- Мама, мамочка, мамуль, поешь хоть капельку, я тебе овсянку сварил… На молоке. С сахаром и вареньем. Поешь… - Паша часами просиживал возле мамы, безжизненный взгляд которой смотрел сквозь него, - Поешь. Тебе нужно. Мамочка, ты ничего не кушала. Мама…
Он поставил овсянку на трюмо, за которым мама наводила красоту. Когда ей еще хотелось наводить красоту.
Счастливые были времена…
Паша нетерпеливо разбрасывал все в коридоре, когда ждал маму, которая по часу наносила макияж. Последние штрихи… Мама велела ему обуваться… Паша завязывал шнурки и видел, как мама опять усаживается за это трюмо, чтобы заново нанести помаду или растушевать румяна.
У всей ее косметики теперь вышел срок годности.
Мама не красилась и не пролистывала каталоги в интернете, чтобы быть в курсе модных новинок.
Она вообще ничего не хотела.
Ее безысходность передавалась и детям.
- Поешь…
Ни-че-го.
Мама не поела и не поговорила с Пашей.
Мальчик дома за старшего. Его распорядок дня больше напоминает распорядок многодетной матери, когда надо поставить будильник на 6 утра, а приляжешь уже где-то за полночь.
Паша сам заправлял кровати – за себя и за младших сестер-двойняшек, сам заплетал им косички, завязывал бантики, потом девочки шли немного посмотреть мультики, а Паша – варить овсянку. Он отводил сестер в сад и опаздывал в школу.
- Я сыта, - ответила мама, сбросив оцепенение, - Я поела утром.
- Мама, сейчас утро, - Паша не унес тарелку, хотя все остыло уже, - Ты не завтракала этим утром. Не завтракала и прошлым утром. И позапрошлым… Я не думаю, что ты вспомнишь, когда нормально ела.
- Днем…
Ей ничего не надо. Ни еды, ни косметики, ни общения. Она ушла в свой мир.
- Девочкам надо за садик заплатить, - сказал Паша.
- Заплати… - мама встрепенулась, но это был мимолетный порыв, - Кошелек в сумочке.
- Наличкой? Как?
- Заплати онлайн. Через мой телефон, - мама приложила палец к сканеру отпечатка, - Разблокировала. На.
И будто его и не видела. Легла обратно. Еще и уткнулась в диванные подушки.
В 13 лет Паше отдали не только все бытовые обязательства, но и семейные расходы. Он оплачивал сад для младших, все квитанции и заказы продуктов из ближайшего супермаркета. Канцелярию для учебы и сменку для сестер, когда их тапочки совсем стоптались, заказывал через маркетплейс. Большой город. Прогресс. Даже из дома не надо выходить, чтобы что-то купить.
- Что мы будем делать, когда деньги с продажи салона кончатся, мам?
Не по годам взрослый Паша умел задавать взрослые вопросы.
После того, как его отчим потребовал раздела их с мамой совместного бизнеса и уехал в светлое будущее с незнакомой женщиной, мама не работала. Бизнес продали. Он был уже слегка убыточным, работали в минус, потому его продажа не походила на выигрыш в лотерею. Так, слабенькое возмещение потраченных нервов.
- Поговорим об этом позже...
Сумма на карточке, прежде семизначная, уже сократилась до шестизначной.
- Когда?
- Когда обнищаем, - Анна отпихнула сына, - Не доводи мать. Я недавно заходила в приложение - у нас еще 800 тысяч.
Если мерить масштабами маленького города или поселка, то на эти деньги можно шиковать пару лет. Но у них ипотека за трешку и кредиты, что мама брала на бизнес, а еще их тут четверо, и всем постоянно что-то нужно... Кроме Анны.
- С нашими долгами... через полгода этих денег уже не будет.
Деньги от продажи бизнеса должны были пойти на погашение кредитов и на то, чтобы не пойти по миру, пока мама ищет новую работу или новый проект.
- Паша, ты еще ребенок, и с тебя никто их не взыщет... Аудиенция окончена.
Разговоры с мамой правда теперь больше напоминали аудиенцию у какого-нибудь правителя. Он подходил к ней с запросом или просьбой, она, может быть, уделяла ему минутку своего драгоценного времени, и, если считала просьбу достаточно важной, говорила, как нужно поступить. Иногда мама ничего не советовала. Иногда она и не открывала глаза, а продолжала лежать тут, как спящая красавица, оставаясь безучастной к сыну и дочерям.
Когда из-за несчастного случая погиб отец Паши и девочек, мама тоже так лежала, молчала и плакала. Это сейчас она не плачет, а просто смотрит сквозь мир. А тогда еще и плакала. Девочкам было 4 месяца, Паше - 7 лет. В тот раз мама смогла собраться с силами, во многом благодаря свекрови.
В этот же раз что-то окончательно надломилось.
Вторая потеря супруга ее совсем подкосила.
Близились родительские собрания, что у Паши, что у его сестер, и мальчик видел кошмары, как его с Евой и Соней отбирают у матери, когда ее состояние становится достоянием общественности. Причем, родительское собрание у себя в классе, его напрягало гораздо меньше, чем собрание у сестер. Седьмой класс! О том, что надо сдать деньги на поездку по Золотому кольцу, и сообщить о его тройках, можно и в чате. А вот воспитательница девочек, пронырливая особа, уже подмечала несостыковки в версиях Паши и сестер, и неоднократно недобро косилась на кривенькие косички, которые девочки сами еще заплетать не умели, а у Паши, даже после долгих тренировок, все шло вкривь и вкось.
Сегодня он, закончив учиться, забирал сестер пораньше.
- Павел, надеюсь вскоре увидеть вашу маму и побеседовать с ней, - сказала воспитательница, - Женщине в разводе с тремя детьми не позавидуешь - она работает, как на галерах, но ей все-таки необходимо выкроить полчаса на беседу со мной. Я иду на преступление, отпуская сестер с вами, Павел.
- Меня из сада забирала соседка. Маму, в ее детстве, тоже отводил и забирал старший брат, - ответил Паша на это замечание, - Все население так росло.
- Это теперь запрещено по закону. Мама может тебя вписать, как доверенное лицо, которое может забирать девочек, но тебе должно быть 18. Наше руководство согласно пойти навстречу и снизить этот порог до 16. Но тебе только 13. Сейчас я закрываю на это глаза, понимая вашу непростую ситуацию, но... Скажи маме, что я хочу ее видеть.
Мама даже в супермаркет вытащить проблематично. Она совсем как затворница - никуда не выходит. Не то, что до детского сада добраться... Но, наверное, тот факт, что воспитательница скоро не вытерпит и просто не отдаст вечером Паше младших сестер, должен маму как-то встряхнуть.
- Не води их в сад вообще. Я дома сижу.
Маму этот факт не встряхнул.
Но оставлять ее сейчас с детьми - это как если бы оставить их одних.
Паше захотелось расплакаться и помечтать о няне.
Как известно, стоит опасаться своих желаний.
Бабушка, не дозвонившись до мамы, сказала внуку, что уже в самолете. Бабушка вылетает к ним. Казалось бы - вот и помощь. Но для Паши не забрезжил свет в конце тоннеля. Этот свет оказался зловещим и вопил о надвигающихся неприятностях. Быстрее, чем воспитательница, их может сдать опеке только бабушка.
Рухнувшие надежды толкнули Пашу на серьезный разговор:
- Мама, я не знаю, можешь ты подняться или нет, но через 6 часов полета и 2 часа езды по пробкам здесь будет бабушка, - он говорил про ее бывшую свекровь, - Если она обнаружит тебя лежащей на диване и не подающей никаких признаков интереса к происходящему, а меня - ответственным за весь дом и девочек, то она отправит тебя в ПНД, а нас...
Бабушка заберет их к себе.
6 лет назад она уже выхаживала невестку. Тогда они дружили. Но, когда мама повторно вышла замуж "за этого оборванца", свекровь, Валентина Игоревна, сочла это предательством памяти ее сына.
- Сынок, когда нет смысла жить, то и ПНД не страшен... - философски заметила Анна.
Она этого смысла уже не видела. Дважды они любила так, что мужчина становился для нее смыслом. Она не умела любить по чуть-чуть, слегка, дозируя эти чувства. Если она любила, то всем сердцем. На третью любовь ее чувств уже не хватит.
- Найди смысл хотя бы в том, чтобы твои дети остались жить с тобой!
Паша умный, не по годам умный мальчик.
Но мама и в этом смысла не видела.
К приезду бабушки Паша освоил азы гостеприимства. Курьер привез продукты, а Паша, проштудировав рецепты, по которым готовила мама, встал у плиты. Бабушка приедет поздно, часам к 10 вечера, а она на ночь много не ест, так что Паша помолился, чтобы его скромные кулинарные навыки "прокатили", и бабушка не распознала подлог - что готовила не мама, а он. Скажет, что мама все сделала и прилегла отдохнуть, так как голова закружилась.
Но Валентина Игоревна их раскусила молниеносно. Еще на стадии аромата подгорелых стейков. Мама-то готовила изумительно, она даже по первому образованию повар, и, когда к ним приезжали гости, то оттащить их от холодильника было невозможно. Паша старался подражать маминой манере в готовке, но эксперимент провалился с треском.
- Она лежит там?? Жертву изображает?? Сколько это длится?? Как этот проходимец на развод подал? Я-то все диву даюсь, чего мой внук такой неразговорчивый, а моих внучек вообще не слышно и не видно...
Валентина Игоревна не уговаривала. Она практически выбила дверь в комнату и, потянув Анну за пижамную штатину, стряхнула с кровати.
Анна не сопротивлялась.
Валентина Игоревна, когда вытряхивала невестку на пол, полагала, что та хотя бы от такой наглости и от наставленных шишек очнется. Но Анну и это не подняло.
Она свернулась калачиком прямо на ковре.
- Начинайте.
- Что?? - прогремела Валентина Игоревна.
- Глумиться. Вы же за этим сюда ехали - чтобы поглумиться. Что я, деревенщина, вас не послушалась, сына вашего позабыла, замуж повторно выскочила... За нахлебника и слабака. И вот, все, как вы и предсказывали, Валентина Игоревна, этот нахлебник меня обобрал и бросил, и смысла теперь никакого нет... За этим вы приехали? Повеселиться?
- Четвертый десяток давно разменяла, а рассуждаешь, как шестиклассница, которая в розовенькую тетрадку записывает свои впечатления от первой любви, - Валентина Игоревна смерила ее презрительным взглядом, - Смотреть тошно на такое зрелище. Мне казалось, ты покрепче. Что у тебя за горе, что ты детей на произвол судьбы бросаешь, лежишь уже четвертый месяц, как на курорте? Оплакиваешь свой брак! Я понимаю, горе было, когда сын мой погиб, упал с высоты, ты вдовой осталась, дети - сиротами без отца. Я... Это горе. А тут проходимец от тебя укатил! Да скатертью ему дорога!
- Я люблю его...
- Разлюбишь.
- Мне без него ничего не нужно.
- Дети тоже не нужны?? Их отнимут у тебя. Паша неубедительно ставит этот спектакль "ой, мама просто устала и отлеживается в комнате". Скоро вас выведут на чистую воду. Нагрянут сюда женщины с блокнотиками и полиция в форме, и расскажут тебе о неисполнении родительских обязанностей. Пашу - в детдом, где ему парни-ровесники тоже много веселого расскажут. Девочек, может, кто удочерит, они относительно маленькие. Хотя нет. Детей же разлучать нельзя. Пойдут втроем, паровозиком, в детский дом.
Вести такие беседы елейным голоском и со словами утешения Валентина просто-напросто не умела. Поэтому пустила в ход свою излюбленный прием - шок. Если вывалить все самое страшное сразу, то есть вероятность, что человека это встряхнет.
Конечно, если Анну ограничат в родительских правах, то Валентина внуков сиротами не оставит. Но Анне сейчас надо хотя бы испугаться, если она не может ничего иного почувствовать.
Случилось невероятное.
Анна, опираясь на левую руку, села. Потом села повыше... Почти встала... И залезла на кровать, чтобы снова уткнуться в подушки.
- Бабушка!
Анна не испугалась перспектив, зато испугался Паша.
Валентина, еще не поверив в происходящее, пошла за внуком.
- Бабушка, ты не отдашь нас в опеку? Я позабочусь о себе, о девочках, и о маме позабочусь... Никто не узнает, бабушка. Позвоню дядя Олегу, чтобы он забирал мелких из сада, чтобы ко мне претензий не было, а уж мама как-нибудь подпишет на него доверенность. Когда мне будет 16, я...
- Паша, никто вас в детский дом не отведет, - произнесла Валентина севшим голосом, - Я хотела надавить на нее. Я найду для Анны психолога.
- Бабушка, а... ты не отсудишь у мамы опеку?
- Ты так боишься жить с бабушкой?
- Нет, но... мама...
Правильно, кто для ребенка важнее мамы?
- Я отведу ее к психологу. Если все зашло слишком далеко, то... прости, но тогда в ПНД. Но без матери я вас не оставлю.
С Анной работали специалисты. А она смотрела сквозь них. Иногда откликалась, встрепенувшись, и, вроде, внимала разумным доводам, но потом ее взор снова становился пустым.
Пришла пора переходить к более серьезным мерам. Валентина нашла для Анны клинику и даже свозила Пашу туда, чтобы он не переживал, что у мамы будут какие-то плохие условия, пока девочки были в садике.
- Ай! - поскользнулась на чем-то Валентина, на чем-то, что упало на их придверный коврик, когда порыв ветра из-за распахнувшейся двери снес эту бумажку с тумбочки.
На белой бумаге всего короткое предложение. Всего два слова.
"Простите меня"
Паша сообразил первым. Он бросился к маминой комнате, и хорошо, что Валентина, весьма внушительных габаритов женщина, поймала внука, буквально оттащив его в сторону, и он этого не увидел...
Под отброшенным стулом валялась еще одна записка - эта предназначалась только для Валентины.
Дом наполнился жуткими рыданиями детей: Пашу уже охватила ужасная правда, а его сестры, которых они забрали из садика, еще не все осознавали, но рыдали вместе с братом, понимая, что произошло что-то очень страшное.
Дом наполнился и голосами встревоженных соседей.
Бригада скорой помощи...
Есть дни, которые начисто стираются из памяти. Так вот, Паша о том дне ничего не помнит. Помнит, что их персиковая прихожая, которая ассоциировалась у него с домашним теплом, стала похожа на склеп. И что тогда кончилось его детство...
Много позже, когда бабушка уже присматривала для них другую квартиру, без ужасных воспоминаний, девочки по-прежнему плакали во сне и не во сне тоже:
- Мама! А когда мама придет? Это мама? Мама, да? – и так на любой звонок в дверь.
От них долго скрывали.
Паша в чем-то им завидовал. Об ты тоже хотел, чтобы от него это скрыли. Чтобы хоть на сколько-нибудь продлить то время, когда мама была еще жива.
