Огромная благодарность автору этого талантливо написанного рассказа за возможность поделиться им со своими читателями. В нем описана целая эпоха жизни 90-х одного московского района. К сожалению, эпоха насилия. И что особенно ценно, - можно проследить за судьбами героев, узнать как на них повлияло насилие в детстве, и смогли ли они противостоять ему и выжить. Все имена изменены.
Я родился и вырос в непримечательном районе столицы, официально называемым Алексеевский. Но для всех, кто в теме, он был Мазуткой. Почему Мазутка? В середине прошлого века тут был мазутный завод, на котором работали зэки. Зэки осели и стали тут жить, заложив основу местной культуры и колорита.
Мазутовская мафия не была так раскручена, как брендовые ОПГ типа Солнцевской, однако некоторые артефакты, подтверждающие ее крутость, имеются.
Кроме криминальных элементов в районе жили представители политической элиты, партийные. Одна из самых длинных улиц Мазутки, Рижский проезд, была застроена фирменными кирпичными «сталинками». В одном из таких домов жил я. Семья у меня была обычная, интеллигентная. Мои родители никогда не знали про Мазутку. До определенного времени я тоже оставался в неведении.
Школа
Детство мое было самым обычным – детский сад, прогулки с мамой, примитивные игрушки из пластмассы. Ключевым моментом стало поступлению в школу. Рядом с моим домом их было две: «блатная», или английская (откуда, как я узнал позже, можно было попасть в МГИМО или МГУ), и №764, где учились обычные дети вперемешку с хулиганами. Была и третья школа, которую называли «Школа дураков» или ШД. Туда попадали те, кого отчисляли из хулиганской, и там был полный беспредел. Мой дом был ближе к 764, и меня определили туда – это задало вектор моей дальнейшей жизни.
В младших классах я был отличником, меня хвалили учителя и ставили в пример. Я писал стихи и выступал на «большой» сцене местного ДК на день города. Сложности в учебе начались через несколько лет – отчасти из-за СДВГ (что я понял сильно позже), отчасти из-за резкого изменения окружения. Учителя и родители считали, что я просто «не стараюсь».
Примерно с 5-6 класса учеников переводили на третий этаж школы, где учились старшеклассники, или старшаки. Среди них были обычные ребята, но попадались и начинающие уголовники, промышляющие кражами и гоп-стопом. Предсказать их поведение было сложно: в один день ты мог пройти спокойно мимо, в иной день получить плевок или поджопник. Иногда доставалось и сильнее. Били обычно сильно, не по лицу. Самым популярным был удар "в душу", по центру груди. Леше по кличке Колобок удар пришёлся прямо по висящему на цепочке крестику — на теле остался глубокий красный отпечаток распятия. Подружиться со старшаком было стратегически полезно и престижно – можно было звать на разборки и просто пугать его именем зарвавшегося одноклассника.
Учителя тоже не были в безопасности. Сильнее всего досталось на моей памяти математику по кличке Губошлёп. Однажды он жёстко выпихнул из класса одного хулигана, который во время урока открывал дверь со стороны коридора и показывал рожи. Тот вернулся с кем-то из старшаков. Математика попросили выйти "для разговора". Не подозревающий подвоха Губошлёп вышел из класса, около минуты из-за закрытой двери доносилась ругань и глухие звуки борьбы и ударов. Потом заметно помятый, раскрасневшийся математик вернулся в класс и продолжил урок.
Самым неприятным и болезненными было не физическое насилие и его ожидание, а то, что сейчас называется «харрасментом», ежедневное бытовое издевательство. Его характер зависел от класса и учеников и мог включать себя как безобидное прятание портфеля, так и обидные прозвища, плевки, удары исподтишка и различные подставы. Бычку приложили к уху нагретую зажигалкой почти до красна металлическую линейку – класс оценил эту шутку по достоинству, в отличие от визжащей от боли жертвы. Спровоцировать Бычка и бегать от него по классу было одной из самых популярных забав: в бешенстве он срывался в погоню за обидчиком, месил кулаками воздух, угрожал убить.
Мой класс был очень разнородным: в нем были и задроты-отличники, и откровенно туповатые индивиды, которые доводили учителей. «Я вас ненавижу, я ненавижу тупость!» – кричал нам в лицо Карбункул, сменивший Губошлепа. Над доской у Карбункула висела надпись на латыни: «Не мечите бисер перед свиньями». В ответ мы смеялись, корчили рожи и кидались в него шахматными фигурами.
В классной иерархии я болтался где-то в нижней половине рейтинга. Я был маленьким, щуплым и кудрявым, за что получил кличку Пушкин. Драться я не умел, поэтому конфликты разруливал дипломатией и манипуляциями, старался заводить полезные знакомства и лишний раз не отсвечивать. Периодически отрывался на более слабых одноклассниках: оскорблял, отпускал издевательские шуточки и доводил до истерик.
Спорные вопросы было принято решать один на один. Драки в школе были нередкими и проходили по определенному уставу, за гаражами возле школы. Забить стрелку было сравни вызову на дуэль, отказаться от которой означало серьезно подмочить свою репутацию. Дрались честно, как правило, до первой крови. Пару раз мне тоже приходилось ходить за гаражи и довольно успешно – наверное, я удачно выбирал себе соперников. Один раз я поддался пацану из соседнего дома – он был явным психопатом, и я боялся, что в случае моей победы он пырнет меня ножом на перемене.
Победы в драке повышали статус и помогали обратить на себя внимание девчонок. На любовном фронте у меня не было особенных побед. С грудастой одноклассницей Машей, по которой я сох, у меня получилось только «сосаться», что было неплохо, но не тянуло на серьезную ачивку. Некоторые девчонки не уступали пацанам и могли дать люлей, особенно в период, когда они быстро вымахали, а мы еще оставались мальчишками.
Улица
Улицы и дворы были территорией гопников и блатных. Если верить Денису Симачеву, когда-то на Мазутке проживало 27 воров в законе.
Воры, или блатные, выглядели по разному. Некоторые походили на архетипических братков из кино: черные куртки, бритые круглые головы, расплющенные носы. Другие были совершенно непримечательными, и спустя годы мне сложно вспомнить какие-то яркие детали одежды или внешности. Общим у всех блатных был холодный взгляд хищника, выслеживающего жертву.
Детских и воркаут-площадок тогда не было, блатные сидели на лавочках и торчащих из земли бетонных плитах, пили водку и играли в карты на деревянных столах. Менты избегали к ним подходить. «Иди сюда, мусор!» – кричали они проходящим мимо патрульным. Те делали вид, что ничего не слышали.
Общаться нам, мелким, с блатными было не о чем, поэтому наше взаимодействие было эпизодическим – могли послать за бутылкой в ближайший магазин или попросить вынести попить из дома. Иногда, подвыпивши, они говорили с нами и учили каким-то вещам: карточным трюкам, понятиям или просто травили байки.
– В каком году ты родился?
– В 81-м! – быстро отвечаю я, не чувствуя подвоха.
– Получается, ты старше Ивана Грозного? – блатной хитро прищурился, но взгляд держит тебя как хватка удава.
Понимаю, что попал. Чувствую, что ничего страшного скорее всего не последует, но при этом ощущение паралича как у загнанного в угол хомячка. Несколько секунд стою в замешательстве, но потом блатной улыбается и отпускает. «Понимаешь, кто я»? – спрашивает блатной на последок. Быстро киваю и сваливаю.
Постепенно мы пропитывались понятиями: что нельзя крысить, сдавать своих, что западло докапываться до парня, если он идет с девушкой. За базар надо было отвечать - все, что ты скажешь, может и точно будет использовано простив тебя. Отмазы вроде "я пошутил", "я ошибся" и пр. не прокатывали. Это выработало полезную привычку тщательно подбирать слова - "фильтровать базар". Назвать не того человека "пид@р@сом" или послать на х.. было смертельно опасно.
Блатные не лезли в наши дела, но если кто-то начинал беспределить, с ним могли поговорить. Больше проблем приносили гопники – мелкие хулиганы, жившие, в основном, в той части района, где когда-то пустили корни мазутовские зэки. Гопники в основном промышляли мелкими кражами, но могли и обчистить залетного пассажира, зашедшего на чужую территорию. Вид у них был угрожающий: некрасивые, непропорциональные лица, злобные близко посаженные глаза, кривая улыбка гиены – прямо орки из Властелина Колец. Все они были из неблагополучных семей – их отцы и матери пили и периодически сидели в тюрьме. Гопники курили, пили и дышали клеем – в эти моменты они были наиболее опасны.
С хулиганами было сложно выстраивать отношения - для них я был безобидный ботан, с которым особенно не о чем разговаривать. Меня не били, но общение было не очень приятным - «Иди сюда, кудрявый! Ты че, не понял?». В отличие от блатных, уважавших понятия, гопники жили по закону джунглей – если ты не можешь дать отпор, ты не прав. Базарить я не умел, а дать отпор группе агрессивных асоциальных подростков было выше моих возможностей. Поэтому я старался избегать встреч и лишний раз не выходил из дома. Передвигались по району гопники обычно подвое или небольшими группами, подавая сигналы друг другу с помощью громкого специфического свиста. По этому свисту я мог понять кто идет, куда идет, и кто идет ему на встречу. Это позволяло выбрать безопасную траекторию: свернуть в сторону или зайти переждать в подъезд. Иногда гопники собирались прямо у моего дома, что затрудняло возвращение из школы.
Опасаться стоило не только гопников. Я знал о нескольких попытках (удачных и неудачных) изнасилования. Сашку заставил dр0чить какой-то чувак в очках, скорее всего залетный. Маленького Феликса зажал в подъезде здоровенный бугай – спас туго затянутый шнурок на спортивных штанах, который насильник не смог развязать. Самая же драматичная история произошла с прыщавым Толей и придурковатым Федором. Толя и Федор били бутылки за гаражами, где их поймал мужик. О том, что там произошло, стало быстро известно – бесхитростный Федор выдал все с потрохами.
– А мне сейчас в р.т дали! – с улыбкой рассказал он, вернувшись во двор к пацанам.
– Это фигня, а Толю в ж.пу вы..али! – добавил он оторопевшим от новости слушателям.
Спустя годы судьба еще раз объединила жертв насилия общим сюжетом — Федор задушил жену, а Толя забил до смерти батю.
Примерно к 13 годам я стал достаточно крепким, завел друзей на улице, и мог передвигаться по району сравнительно безопасно. Постепенно я стал своим, освоил жаргон, немного научился разруливать конфликты. С некоторыми гопниками у меня завязались нормальные отношения. Один из них, огромный второгодник Вован, оказался довольно добродушным пацаном, по крайней мере не обижал младших и даже наставлял нас, учил премудростям взрослой жизни. «Берешь соплю, размазываешь ей на 0чк0 и е..шь!» – объяснял Вован, для убедительности показывая жестами процесс. Мы внимательно слушали. Вован часто был инициатором развлекательных мероприятий. «Пошли, найдем себе на ж0пу приключения !» – завлекал он пацанов к себе за компанию. Одним из любимых развлечений Вована было «валить мужика»: выбирался взрослый мужчина, не слишком здоровый, но и не совсем хилый, иначе не интересно. Мужика пасли, словно стая шакалов, до безлюдного места, потом накидывались скопом, валили на землю, били ногами куда попало, разбегались.
С развлечениями вообще было туго. Не было спортивных площадок, поэтому приходилось играть на пустырях или асфальте, разбивая в кровь ноги. Лазили по стройкам, залазали в шахту и катались на кабине лифта, цеплялись за электрички. Ходили рвать яблоки на станцию натуралистов, где кроме яблоневого сада была клетка с настоящим медведем. Однажды двое мелких пацанов, надышавшись клеем, залезли на клетку сверху, и один провалился ногами сквозь прутья - разозленный зверь разорвал ему ноги в клочья. Пацаны постарше ходили на дело – воровали все, что плохо лежало, через черные ходы залезали в магазины, по ночам выкручивали магнитолы. Наиболее компетентные пацаны могли вскрыть и угнать тачку – обычно чтобы покататься и бросить где-нибудь на окраине.
За яркую, яркую одежду, экстравагантную стрижку, пирсинг - все, что не вписывается в традиционный пацанский дресс-код - могли спросить. За татуировку нужно было быть готовым четко пояснить. Но в целом для того, кто знает людей, на улице было безопасно. Дрались мы в основном из-за музыкальных предпочтений: металлисты и рэперы (тогда мы называли их гопниками) регулярно устраивали стычки. Я был металлистом – слушал Metallica, Sepultura, носил черную косуху и бандану с черепами. Позже появилось противостояние между футбольными фанатами, но в то время футбол меня не очень интересовал, хотя ради шутки мы могли остановить какого-нибудь залетного лоха. «Ты понимаешь, что в конявый район зашел? Понимаешь, что тебе пи..а?» – паренек с красным-белым шарфом Спартака бледнеет и кивает головой. Немного попугав, отпускаем: «Не ссы, свои. Но больше так не ходи!». Радостно убегает.
В период популярности скинхедов на районе появилась небольшая, но крепкая группировка бритоголовых, которым я, по понятным причинам, не очень нравился. Предводителем скинхедов был высокий, крепкий Артем, словно сошедший с экрана герой Romper Stomper. Артема боялись все. Он говорил, что таким как я не место в этом мире и лучше бы я сдох еще до рождения. Однажды пьяный Артем шел мимо нашей громко ржущей компании и решил что мы смеемся над ним. Как самому старшему отвечать пришлось мне. Дрались как животные, крича, катаясь по земле, стараясь нанести максимальный ущерб и выдавить противнику глаза. Алкоголь уравновесил наши силы: мне удалось сесть сверху и несколько раз ударить с размаху костяшками в лицо и висок. После этого случая мы стали нормально здороваться и общаться.
Друзья
В школе я вначале общался с такими же ботанами, как я – робким интеллигентным Алешей и высокомерным Женей, будущим победителем олимпиады по математике. Став постарше, я обрел более статусных по меркам Мазутки друзей. Один из них был маленький хитрый весельчак Ромчик. У Ромчика был мотоцикл Чизет и старший брат, отсидевший полгода за воровство. Это было престижным, и со слов Ромчика, брат имел право не просто в случае чего дать п..ды, но и опустить. А еще брат Ромчика знал барыг на Рижском рынке и мог привезти коробок шишек. Услуга стоила недешево – брата надо было накурить, а еще он забирал себе половину остатка. Но выбора не было – барыги не отпускали товар незнакомым, а возле рынка всегда дежурили менты, державшие точку. Вторым моим другом был Андрюха по кличке Пупок – наглый, белобрысый, мастерски умевший вести разговор с людьми любого возраста и статуса. С Пупком мы дружили много лет, для меня он был лучшим другом. Несмотря на статус хулигана (однажды терпение директора не выдержало, и Пупка перевели в Школу дураков) он был эмпатичным, и мы часто говорили о сокровенном, попивая Жигулевское пиво, ходили в библиотеку, слушали редкие рок-группы и считали себя интеллектуальной элитой.
С Ромчиком и Андрюхой мы часто вместе прогуливали школу и проводили весело время. Засев в засаде, стреляли из рогатки по прохожим гнутиками из проволоки, скидывали с крыш наполненные презервативы, плевались, прыскали из шприцов сметаной на спины прохожих, кидали фекалии в проезжающие электрички. Разыгрывали людей: я ложился в парке на землю, оборачивал вокруг туловища алюминиевый прут, протыкал майку мазал ее красной краской, громко стонал. Пупок снимал реакции людей на камеру – жаль, что тогда не было Ютуба. Реакция была как-правило однотипной – люди вздрагивали, хватали детей, ускоряли шаг. Лишь одна сердобольная тетушка побежала вызывать скорую – приехала она или нет мы так и не узнали. Несмотря на всю «кринжовость» того, что мы делали, мы не считали себя отморозками – для нас это были безобидные шалости, не более.
Особенным местом для нас был подвал дома, где жил Андрюха. Мы притащили туда диван, развесили плакаты и раскрасили стены. Слушали металл, пили пиво и мечтали затащить в подвал девчонок. Последнему, к сожалению, было не суждено сбыться.
Через несколько лет я познакомился еще с двумя пацанами, психопатом Серго и невысоким, тихим Русланом. Серго был взрывоопасным и мог отчудить что-угодно, когда он доставал нож, никто рядом не чувствовал себя в безопасности. Руслан знал некоторых блатных, не паниковал в сложных ситуациях и всегда носил небольшую черную барсетку. Однажды мы шли рядом и он дал мне ее подержать: «Не спеши, не беги. Вот, почувствуй себя крутым». А еще Руслан умел варить винт – кустарный психостимулятор на основе лекарства от кашля. За компонентами нужно было ехать на Птичий рынок, где дежурили опера в штатском: ловили нарков, отбирали товар, разводили на деньги. Вычислить оперов, обойти и вернуться с Птичьего рынка с добычей было искусством сродни индейскому.
С Русланом мы стали ходить на дела: тащили толстые медные кабеля с телефонной, подстанции, сжигали оболочку на костре, сдавали медные жилы в пункте приема металла. Я стоял на стреме, но был очень горд собой. Я уже не был маменькиным сынком, который вздрагивает от свиста на улице. Меня переполняла юношеская романтика и чувство, что так будет всегда.
Однажды Серго и Руслан отобрали кошелек у какого-то паренька, а Серго зачем-то разбил ему голову рукоятью газового пистолета. Им дали по восемь лет. На приговоре мы только встретились глазами и молча кивнули друг другу – и больше не встречались.
Конец истории
Моя жизнь среди гопников закончилась достаточно резко. Девяностые закончились, с района исчезли блатные, гопники и наркоманы. Район заселили представители мидл-класса с вечно недовольными рожами и кредитными тачками во всех дворах. Мазутка перестала существовать, превратилась в обычный московский спальник. Я поступил в универ, встретил лучшего друга, женился на доброй красивой девушке - выбрал жизнь, как говорил герой Ирвина Уэлша. Старые кореша разлетелись кто куда: кто-то умер от передоза, кто-то переселился на зону. Многие также выбрали жизнь— остепенились, набрали кредитов, завели детей. С некоторыми я здороваюсь за руку при встрече, а от некоторых отвожу глаза, как будто не узнал.
Периодически мы с другом делаем обход по району, вспоминая памятные места и события. Вот тут мы играли в футбол, тут пили водку, а здесь в машинах сидели шлюхи разных грейдов: за две и за три тысячи, Здесь мы бухали, воровали, стреляли из рогаток, учились жизни, влюблялись, давали и получали пи..ы. Мазутка форева, ё..а.
