Вадим Маркович Розин, д.филос.н., главный научный сотрудник сектора междисциплинарных проблем научно-технического развития Института философии РАН, побеседовал с нами в преддверии выхода своего нового труда о методологических исследованиях в области искусства и философии. Книга, разделенная на две части по различным аспектам искусства и философии, содержит анализ художественных произведений и реконструкцию их содержания с точки зрения гуманитарных и нарративных подходов. Результаты исследований позволяют лучше понять природу искусства и процессы художественной коммуникации.
О.О.: Какие основные мотивы побудили Вас приступить к написанию книги «Методологическая рефлексия анализа художественных и философских произведений и проблем»?
В.М.: Эта книга продолжает мои методологические исследования искусства, науки и философии. Получив значимые результаты, я стараюсь донести их до читателя, поскольку пишу не только для себя, чтобы понять и ответить на определенные возникающие в меня вопросы, но и для других, тех, кого интересует проблематика, над которой я работаю. В данном случае я хотел рассмотреть эти дисциплины с точки зрения гуманитарного и нарратологического подходов как содержательные тексты, подлежащие для правильного понимания методологической и гуманитарной реконструкции. Я предложил такие реконструкции. Объединение под одной обложкой художественных и философских тем можно объяснить двумя обстоятельствами. Во-первых, я хотел испытать высказывание М. Хайдеггера и ряда его сторонников относительно того, что современная философия в качестве одного из своих оснований выдвигает искусство. Во-вторых, на материале конкретных произведений я хотел проанализировать возможные отношения философии и искусства.
О.О.: Какова основная цель работы и какие выводы о природе искусства удалось сделать после проведенных исследований?
В.М.: В новой книге я продолжаю изучение искусства и его произведений. Помимо осмысления интересных исследований произведений искусства, результаты которых изложены в двух последних книгах Светланы Неретиной, мне кажется, что в первой части книги читателя может заинтересовать анализ авторского поэтического опыта. Подобная рефлексия собственного художественного творчества обычно не принята, поэтому я рассматриваю ее как экспериментальный опыт гуманитарного исследования.
В реконструкции произведений искусства я различал четыре плана: социокультурный, художественной коммуникации, психолого-семиотический и план художественной реальности. В социокультурном плане я анализировал установки и формы жизни в искусстве (досуговые, эстетические, переживание и катарсис и др.), выделяющие сферу искусства как самостоятельную область жизни. Во втором и третьем планах рассматривал отношения между художником (поэтом, писателем, композитором, режиссером и пр.), создающим произведение искусства, и зрителем (слушателем, читателем, артистом), который прочитывает это произведение, понимает и переживает его. При этом текст художественного произведения я истолковывал в третьем плане как сложное семиотическое построение, включающее знаки, схемы, метафоры, нарративы. Условием их понимания выступает психологическая деятельность и переживание индивида. В четвертом плане я анализировал мир событий художественного произведения, в котором преломляются характеристики указанных трех планов.
Художественная коммуникация отличается от обычной тем, что здесь транслируемые тексты представляют собой произведения искусства. Их создают художники (писатели, композиторы, драматурги), которые адресуют свой посыл зрителям (читателям, слушателям). Понимание произведений искусства – дело непростое, помимо художественной культуры оно предполагает общность (сообщительность) художников и зрителей. Но и при наличии этих условий художник и зритель, проделывая работу понимания, как правило, создают разные художественные миры. Эта разница обусловлена не только разными средствами и вменённостями художников и зрителей, но и разными переживаниями событий, воссоздаваемых в художественных произведениях. Другими словами, художественная коммуникация содержит не только работу понимания, но и переживания. В искусстве можно различить два полярных вида художественной коммуникации – «одностороннюю», когда зритель создает мир событий, сходный (близкий) с тем, который создавал художник, и «двухстороннюю», в которой эти миры различны.
Мостиком (посредником) при переходе к психологическим процессам и структурам читателя (зрителя, слушателя) выступает художественная реальность. Это мир событий, различающийся для художника и зрителя, характеризующийся определенной логикой и условностью, в который нужной войти, создав соответствующие события, и выйти, прожив эти события. Как я показываю, художественная реальность – не только условный мир, но и мир не менее реальный, чем другие миры и реальности индивида (сновидений, обычной жизни, игры, общения). Анализ форм осознания искусства, художественной коммуникации и художественной реальности требует не только средств и понятий искусствоведения, но и философии (семиотики, культурологии).
Так вот, представленные в книге реконструкции подтверждают высказанные здесь гипотезы; эти реконструкции, во-первых, хорошо соотносятся с эмпирическим материалом произведений, во-вторых, дают неплохое понимание и объяснение заявленных автором проблем.
О.О.: Как устроено содержание книги и как организованы отдельные новеллы-исследования? Какие основные темы и проблемы затрагиваются в каждой из частей Вашей книги?
В.М.: В книге две основные части. В первой сделан акцент на осмыслении новелл известного философа и медиевиста Светланы Сергеевны Неретиной, а также поэтического опыта автора. Во второй представлены реконструкции произведений философского и научного мышления. Здесь анализ работ Мартина Хайдеггера, прогностических романов Александра Богданова, исторических истоков такого нового направления исследований, как «вопрошание», исследование педагогической среды и психической травмы. Завершает обе части книги размышление автора об искусственном и естественном интеллекте. Работа составлена из отдельных новелл-исследований, которые в последние года были опубликованы в виде научных статей. Новеллы связаны общей методологией исследования, проблемами и темами. Тем не менее, каждая представляет собой самостоятельный нарратив, что позволяет при желании читать работу в любом порядке.
О.О.: Каким образом Вы рассматриваете и анализируете новеллы Светланы Сергеевны Неретиной?
В.М.: Я всегда с интересом читаю исследования Неретиной, медиевиста и культуролога, одного из российских философов, которые, по моему убеждению, составляют национальное достояние нашей страны. Лучше понять исследование Неретиной мне помогла схема, которую я наметил, анализируя искусство и его произведения. Она описывает систему, состоящую из трех взаимосвязанных планов. Первый указывает на социальные условия искусства: сюда относятся «неутилитарная» (непроизводственная) жизнь подвизающихся в искусстве индивидов, предполагающая свободное времяпрепровождение, возможность наблюдать, обдумывать, переживать, не подвергаться осуждению и пр. Второй план схемы искусства можно назвать художественной коммуникацией. С одной стороны, искусство предполагает своего рода разделение труда: так, писатели создают произведения искусства, а читатели их читают, с другой ‒ речь идет именно о трансляции, ведь нужно еще доставить произведение читателю (издать книгу и распространить ее) и научить его адекватно произведение прочесть и пережить. При этом создаются условия для понимания произведения, но нередко имеет место и непонимание. Третий план ‒ творчество, конечно, главным образом, автора, но и читателя (зрителя, слушателя), на что обращал внимание Мераб Мамардашвили. Помимо использования указанной схемы, я всегда стараюсь понять автора художественного или философского произведения, что, конечно, непросто. Особенно в данном случае, ведь Светлана Неретина прекрасно знает средневековую культуру, а я нет. Кроме того, она уверена, что средневековое мышление в лучших образцах (Августин, Боэций и др.) не уступает современному.
О.О.: Какова роль анализа авторского поэтического опыта в контексте Вашей работы?
В.М.: Одно из необходимых условий анализа художественного творчества – реконструкция работы автора, создавшего художественное произведение, другое – его восприятия адресатом (читателем, слушателем, зрителем), третье – реконструкция более широкого целого (сферы искусства), в котором действуют и переживают художник и его адресат. Одна из проблем подобной реконструкции – недостаток знаний и материала для адекватной рефлексии, ведь исследователь – не автор (если читатель, то другой), он не мог знать и видеть процесс творчества и восприятия произведения.
Но можно указать на ситуацию, позволяющую частично обойти это затруднение: когда исследователь реконструирует собственное художественное творчество и, кроме того, имеет средства и опыт для решения подобной задачи. Именно такую ситуацию воспроизвожу я в книге, взяв для анализа стихотворение, сочиненное мною для своей супруги ко дню всех влюбленных, причем для этого анализа я применяю авторскую концепцию искусства. В данном случае я предполагаю, что можно адекватно воссоздать ситуацию, которая склонила меня сочинить художественное произведение, проблемы, возникшие в процессе сочинения, приемы и способы разрешения этих проблем, обстоятельства, сопутствующие процессу творчества.
Конечно, такую работу можно проделать и на материале создания художественного произведения известными мастерами (поэтами, писателями), и я подобную реконструкцию делал не раз. Однако я думаю, что качество подобной работы будет ниже качества реконструкции собственного творчества, поскольку как исследователь я могу только предположить, что двигало мастерами на самом деле. Во всяком случае, я решил проделать подобный эксперимент.
Помимо указанного эксперимента я стремился сочетать научный анализ с выражением своего отношения (не обязательно рационального) к обсуждаемым темам, считая, вслед за Мерабом Мамардашвили, что «это только в учебниках или книгах, нас описывающих, мы разделены по разным департаментам... а на самом деле в глубине всего этого действуют одни законы». Предложенный анализ своего поэтического опыта я бы охарактеризовал как относящийся к «современной экспериментальной гуманитарной науке», включающей в себя научный и художественный дискурсы.
О.О.: Какова роль педагогической среды и психической травмы в Вашем исследовании?
В.М.: По оценкам многих философов и культурологов, современная ситуация не только кризисная, но и переходная (заканчивается модерн, складываются тренды, создающие предпосылки новой большой культуры, «фьючекультуры»). Как известно, жить в эпоху перемен очень трудно. Не просто трудно, перемены для многих ‒ это невозможность жить, глубокие травмы. Все чаще расстройства не только индивидов, но и сообществ и популяций квалифицируют как травмы и все реже понятно, что это такое. Впору говорить о кризисе этого понятия, и, хотя оно достаточно ясное в медицине, но то же самое нельзя сказать относительно психологии и, тем более, социальных наук. Я анализирую понятие травмы, истолковывая его на трех уровнях ‒ социальном, психологическом и соматическом. Аргументация положений о травме опирается, с одной стороны, на авторское учение о психических реальностях, с другой ‒ на анализ конкретных случаев (кейсов травмы). Мною обсуждается роль семиотических схем как в объяснении процесса становления травмы, так и ее возможного исцеления.
Оформить предзаказ на книгу «Методологическая рефлексия анализа художественных и философских произведений и проблем» можно на сайте издательства
Беседу вела Оксана Олеговна Штильман, ведущий специалист отдела научной коммуникации и популяризации науки Института философии РАН.