Нет сомнений в том, что в наше время человечество в своём развитии подошло к той знаменитой развилке, у которой не раз останавливался в раздумье сказочный витязь. Направо пойдёшь… Налево пойдёшь… А в нашей жизни разве не стоит порой перед нами та же дилемма.
И всегда перед нами дилемма –
нам направо пойти, иль налево.
Направо пойдёшь – гибель найдёшь,
налево пойдёшь – от тоски пропадёшь.
Выбирай, если можешь, рванина:
выстрел в сердце – иль нож себе в спину.
Ту, которая ввек не полюбит –
ту, которая в страсти погубит.
Смерть на палубе вольного брига –
или участь подпольного гриба,
что весь век от беды хоронился
и в подполье том похоронился.
Дело, то, по которому тужишь –
или дело, которому служишь:
и почёт, и награды, и званья –
или горькое счастье призванья.
Пусть в одном лишь дилеммы не будет:
в том, что сердце вовек не забудет,
что и в вихре, и в стуже, и в зное
называем мы нежно – родное.
В 1970 году в нью-йорском альманахе «Мосты» были опубликованы заметки «Из старых тетрадей» русского поэта, прозаика и публициста Георгия Адамовича (1892-1972), эмигранта первой волны. О чём же думал русский писатель на закате своей жизни? Конечно же, о России, о её далёком прошлом, совпавшем со временем его юности. Эти годы он называл «русским золотым веком».
«Нам ещё посчастливилось, – писал Адамович, – подышать удивительным единственным русским воздухом, теперь исчезнувшим, смесью добродушия, душевной щедрости, беспокойства, порывистости, непоседливости... всего того, словом, что разлито в лучших русских книгах и чего нет на Западе, при всех его великих, подлинно великих «святых чудесах».
Даже сегодня, с высоты прошедшего столетия, нет определённого взгляда на события Октябрьской революции 1917 года и на период, ей предшествовавший. По одной версии, долгие годы бывшей официальной, эта революция была подготовлена всем ходом экономического и политического развития России и стала закономерным итогом целой цепи событий русской истории. По другой версии – это был насильственный переворот, что-то вроде стихийного бедствия огромного социального масштаба.
Не вызывает сомнения, что для многих россиян события 1917 года явились полной неожиданностью, свалились как снег на голову. Об этом говорят многочисленная мемуарная литература, воспоминания и письма эмигрантов первой волны. Не могли же миллионы людей сговориться или настолько поглупеть, чтобы отрицать очевидное. Ведь в рядах первой русской эмиграции были учёные, философы, писатели, генералы, заводовладельцы – в общем, люди далеко не глупые и не наивные. Они всматривались в предреволюционную жизнь России и не могли понять: что же произошло? И почему? Прозрение наступило гораздо позже.
Тот же Адамович резко не приемлет клевету, злобу и ложь, которая обрушивалась на «старую Россию», как в советской стране, так и на Западе. Но, как исключительно честный человек, он не может не отметить: «Да, бесспорно много было тёмного в прошлом, и, припоминая его, только диву даёшься, как же было этого не понять, не заметить, не исправить. Мы приезжали, например, из театра, из того же милого, голубого Мариинского театра, порой взволнованные виденным, даже как будто внутренне облагороженные. «Маша, готов самовар?» В голову не приходило, что Маше или Дуне хочется в первом часу ночи спать и что чай легко было бы приготовить самому, – да, я нисколько не преувеличиваю, в голову не приходило! В голову не приходило, что можно бы завести ключ от входной двери и не будить швейцара, обыкновенно выходившего в накинутой на плечи ливрее вместо халата, позёвывая и ёжась от холода. Ничего не приходило в голову, и теперь об этом странно, грустно и как-то неловко вспоминать. «Мелочи, мелочи, – возразят, пожалуй, некоторые, – нашёл о чём говорить! Маша или Дуня были довольны своей жизнью и ни на что не жаловались». Может быть. Не жаловались потому, что таков был издавна заведённый порядок, казавшийся нерушимым. Но дела это не изменяет, и мелочи, мне вспомнившиеся, предопределили будущее».
Да, тут было над чем задуматься. Возможно, не сама революция явилась неожиданностью, а та жестокость, которой она сопровождалась. Почему жгли усадьбы «добрых» помещиков? Почему разъярённые толпы убивали студентов и интеллигенцию, «стоявших за народ»? Может быть, тут сыграли роль тысячи мелочей, порой незаметных для привилегированного класса, но унизительных для народа? Не только социальное и экономическое неравенство озлобляет людей, а в большей степени то унижение, которыми они сопровождаются.
История повторяется. Сегодня в России вновь сформировался привилегированный класс. И сформировался он, к сожалению, не из Адамовичей, Менделеевых и Третьяковых, а из людей другого сорта. И поэтому хамства, бездушия и беззакония стало гораздо больше, чем в дореволюционной России. Адамович, хоть и задним числом, переживал о чувствах Маши или Дуни, вынужденных подавать барину в час ночи самовар. А кто сегодня печётся о чувствах миллионов вань и дунь, которые терпят унижение на каждом шагу, по каждому поводу.
Традиционно считается, что народ наш терпелив, хотя переполненные тюрьмы и колонии говорят об обратном. Терпение – это душевное умиротворение, дисциплина, уважение к законам и традициям. А у нас каждый второй несёт в себе искру, из которой можно раздуть любое пламя. И обстановка создаётся такая, что постоянно существуют условия для формирования радикальных партий и течений. Слишком много «униженных и оскорблённых» тем отношением к людям, которое не позволяет воспринимать своё положение с достоинством.
Положение усугубляется тем, что существующий порядок объявляется вечным, что наступил «конец истории», ознаменованный либеральным сообществом, которое стало венцом социального развития человечества. Мы всё время ждали от будущего перемен в социальном положении в лучшую сторону, материального благополучия, улучшения условий труда за счёт развития науки и техники, равных для всех стартовых возможностей, нравственного совершенствования людей. Вместо этого – повторение пройденного до революции пути, разделение общества на богатых и бедных,
разгул преступности, моральная деградация. И всё это навсегда?
И вот развилка. Или идти путём, указанным неким глубинным мировым правительством, в интересах одного гегемона и подначального ему позолоченного миллиарда. Или искать новый путь на основе мировой многополярности и законности. К сожалению, пути эти пересекаются, и без генерального сражения не обойтись.
Но и второй путь может оказаться повторением пройденного, если человечество не образумится, не начнёт решить жизненные вопросы на основах справедливости. Да, и тут есть сложности, и сама справедливость порой воспринимается по-разному. И всё же другого выхода нет. Или опять повторение пройденного. Или опять на те же грабли…