалак, изредка появляясь ночью замотанный в простыню и завывая круглосуточно под звон семиструнки. На гитару уже никто не покушался. В рядах даже самых рьяных поклонников бардовской песни наступило заметное к ней охлаждение.
Однажды утром Толя Потрух, обладающий богатой мимикой узкого и длинного, почти полуметрового лица, по привычке скроил ему при случайной встрече гримасу, на что Боря взвизгнул и шарахнулся от него в свою палатку. Против ожидания из нее не послышалось привычных аккордов. Тревожная тишина продолжалась и во время завтрака, вплоть до ухода всех в парк на работы. Во время работы все ощущали какой-то дискомфорт, чего-то не хватало. Потом хватились, что нет воплей из палаток.
Старшина пошел в городок. Повар сказал, что Боря так и не пел. Пошли смотреть, в чем дело. Боря закрылся изнутри, а когда подняли низ палатки, он запустил туда сапогом. Старшина попробовал с ним заговорить, в ответ получил виртуозный мат, какого до этого и не слыхивал, несмотря на пролетарское происхождение. Наверное, специальный «дисбатовский». Дело пахло керосином.
Посовещавшись, решили, что он докурился и надо лишить его этого удовольствия. Пошли в палатку, попросили у него анаши покурить. Реквизировали весь кисет, заодно забрав гитару и пригрозив, что не посмотрят на его заслуженность, разговор будет коротким. Но пришлось назначить на ночь наряд для присмотра, чтоб не перерезал спящих людей или чего еще не натворил.
Всю ночь Боря не подавал признаков жизни, утром взвыл и начал требовать кисет и гитару. Старшина был хозяином слова, во взводе человек десять его земляки и одноклассники, поэтому физической расправы не боялся. На угрозы Бори пообещал ему такое, что дисбат санаторием покажется. Боря снова затих до обеда. В обед пришел к кухонной палатке, съел три порции каши, попросил еще раз кисет с гитарой и ушел в палатку.
Часа через два до парка донеслись вопли. Перепуганные солдаты кинулись к палаткам. Навстречу им несся со всех ног повар, а за ним Боря с «разводягой» - тяжелой дюралевой раздаточной поварешкой на метровом черенке. Увидел подкрепление, бросил орудие и снова скрылся в палатке.
Вечером вышел в люди и стал требовать кисет и гитару. Потом кинулся почему-то опять на повара, но увидев Потруха, напугался и скрылся в своем логове. Когда заглянули, то увидели, что жует траву.
Позвонили в часть, объяснили ситуацию. Через час пришла санитарка с лейтенантом медицинской службы. Боря ему повиноваться отказался и сидел в палатке, осыпая всех угрозами.
К двери палатки подогнали машину, открыли заднюю дверь, вытащили из салона все предметы, которые могут послужить оружием и попробовали взять Борю силой. Ничего не получилось. Он сражался как лев, упав на пол, отбиваясь ногами. Солдаты бегали вокруг него, насколько позволяла теснота помещения, но он крутился на спине и пинался с такой яростью и проворностью, что казалось, будто у него не две ноги, а не меньше восьми.
Отдышавшись, лейтенант подробно расспросил, как и в чем проявились у Бори отклонения. Узнав, что первым сигналом была рожа, скроенная Потрухом, приказал всем выстроиться в плотный коридор от двери до машины, а Потруху зайти с противоположной стороны палатки, поднять ее низ и воспроизвести гримасу.
Боря лежал, вцепившись в матрац, готовый отразить очередное нападение. Когда Потрух всунул свою, не уступающую размерами лошадиной, голову со звериным оскалом, он взвизгнул и сиганул в машину вместе с матрацем. Старшина, отвечающий за имущество, попытался выхватить матрац, но был укушен Борей за палец и отскочил, зажимая кровоточащую рану. Лейтенант закрыл дверь и увез больного вместе с лежанкой.
Как потом выяснилось, у Бори приключилась ломка, которая бывает страшнее белой горячки у алкоголиков. А с матрацем он не хотел расставаться, потому что тот был набит вместо соломы коноплей.
Про репертуар Владимира Высоцкого не вспоминали целую неделю. Но зависимость бывает не только наркотической. Как-то Серега Баканович снова взял в руки гитару, затем еще кто-то и вновь, в отсутствие старшины, стали раздаваться хриплые голоса. При старшине не отваживались, его сразу передергивало, и он хватался за забинтованный палец.
В этом вопросе была попытка поставить точку. Однажды Толя после ужина объявил, что авансом угощает весь коллектив с условием, что ему простят небольшой проступок, касающийся всех. Заинтригованные сослуживцы перебрали все возможные варианты нанесенного им урона. Сдались и согласились. Толя торжественно выставил две бутылки спирта.
Когда сосуды опустели, а лица раскраснелись, Серега привычно зашарил рукой сзади себя под нарами. Гитары на месте не оказалось. Толя признался, за что просил прощения. Ее только что пропили.
P. S.
Перерыв был недолгим. До первой получки.