1893 год
«Ростов-на-Дону. Израиль Харитонов, 16-летний мальчик, привлек к ответственности пожилых лет мужчину Меера Моргулиса, по обвинение в обиде словами и действием. Дело возникло при такой обстановке. Израиль Харитонов беззаботно предавался веселью на какой-то свадьбе. Среди кадрили ему передали, что кто-то желает его видеть. Не предчувствуя угрозы, Харитонов вышел. У ворот стоял малолетний Вениамин Моргулис. Разговорившись, Харитонов слегка повздорил о чем-то с Моргулисом и, для разъяснения спора, обратился к стоящему невдалеке отцу несговорчивого собеседника, Мееру Моргулису. Отец Моргулиса был в доме в дурном настроении, и потому, понятно, обозвал Харитонова нелестным именем, а затем, когда тот запротестовал, присугубил, надавав спорщику подзатыльников. Но так как все это произошло при свидетелях, товарищах Харитонова, Берке Левитине и Фроиме Эдельштейне, что давало Харитонову обжаловать грубое обращение с ним Моргулиса в суде, то он не преминул воспользоваться. На суде Харитонов держал себя необыкновенно развязано, заставляя мирового судью по несколько раз напоминать ему о приличии.
- Рано вы по судам пошли. Ваши занятия?
- Золотых дел мастер! – ответил с апломбом Харитонов.
- Какой он мастер, - перебивает Моргулис, - ему бы, простите, горяченьких… Без приглашения по свадьбам шляется…
- Я протестую, вы ответите!
Харитонова призывают к порядку.
Однако, мировой судья отложил рассмотрение дела до следующего заседания, до привода Харитоновым родителей.
«Ростов-на-Дону. Некая Хая Фульфман, арендовавшая когда-то меблированные комнаты, предъявила семирублевый иск проживавшим квартирантам своим, братьям Георгию и Анатолию Богдановичам. На суд, в качестве ответчика, явился старший брат Георгий.
- Вы признаете иск?
- Не могу, никогда и медного гроша не был должен.
- Но, ведь, Хая Фульфман заявляет, что вы не уплатили ей.
- Видите ли, за первую половину месяца я уплатил все следуемые деньги арендатору, предшественнику Вульфман.
- Ну, а за вторую половину?
- За вторую… За вторую половину я, понятно, уплатил полностью лицу, которое заарендовало комнаты вслед за моею истицей.
Мировой судья, в виду недоказанности, признал иск не подлежащим удовлетворению.
«Ростов-на-Дону. Гавриил Устинов, по профессии, как выяснилось на суде из показаний свидетелей, «кондуктор» - мелкий карманный воришка, попал в просак. Гавриил Устинов задумал средь белого дня кражу из кармана какого-то мужика, заснувшего под одним из ларей Старого базара. Но помехой для воришки был городовой Яков Орехов, зорко следивший за всем со своего поста. Минутка раздумья – и Гавриил Устинов решился.
- Видишь ли, земляк, - объяснил он Якову Орехову, указывая на спящего, - это мой знакомый… Ну, так я хочу, в шутку, обчистить… для смеху, понимаешь?
- Чисть, - согласился городовой.
Гавриил Устинов ловко подполз под брюхо к спящему, с минутку прислушивался, а затем запустил руку в карман. В ту же минуту Орехов разбудил спящего, оказавшегося Василием Ситковым. На вопрос, знакомый ли ему Устинов, Ситков сказал, что впервые в жизни видит его… Легковерного воришку препроводили в участок.
Мировой судья, рассмотрев дело Гавриила Устинова, приговорил его к полуторамесячному аресту». (Приазовский край 188 от 25.07.1893 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. На днях один из местных извозчиков сделался жертвой следующего ловкого обмана. На Новом базаре его нанял какой-то прилично одетый молодой человек; не доезжая до Братского переулка, пассажир остановился у дома Квитко, на Казанской улице, и послал извозчика с письмом во двор; так как адресата во дворе не оказалось, то извозчик вернулся обратно к пролетке и уже не увидел своего пассажира. В конверте оказался полулист почтовой бумаги, на котором крупными буквами было написано: «СПАСИБО!»
«Второй Донской округ. Одним из станичных правлений Второго Донского округа недавно было получено от заседателя следующее лаконическое предписание: «Сейчас же собрать всех жителей и уничтожить». Как оказалось, однако, уничтожать следовало не жителей, а выводки саранчи, о чем шла перед этим переписка между станичным правлением и заседателем. («Приазовский край», No.192 от 25.07.1895 г.).
1896 год
«Хутор Арпачин. В хуторе Арпачин Старочеркасской станицы проживает казак Д-ов, который нередко предается пьянству и в пьяном виде производит всякого рода бесчинства, драки и буйства. Обладая довольно значительной физической силой, Д-ов бьет немилосердно и казаков, и иногородних (преимущественно лодочников, приезжающих грузить лодки хлебом и другим грузом). Много раз все ему сходило с рук благополучно. Все безобразия его оставались безнаказанными. Напившись на днях пьяным, Д-ов в полночь проходил мимо соседнего дома хорунжего Д. К-ва (больного старика) и, поравнявшись с его домом, стал бранить непристойными словами семейство К-ва, спавшее уже в то время глубоким сном, и швырять в ставни дома камнями. Хозяйка дома вышла на крыльцо. На вопрос ее, кто здесь буянит и что ему нужно, Д-ов ответил площадной бранью; в то же время он стал ломать забор у ворот, намереваясь через крыльцо ворваться в дом. Хозяйка К-ва, предугадав намерение буяна, успевшего уже нанести ей несколько ударов по голове и лицу, схватила попавшуюся ей под руку шашку мужа, и ею, защищаясь от буяна, нанесла ему сильный удар в левую сторону лица, причем разрубила на две части ухо. Только это заставило буяна прекратить буйство». (Донская Речь. 25.07.1896 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. Велосипедистам собственные состязания надоели, и они решили померяться ловкостью и быстротой ног с четвероногими животными. Что ж, «свой своему по неволе брат»! На недавних бегах велосипедист господин Моренов оспаривал пальму первенства у шести лошадей и никакого рекорда не установил, так как был «побит» ими и опоздал на несколько минут. Между тем, господин Моренов – чемпион и рекордист. Померкла, стало быть, слава велосипедистов, претендовавших в деле быстроты и бега на непобедимость. Хороши также и любители «рысистого бега», стремящиеся якобы к улучшению породы лошадей. Ведь, эти «смешанные» бега называются просто-напросто «коммерцией» балаганного свойства».
«Таганрог. Как я и предсказывал, конкуренция двух садовых увеселителей: Багдасарова и Ханамирова дошла до крайних пределов. Оба они завели довольно порядочные оркестры, а Багдасаров два оркестра, оба устроили открытые сцены и пригласили со всех концов России «перелетных пташек» петь, плясать, читать и играть. Таганрогская холостая и не холостая молодежь набросилась с особой жадностью на пикантные зрелища, ожидая услышать пошлые куплеты и задорные взвизгивания, увидеть открытое тело, задирание ног и прочие прелести, свойственные всем кафешантанам и шато кабакам.
Таганрогские дамы, при виде такого грозного нашествия со стороны кафешантанных певичек на мужей и их карманы, подали коллективную жалобу на имя господина Войскового Наказного Атамана о воспрещение в Таганроге кафешантанов. И вот, к величайшему прискорбию всех разнузданных саврасов, любителей пошлости и голоножия, последовало распоряжение о том, чтобы на открытых сценах не допускались к исполнению номера кафешантанного характера. Немедленно были изгнаны короткие юбочки, бесстыжая обнаженность и кабацко-вертепский цинизм. Некоторым певицам предложили совсем прекратить свое участие, так как кроме цинизма и обнаженности, никаким другим репертуаром они не располагали. Иные вынуждены были проститься с коротенькими юбочками, задиранием ног. Таким образом, вместо кафешантанов, публика начала довольствоваться самыми скромными дивертисментами, в которых принимают участие и акробаты, и жонглеры, и даже оперные певцы. Но для известной части публики это было хуже всякого наказания.
- Какой же это кафешантан, - возмущаются пучеглазые молодцы, - когда у каждой певицы перед выходом измеряют длину юбки аршином, когда они бедные со страхом взирают на строгих блюстителей нравственности, превратившихся в режиссеров?
- Все это очень мило, - говорят почтенные старички, - но, признаться, довольно скучно. Ни соли, ни перцу, ни сала…
Тем не менее, «летние театры», как величают наши вновь испеченные импресарио свои загоны, посещаются довольно охотно даже дамами и девицами. В городском саду главной приманкой служит чтец и декламатор Тумашов, в саду коммерческого собрания – кафешантанная певица Волгина, выписанная прямо от почтенного увеселителя Чарахчианца, из «Палермо». Но это, как рассказывают посетители «Палермо», совсем не та Волгина, какою она являлась перед ростовцами. Скромный наряд, довольно сдержанные манеры, не очень пошлые куплеты – вот и все, что дозволено госпоже Волгиной «демонстрировать» перед таганрогской публикой.
Ростовские дамы, конечно, и представления не имеют об этой довольно талантливой представительнице каскадного мира. Ей приходилось в Ростове услаждать только вечно пьяных и развратных посетителей увеселительных заведений, а в Таганроге же Волгина приобрела себе самых восторженных поклонников даже среди местных дам и девиц, не взирая на то, что при всей наружной скромности, иной раз и прорывается у нее улыбка и жесты далеко не невинного характера.
Как ни воюет местная полиция с кафешантанным цинизмом, все-таки иная певичка не удержится и задерет ногу выше талии, а потом, с перекошенным от ужаса лицом, улепетывает за кулисы. Был даже случай, когда одной такой певице запретили совсем появляться на сцене после неприличного прыжка. Певичка, конечно, в слезы. Христом Богом умоляет простить.
- Не буду больше, никогда не буду! Эта подлая нога сама по привычке поднялась.
- Рассказывай! Ведь, заявлено прямо: ног не задирать, юбок не поднимать, в первые ряды не подмигивать, руками мерзостей не показывать
- Не буду ни капельки! Пока из Таганрога не уеду – не буду. Зато уж в Ростове…
Кое-как выплакала прощение и продолжала петь на радость местных саврасов. А затем, когда певица уехала в Ростов, местные жуиры послали ей адрес и подписались: «Таганрожцы».
Таковы на текущее лето наши развлечения. Трудно сказать, во что превратились бы они, если бы в этом отношении была дана полная свобода действий. Конечно, ни в один сад нельзя было бы показаться приличному человеку. Теперь же, хотя до некоторой степени и соблюдаются приличия, но глупости, скуки и однообразия вполне достаточно. Лучше бы пригласили хоть малорусскую труппу, вместо всех этих танцоров и танцовщиц, если драматическая труппа не по карману нашим увеселителям». (Приазовский край 193 от 25.07.1899 г.).