Утро для Якоба вышло неприятным. Пока он утра дожидался, было тихо, но стоило ему постоялый двор покинуть как, люди судачить начали.
– ... слышали? Они хлеб преломили, а этот всё равно убил красных...
– ... ох уж эти чаденские...
– ... гигант еще и мертвых обобрал!...
– ... нечистый...
– ... погань нечестивая!
Пребывал Якоб в смятении. Слишком много шепота, заглушить который нет возможности. И шепот этот не лестный, даже обидный. И не мог храмовник расслышать ни единого шепота, что возразил бы общему. Это ведь Сений с рыцарем в его спальню ночью пришли и убить во сне надеялись. Беспокоили Якоба не только шепотки, но и кошель, что ранее мертвецу ходячему принадлежал. Кошель этот в двое мельче обычных мешков для монет Даже если туго набить его, в ладони уместится. Ткань красная, темная. Но беспокоился Якоб не потому как тот выглядел, а потому, как он то теплым становился, то горячим как уголёк и вес у него менялся. То он легкий, как должно, то он тяжелый, вплоть до неподъемности. И каждый раз Якоб тянулся к кошелю, проверяя не появилось ли там чего, но каждый раз тот пустым оставался.
Дорога вела храмовника в тихий лес, что на востоке от Чадена находится. В святилище, которое всему что из земли растет посвящено. Дальней дорога будет иль короткой – на усмотрения лешего. Может часы занять, а может и дни. Этому лешему все леса в межземье принадлежат, но в тихом лесу его обитель, и власть его здесь особо сильна. Долгие годы леший не заигрывается с человеком без надобности, поскольку заключил тот с ведьмами пакт, по которому великий дух не вредит человеку и не играет с ним сверхмеры, если тот к лесу с должным почтением относится.
Вышел Якоб к поляне, где тихий лес начинается и сразу над лесом большая зеленая крона возникла. Древний дуб, где леший гнездится. Туда и нужно Якобу. Дуб этот только у самого леса можно увидать, а у самого леса края не видно, будто тот по всей земле стелется... Но то уловки лешего. Входить в лес Якоб не торопился. Песчинки в часах песочных почти пересыпались, а значит скоро короб открыть нужно, Милке отвара ведьмовского дать. Сидел Якоб тихо, хмурясь от каждого нового шепота. Сидел в тележке своей, завернувшись в плащ вместе с коробом, чтобы ничего лишнего ни другой человек, ни дух не увидел. Что в коробе – тайна, даже для незримого. В одной руке у него пузырек с отваром, в другой часы песочные. С последней песчинкой Якоб открыл короб уверенно, но как посмотрел он на Милку, так уверенность его и улетучилась. Верно ль он поступает? Не стоило ли ворону ведьмовскому сказать, что меченная проснулась раньше времени? Но говорить было поздно. Короб открыт. Глаза Милки тоже открыты, но слепы и не видят Якоба. Кожа сморщилась и посерела в тех местах, где не лопнула. Спит ведьма будущая, как и положено... Три капли отвара янтарного Якоб капнул на губы ведьме будущей, а затем крышку короба закрыл. Ведь открытым держать его дольше положенного, навредить девочке может.
Путь можно продолжать, все строгие по времени условия позади. Как долго Милке в коробе томиться, уже от Якоба зависит. Как только посетит он пять святилищ, свободна девочка из плена будет... Но выйдет из короба не Милка, что в него залезла, а ведьма, госпожа его, что ему предначертана.
С поляны в тихий лес множество троп ведёт, но не важно по которой путь держать. Выйдет любой путник туда, куда лешему нужно. В народе молвят – не сходи с тропы, заблудишься и не выйдешь обратно, но тропы – обман духа великого, если тому нужно и на тропе заплутаешь.
Сам лес прозвали тихим не без причины. Тихо здесь, хотя и полно в нём живности. Этот леший тишину ценит. И стоило Якобу в лесу оказаться, как шепотки гнусные перестали достигать его ушей, от чего тот вздохнул с облегчением.
И полдня не прошло, как Якоб вышел к дубу древнему. В прошлый раз он плутал три дня, а в позапрошлый почти неделю. Подход к дубу корнями зарос, ни одна телега к нему не проедет. Да и если бы можно проехать к нему, то ни одна животина близко к нему бы не приблизилась. Из зримых, только человеку подходить к основанию древнего дуба можно, из незримых – деревницам положено, ибо они слуги лешего. К кроне дуба подобных ограничений не было, потому она стала домом для птиц, которые весточки лешему на своих крыльях приносят. К дубу не только храмовники захаживают, но и другие люди, среди которых и отшельники, и охотники, и ведуны, и волхвы... Да любой, кто почтение лешему и лесу захочет выразить, найти его сможет. Бывало и князья к нему захаживали, правда очень давно этого не было.
Среди корней великого дуба проход имеется. Он не спрятан, искать его нет необходимости. Снаружи вход в дупло черным выглядит, будто к пещере идёшь, но внутри дуба светло. И убранство там имеется как у человека в жилье: пара столов, шкаф и стулья... Только углов в жилище не было. Всё из дерева, но не выстругано или сколочено. Всё из дуба растёт, сплетено из корней дуба великого. А светло внутри, поскольку всё в убранстве светится тусклым светом, цвета бирюзового. И стены, и столы, и стулья, и шкаф.
Успел Якоб короб на стол положить, как под руку его деревница взяла. И взялась та, как из ниоткуда. Выглядит как девушка милая, нагота листьями скрыта, а кожа, подстать дубу, бирюзовым отливает. Деревница застенчиво улыбнулась, сжимая локоть Якоба, а Якоб лишь нахмурился, предчувствуя неладное.
Деревницы – часть незримого, а незримое на глаза просто так не показывается. Иногда из шалости, иногда из гадости... Но в гнезде лешего о шалостях и гадостях речи быть не может. На то был указ духа великого, ведь не видел Якоб деревниц в гнезде ранее.
– Чего надобно? – спросил храмовник у духа.
Но девушка лишь ближе к Якобу прильнула и сдвинуть пытается, увести куда-то, но храмовник с места не сдвинулся.
– Говори, дух. Дело моё важное. Вознести молитву я должен. Вам, деревницам, в том числе. Почему на глаза показалась? Почему отвлекаешь? Путь как можно скорее я продолжить хочу...
– Пойдем со мной... – прошептала девушка. – Хозяин говорить с тобой желает. Закрой глаза, храмовник. И шагай... Не отказывайся, не расстраивай хозяина... Иначе из леса не выйдешь.
Якоб кинул, но, прежде чем глаза закрыть, снова на плечи короб забросил, ведь слово дал, что не оставит Милку более, а слово держать – нужно, ведь слово силу имеет. Закрыл храмовник глаза, как велено и шагать начал, куда его дух дерева тянет. Послышался ему в ушах шелест листьев. Пять шагов было сделано.
– Открой глаза, – прошептала девушка.
И Якоб послушался. В темноте храмовник очутился, на небольшом островке света бирюзового.
– Не шагай во тьму, пропадешь... – снова прошептал дух и исчез во тьме.
– Чего надобно от меня, человека простого, духу великому? – слегка опустив голову спросил в темноту Якоб.
– Простого? Прибедняешься? Ты – храмовник. А среди вас простых людей нету, – ответил леший. Голос его громок и исходил он отовсюду.
– Как скажете, – ответил Якоб почтительно. – Я мало знаю, но говорю, как думаю.
– Похвально, храмовник. Но так ли это? Вижу я судьбу твою, и она мне не нравится. Вижу, что погубишь ты мой лес и станешь моей погибелью. Как я могу тебя выпустить?
– Я пришел к вам без злого умысла, хозяин леса. Судьбы в камнях не высечены...
– Я знаю, и это не повод тебя выпустить!
– И я служу храму Чаденскому, а меж вами договор есть...
– Ты сейчас служишь храму Чаденскому. А потом, твоя жизнь другой принадлежать будет. Думаешь я не знаю, храмовник? На плечах ты госпожу свою несешь. Если не по своему хотению, то по её велению – ты погубишь мой лес! – со словами этими, тьма плотнее стала и на плечах Якоба тяжестью ощущаться начала, а островок света, в котором стоял он, тусклее стал и мельче. Не смутился Якоб и ответа сразу не вымолвил. Ухватился за тишину храмовник и надолго задумался.
– Может и погублю лес, – признал Якоб, хорошо обдумав услышанное. – Я не умею читать судьбы, то ведьм ремесло. Я не знаю, как поступлю в будущем. Знаю лишь то, о чём мне ведьмы поведали. Не выпустить, вы меня не можете. Вы пакт с ведьмами заключили. Пока пакт действует вы в безопасности, а погубив меня, вы его разорвёте. И тогда не я, а другие храмовники вас погубят, а другие и поудалей меня будут...
– Это так, храмовник. Но как я отпущу тебя, если ты меня всё равно погубишь?
– Потому что привираете, Леший. Не видите вы ни моей судьбы, ни вашей. Не умеете... Нашептал вам кто-то о судьбе тревожной, вот вы и с меня спрашиваете. А не с меня спрашивать нужно... У ведьм ответа потребуйте. Совета спросите... Или вы им не доверяете более? Разве дали они вам повода?
– Ты юн, храмовник. Не знаешь ничего! Как пакт был заключен и... – дух великий внезапно замолчал, а тьма, что давила на гостя легче стала. – Не важно, Якоб. Прав ты, ведь знание и отравой быть может. Не с тебя спрашивать буду. Волен ты уйти. Не задержу тебя более и из леса короткой дорогой выведу. А с людьми, что пришли по твою голову, я поиграю немного. Пакт ведьмовской на любого человека распространяется. И по дороге тебе по возможности помогать буду. Держись лесов, Якоб. Это доброй воли моей проявление.
Якоб слегка поклонился с благодарностью духу великому и под руку его почти сразу деревница взяла, та самая, что и привела его в место тёмное.
– Закрой глаза, – прошептала девушка. Якоб послушался и снова шагал туда, куда его дух повела. В этот раз путь более пяти шагов занял и много больше времени. – Открывай.
Якоб снова послушался, а рядом с ним уже и не было никого, хотя касание духа, под локтем его, всё еще чувствовалось. А оказался Якоб снова в основании дуба древнего, откуда его и увели. Голова у храмовника закружилась слегка от такого путешествия и слабость он почувствовал, а еще ощутил движение в коробе и понял, что головокружение не только ему вредит, ведь проснулась девочка снова раньше времени.
Положил храмовник короб на стол деревянный и свечи из подсумка своего достал. Положил он ладонь на крышку из ясеня и провел по ней бережно:
– Прости Ми... Маленькая.
Решил Якоб по имени не звать девочку боле. Он не ведал, забыла ли она имя своё или нет пока и слышит ли она его, но напоминать ей о прошлом имени, казалось ему приметой скверной. Ведь прошлое ранить может и тоску нагнать ненадобную. Пожалел храмовник, что взял короб вместе с собой на встречу к лешему и слово дал поспешное... Не оставить её более не может он, беде быть, если слово своё нарушит.
Расставил Якоб свечи вокруг короба и зажег. Встал на колени и молитву начал. Всему, что из земли растет и самой земле, и духу каждому, что из земли рождается. О чем именно храмовник молится, даже он не знал. Молитва старая, на языке только духам и ведьмам понятном. Еще в четырех святилищах молитву вознести он должен, но не такую же. Каждому месту, свои слова.
Безуспешно гнал Якоб от себя мысли тревожные, об людях с которыми леший играть собрался. Это те же самые люди, что мысли скверные нашептали духу великому? Или же есть кто-то еще, кто не по пятам, но впереди Якоба шагает? Почему ему мешать пытаются? И хватит ли ему сил справится с недоброжелателями? И почему ведьмы заранее не предупредили его об этих испытаниях? И оклеветали ли Якоба или же правду духу великому сказали?
Знал Якоб с лет малых, что судьба не на камне высечена. Вероятности есть. Любое начертание исполниться хочет, но ему мешать можно. Ведьмы часто этим пользуются. Они всё видят. Они всё знают. И судьбы в правильное русло направляют... Не нравилось Якобу его положение. По обычаям, в дубе великом храмовники ночь проводили, чтобы лешего уважить и дорогой покороче из леса уйти, но Якоб сразу к тележке своей направился, ведь хозяин леса уже слово дал, что выведет... И было у Якоба ощущение, что спешить ему нужно, иначе догонят его...
А если догонят его, то снова жизнь придется забрать... Или отдать.
И ни один из исходов храмовника не устраивал. Не был готов он ни отдать жизнь, ни забрать.
Бывало, храмовники забирали жизни во время паломничества, но то редкость большая и об этом мало кто рассказывал, ведь случалось это по собственной неосторожности или неосмотрительности. Со стыдом связанно. Чаще храмовники забирали жизнь по указанию госпожи своей и не задаются вопросом они, чем указ этот продиктован необходимостью иль прихотью. И не имело значения чью жизнь забрать нужно. Холопа или человека свободного. Крестьянина, барина, Храбра, князя или Царя. Зримого или незримого. Если госпожа велит, необходимо слушаться, ведь храмовник и госпожа – высшей силой связаны. Первичное обучение храмовникам даёт храм, и оно зависит от запретов, что на храмовника наложены. У каждого запреты различаются и каждому они особую силу дают.
Якоб не умеет обращаться с копьем, мечом, молотом, или топором. Его не учили. Он не может в руках держать инструмента, что в себе любой металл содержит. Это запрет. Потому при нем ложка и вилка из дерева, и потому, он может шепотки о себе издали слышать. Это – дар. А дар у каждого храмовника тоже свой, особенный. И не учили Якоба грамоте, но на это запрета не было. Не давалась она ему. Не мог разобрать он ни букв, ни рун, ни даже картин. Из-за чего среди храмовников над ним часто подшучивали.
– А о чем ты так грузно думаешь? – прозвучал смутно знакомый голос над ухом Якоба. Храмовник обернулся, но никого не увидел. Нахмурился тот, ведь знал, что ему не послышалось. Поехал дальше. – Не хмурься ты так, тебе не идет, Якоб, – раздалось над другим ухом.
Снова обернулся храмовник, но в этот раз он увидел того, кто ему в уши говаривает. Деревница, та же самая, что в гнезде лешего его под руку вела, но сейчас её кожа не светится, она тусклая и немного зеленая, волосы каштановые. При свете дня вокруг её глаз листочки заметны, но в платье её нарядить и за зримую сойдет.
– Чего от меня надобно? Неужели я Лешего как-то обидел?
– Я же сказала, не хмурься ты так, – улыбнулась девушка. – Не обидел ты папеньку. С тобой я пошла. На мир посмотреть.
– Заче-е-е-е-м? – задумчиво протянул Якоб.
– На мир посмотреть, я же сказала уже.
– Знаю, что в деревьях живёте и без них не можете, но лес далеко растет. Через него на мир посмотри. Пробеги от дерева к дереву. Разве вы так не можете?
– Могу, конечно, – отвернулась девушка. – Но я с тобой уехать захотела, папенька разрешил.
– Это он так добрую волю проявляет?
– Конечно! – резко повернулась к Якобу деревница. – Да, по его воле! Ведь помочь в дороге я тебе смогу!
Не нравилось это положение Якобу, не нужны ему попутчики, но делать было нечего, раз на то была воля лешего. Сердить или обижать владыку леса храмовник не желал без надобности. Ведь путь его через лес крапивный лежать будет, а там у лешего тоже власть ощутимая имеется.
– А как ты от деревьев так далеко находишься?
– Так ясень твой зацвел... Теперь ты и меня на плечах носить будешь. Вместе с ведьмочкой.
Посмотрел Якоб грозно на спутницу свою. Ведь даже духам знать не положено о том, что храмовники в коробах из колдовского ясеня носят.
– Конечно, я знаю! – ответила девушка, словно мысли храмовника знала. – Я же в дубе вместе с папенькой жила. Я даже весь ваш разговор слышала. У него от меня секретов нету.
– Хорошо, – смирился Якоб. – Не появляйся на людях и не болтай лишнего. Даже незримым.
– Незримым? – захлопала ресницами девушка.
– Другим духам. И при ветрах о коробе не говори. Иначе беда будет... Не думаю, что смогу с ветром справиться. Это для тебя я сделал исключение. Ведь и Леший знать Маленькой не должен, а знает. Значит ведьмы ему позволили, а ты еще и дочь его... Не стану тебя губить.
– Хорошо! – обняла девушка плечо Якоба. Касание храмовник чувствует, а веса в нём было и припомнил он, что слабость ощутил в гостях у лешего. Хотела деревница спросить, что-то, но храмовник первым слова сказал:
– Значит это не я слабей стал, а короб тяжелей...
– Я не тяжелая! – осеклась девушка и мигом пропала из виду.
Не нашел Якоб, что сказать на это и в тишине путь свой продолжил.
Автор: mrDubl
Источник: https://litclubbs.ru/articles/51910-tihii-les.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: