Рисовал долго, но воплотил детскую, а затем и взрослую мечту Раста Коула - стать автором батальных полотен. Люблю своих дурацких человечков....
Корни вообще всей этой истории, литературно обработанной хитрым Гомером в эпическую поэму, таятся в истории беготни греков взад-вперед по Малой Азии, где одним из государств было Троянское царство, которое крышевало местную морскую торговлю, что сильно било по карманам прижимистым грекам.
Но исторические основания не так интересны, как, например, сама история Гомера и его поэм. Точные сроки написания поэм никто не подскажет, однако материальная культура дает нам несомненный факт - уже с 8го века нашей эры сценки из Илиады наносят на греческие ночные горшки (страшные сцены), на амфоры и кувшины (веселые или лихие сцены).
Поэмы Гомера по греческим полисам орали на площадях специально обученные специалисты дутья в маленькие отверстия — аэды и рапсоды. Иногда их даже называли гомеридами. Поэтому если вы услышите как кто-то смеётся гомерически, можно смело называть его наследником искусства слепого поэта, который хохотал так же звонко. Вообще Гомер был кем-то очень великим и таинственным, вроде Вилли Вонки или Майкла Джексона своего времени. Существовало 9 различных биографий Гомера в разных отделах РУВД греческих полисов, и они сильно противоречили друг другу. Например Аргос, Афины, Пилос и еще целых 4 греческих полиса рисовали поддельные свидетельства о рождении, чтобы предъявить права на место рождения Гомера, получить налоговые льготы, освоить жадных до впечатлений персидских туристов.
Сами же поэмы были широчайшим образом распространены в Греции, и все их знали если не наизусть, то уж цитировать кусочками могли. То и дело из подворотен доносилось пьяное: "Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына..."
Даже известный склочным нравом и большим количеством подписчиков Платон (гр. "широкий") сделал на поэму обзор, в котором отметил, что боги и герои показаны какими-то мерзкими придурками; как Ахилл собачится с Агамемноном, как он же издевается над телом поверженного Гектора, как Эрик Бана в роли Гектора тратит половину гонорара на эпиляцию, в общем хайпанул философ на пожилом поэте.
Но и Платон, конечно, дико торчал от Илиады, несмотря на то, что там было много слишком уж эмоциональных штук. Пишет он об этом в диалоге "Государство", и как компромисс, предлагает воспитывать воинов на цензурированном варианте поэмы.
Платону в этом никто особенно не возражал, потому что Платон был не только богатым афинянином, он ещё был умный, хитрый, ученик Сократа и учитель Аристотеля, а еще
Полностью накатать поэмы на нормальный офсет догадались только в 6 веке до нашей эры, так называемом Золотом веке Древней Греции, когда некто тиран Писистрат решил показать контраст со своим звучным именем и издал соответствующих указ. До этого "Илиаду" писали только на ужасной, похожей на туалетную, бумаге и скатывали в рулончики на случай нужды. Или мучали рапсодов, зазубривших поэму наизусть. А потом понеслось - гречески самиздат родил кучу частных изданий, кто на что горазд - например, Аристотель для Саши Македонского (не путать с киллером из 90х) создал свое издание, в котором копье Ахилла заменил на австрийский карабин Steyer, лук Париса - на Colt 1911, а яблоко Гесперид на воровской общак.
На поэму в будущих поколениях умников делали ссылки почти все известные и неизвестные хоть мало-мальски грамотные интеллигенты - Пиндар, Геродот, Фукидид, Аристофан, Пушкин, Шекспир и отечественный лингвист Юрий Владимирович Откупщиков. А вот из цитат Аристофана, это такой греческий сценарист и стендапер, следует, что канонический текст в то время еще не сложился, и внутри общей канвы все придумывали только так, кто во что горазд.
устал не вставлять фрагменты своего рисунка, извините.
В эпоху Эллинизма доценты Александрийского музейона на основе собрания разных редакций поэмы подготовили одну общую версию «Илиады». Именно они разделили поэму на 24 песни — по количеству букв греческого алфавита. Гомер такой ерундой, как сноски, содержание, список литературы и формление по ГОСТу не заморачивался от слова совсем.
В Древнем Риме, впитавшем греческую культуру как иисусья тряпка барсучье масло, Ливий Андроник перевёл на латинский язык «Одиссею», чем заложил основы римской литературы. Поэтический пересказ «Илиады» на латыни был выполнен в 1-м веке н. э. Его автором значится некий Италик. Как и оригинал, этот сокращённый перевод выполнен гекзаметром. «Латинскую Илиаду» читали в средневековой Европе.
В момент битвы Эней поглощает вкусное вино в боевой ермолке. Его час придет позднее.
Образованные римляне знакомились с «Илиадой» в оригинале. Она, несомненно, повлияла на римскую эпическую поэзию и, особенно, «Энеиду». Половина поэмы Вергилия подражает сюжету «Одиссеи», вторая половина — сюжету «Илиады». И вообще Эней, по Вергилию основавший Рим, убёг как раз-таки из осажденной Трои по тайному заднему лазу.
Напоминаю, что офигенский плакат Троянская история в натуральную величину, на плотнейшей бумаге, с подписью автора и индивидуальным номером плаката, с приложением всех объясняющих нелёгкую подноготную ахейских нападок и троянских страданий текстов можно заказать у меня за смешные деньги и наслаждаться.
Следует поговорить о переводах, потому что я зуб даю, что такой прелести мало на свете как переводы Гомера. В некотором смысле это круче чем переводы Гоблина.
В первый раз перевести Илиаду на русский язык выполнил Кириак Кондратович. За особые заслуги перед интеллектуальной публикой Российской империи ему от Императрицы Екатерины Великой было дано право ходить без фамилии, каковым он с гордостью немедленно и воспользовался. (шутка)
Перевод Кириака никогда не издавался и сохранился лишь в рукописи, что показывает его трудолюбивую, но не слишком пробивную бизнес-натуру.
Кириак Кондратович только прикидывался на балах, что знал греческий, а на самом деле переводил Илиаду и Одиссею с латинского варианта 16 века. У некоторых историков есть версия, что за перевод Кондратович взялся, когда его после нехорошей пьяной выходки заперли в библиотеке во время бала у Строгановых, и он от скуки начал читать по-латински, сходу овладев забавными древними закорючками.
Но вот в чем вся прелесть перевода: будучи сторонником школы смысла, Кондратович не запаривался такими мелочами, как контекст, историческая достоверность и вообще античной атмосферой поэмы, поэтому его герои, буквально носят штиблеты, полукафтаны, а особо нищие - крестьянские епанчи. В описании битв он использует стандартный военный суворовский жаргон того времени, например, употребляет слова фрунт, генералитет.
Его троянцы, что особенно прелестно, идут в атаку с криком: "Ура!"
Имена богов Кириак оставил латинские, слава Марсу, не то мы точно узнали бы Аполлошу Зевсовича с Афиногеной Зевсовной и Героидой Кроносовной.
Это я пишу потому, что греческая нормальная практика патронима передана с помощью обычных отчетств, то есть Ахиллес, Пелеев сын, переведён как Ахилл Пелеевич.. Также встречаются такие жемчужины, как Ликомед Креонтович. Поэтому я бы лично попробовал собрать денег на таки издание этого перевода - лулзов там поболе, чем в "Хармсиаде".
Кстати, В 1766 году он подал в Академию Наук прошение об издании его переводов и при этом сообщил полный перечень своих трудов, но академики проигнорировали просьбу Кондратовича, и это в лучшем случае.
Кстати, Ликомед Креонтович по Гомеру убивает в ходе поэмы только одного ахейца, а сам в ночь взятия Трои оказывается ранен в запястье.
Следующий перевод был забабахан тотчас же по заказу нового русского олигарха Григория Потёмкина, сколотившего капитал, как известно, на рясах, лосиных консервах, и кейтеринге на публичных казнях (шутка). Дабы легализовать свои бизнеса, Григорий сделал несколько беспроигрышных лотерей, а дабы не чувствовать себя крысиным калом в белоснежном сугробе российского бомонда, приобщился к меценатству в искусство через заказ перевода поэмы Гомера Петру Екимову, обычному служащему с неброским лицом - есть вероятность, что перевода вообще не делали, а просто отмыли немножко денег, но такая вероятность есть всегда и во всем. Как бы то ни было, у Петра в его «Омировых творениях» (да, Гомер стал Омиром, ничего страшного), есть несколько интересных задумок, пригодившихзся переводчикам впоследствии, и, по-крайней мере, Ахилл не щеголяет в лаптях, натирая и без того незащищённую богиней пятку.
Интересно, что еще не дождавшись перевода Екимова, Екатерина Вторая уже писала Вольтеру, что мы тут не шиком бриты и тоже перевод делаем. Не особенно что меняется во временах наших.
Потом переводил некто Ермил Костров. Он перевёл александрийским стихом с парной рифмой, поэтому выходило красиво и без особых перлов, примерно так:
Воспой Ахиллов гнев, божественная муза,
Источник грекам бед, разрыв меж них союза.
Костров переводил Гомера в 1781—1787 гг. сидя во дворце покровительствовавшего ему другого олигарха Ивана Шувалова, который изло всех сил старался порвать с уголовным прошлым и сколотившем капиталец на рэкете столиных мясных рядов на Китай-городе. Костров, впрочем, успел официально перевести только 9 песен «Илиады», остальные ловко запрятал и требовал повышенной зарплаты и молока за вредность, поэтому скоропостижно скончался, не приходя в сознание.
Но дело своё сделал.
После публикации «Илиада» вызвала восторг местной мелкой интеллигенции. На несколько десятилетий перевод Ермила Кострова стал главным. Его продолжали читать и в 19-м столетии. Известный поэт-графоман Дмитрий Хвостов называл переводчика «Гомер Костров», впрочем, до его мнения, как и обычно, никому дела не было.
В общем, в 19 веке и ранее ленивые русские поэты обычно брали небольшие кусочки "Илиады", переводили и соревновались друг с другом в остроумии, запивая свои вирши вёдрами шампанского.
Например, Николай Карамзин выбрал из поэмы кусочек про прощание Гектора с Андромахой, самый слезливый со всего текста, надеясь по-шустрому срубить лайков у девочек-подростков. Он, к тому же, переводил не оригинал и даже не латинскую версию, а французский текст товарища по партии Дасье. Перевод он также сделал парным адександрийским стихом (если это Вам чего-то скажет). Однако нагнал дикой отсебятины, а в конце у него Андромаха и вовсе размышляет о гибели мужа, потому что догадалась, что она неминуема, чего у Гомера в помине нет... Короче, Карамзин, конечно, хитрый как Чубайс, но Илиаду по нему читать - все равно, что к ЕГЭ готовиться по моим постам на Дзене.
На самом деле ничего там такого нет, конечно.
и пошла Андромаха безмолвная к дому,
Часто назад озираясь, слезы ручьем проливая.
Скоро достигла она устроением славного дома
Гектора мужегубителя; в оном служительниц многих,
Собранных вместе, нашла и к плачу их всех возбудила.
Все.
Наиболее крутую работу, перед которой следует незамедлительно сорвать шляпу, проделал молодой и неопытный поэт Николай Гнедич. В 1808 году , когда был Пушкин маленький, с кудрявой головой, Гнедич опубликовал перевод отрывков из 7-й песни «Илиады» в разделе "Кулинарные сенсации и перевороты" журнала известного специалиста по ветхой прозе Кожемякина.
Текст был написан все тем же проклятым александрийским стихом и продолжал неоконченный труд Кострова. Затем последовали изданные отдельными книгами переводы 7-й и 8-й песен целиком. 9-я песнь «Илиады» в переводе александрийским стихом осталась в рукописи, до сих пор болтается где-то в закромах, а может, и стеллаж снизу подпирает.
В конце 18-го века «Илиада» и «Одиссея» были переведены на немецкий учёным-филологом Иоганном Фоссом, и в потерянных ныне мемуарах он сам признавался, что перевод от нечего делать, на спор и под газом. Однако, принципы, которыми руководствовался переводчик, повлияли и на Гнедича, который сделал перевод Фосса одной из своих настольных книг. Слава богу, Николай Иванович отказался от продолжения перевода Гомера александрийским стихом. Говорят, случилось это после того, как в пьяном угаре ему явилась Афина и так долбанула черенком копья в лоб, что впредь Николай Иванович рифмовать не решался и принялся за вдумчивое изучение оригинала поэмы (на самом деле он упал со стула головой в дверной косяк).
Гнедич изучал европейские переводы «Илиады» и комментарии к ним, древнегреческий язык, труды по филологии и языкознанию, а также переводы Петра Екимова и Ермила Кострова, дописывая к ним анекдотические карикатуры. К первому изданию своего перевода «Илиады» поэт приложил список изученной литературы, в который попали стихи Баркова, три рубайи Омара Хайама и неизвестные порнографические рассказы Сережи Зеленцова, который служил при Иване Грозном переводчиком с испанского. (шутка, не было такого)
В 1813 году Николай Иванович сдуру опубликовал переводы отрывков из «Илиады», сделанные гекзаметром. Позже вышло ещё несколько отрывков из готовящегося перевода. Публика ждала новую работу. На выход полного перевода поэмы Гомера откликнулись известные Николаи того времени — Николай Надеждин в «Московском вестнике», Николай Полевой в «Московском телеграфе». Но на троне сидел Александр, поэтому сильно рассчитывать не успех не приходилось.
Известный российский пьяница и картёжник поэт Александр Пушкин написал анонимную рецензию в "Литературную газету", а затем две эпиграммы. Текст эпиграмм породил известную теорию о том, что у Пушкина было что-то биополярное, поскольку в первой эпиграмме великий поэт высмеивает бедного Гнедича, а во второй - прославляет. Разница в написании эпиграмм была определена непризнанным в научном сообществе графологическим анализом и составила 1 час пятнадцать минут, в ходе которых А.С. Пушкином было выпито от полутора до двух литров шампанского и выкурена трубка, забитая табаком пополам с лекарственными травами из Псковской области. А потом он и вовсе пишет стихотворение, поставившее в тупик специалистов по его творчеству, где в посвящении Гнедину, Пушкин сравнивает его перевод с записью Моисеем заповедей («С Гомером долго ты беседовал один…»). Отсюда вырастает известная теория о том, что Пушкин был агентом Моссада и сионистом, связанным через дедушку Ганнибала с Эфиопскими иудеями. (а шутка ли?…)
После Гнедича предпринималось ещё несколько попыток перевести «Илиаду». Но именно его труд остался в России классическим.
Только в 19 веке европейцы начали по своей дурацкой привычке сомневаться - а был ли вообще Гомер? Затем немецкие филологи предположили, что поэма о Троянской войне могла быть компиляцией песен, написанных разными авторами. Ну, мы прекрасно знаем, какими гранями может играть немецкая интеллигентность - например, дуб, под которым Гёте написал "Фауста", затем стоял во дворе Бухенвальда.
Но я отвлёкся.
В общем, из немецкой критики родилась теория, что один какой-то умник написал историю, собственно, Ахилла, его гнева, его толератного друга Патрокла и так далее. А остальные замесы уже накрутили будущие поколения интеллигентов.
Но к единому мнению никто так и не пришел. Поэтому я просто расскажу о паре действующих лиц.
Парис - принц Илиона, т.е. Трои. По словам одного слепого мальчика, он был вторым сыном Гекубы и Приама. По словам другого мальчика — родился, когда у Гекубы было много детей. Она сильно пила и совсем не закусывала, поэтому увидела во сне, что рождает горящий факел, из которого выползло множество змей (либо видела, что рождает огненосную Эриннию со 100 руками, но это мальчика никто не слушает уже давно).
Напуганные таким предвещанием родители (известно, что похмелье повышает тревожность) по рождении ребёнка велели рабу Агелаю отнести его на гору Иду и оставить там на произвол судьбы; но младенца вскормила медведица (по другой версии, собака, сейчас модные такие волосатые огромные собаки, что вымя у них может быть вполне медвежье) и воспитали в своей среде пастухи (или слуга Приама Агелай). В общем, видимо, Агелай был не большого ума товарищ; быстрее всего, что он не то что до горы, а не дошел даже до пригорода типа Купчино.
В общем, в окружении доярок Парис подрос и познал всякое, и стал пастухом идейских стад, поэтому его называли ковбоем и даже предлагали его роль Лёве ДиКаприо; Парис был настолько молодец, что соблазнил нимфу по имени Энона. Получил прозвище Александр, так как отразил нападение разбойников (за себя и за Сашку).
Среди овец за непотребным делом застали его три богини, которых Зевс приказал Гермесу отвести на Иду, чтобы Парис рассудил их (с какого беса Зевс знал про плейбоистого ковбоя в лесах Илиона, не уточняется, но на то он и Зевс). Гера, Афина и Афродита пришли к нему за решением спора о том, кто из них прекраснейшая (Гера и Афина заранее, конечно, выставили себя набитыми дурами - спорить о прекрасном с богиней красоты). Они явились Парису на Иде обнаженными, поэтому мальчонка был под впечатлением и не сильно объективен. Напоминает сюжет одного фильма, в котором мать и дочь все никак не могут расплатиться с курьером за пиццу
Парис мне всегда представлялся кем-то вроде молодого Пушкина.
В общем, в обмен на выбор Париса, как и положено при демократии, где за соблюдение предвыборных обещаний никто не наказыват, посыпались разнообразные посулы. Гера обещала ему господство над Азией и титул властелина быстрой лапши, Афина — победы и военную славу, только с дивана встань, Афродита — обладание прекраснейшей женщиной; он предпочёл последнее, приобретая этим себе и своему народу в Афродите постоянную покровительницу. Наверняка это обидно было слышать и его нимфе Эноне, и некоторым его стадам.
По Дарету, суд Париса был сном. По интерпретации, не судил богинь, а сочинил их энкомий. Но таких учёных мы обидно рифмуем со словом мочёный и всерьез не воспринимаем.
Короче, после этого он участвует в состязаниях в Трое, где Кассандра признала в нём брата, наконец продрав глаза; несмотря на её предостережения, он возвращён в царский дом - она сразу поняла, что смазливый пацан с масляными глазками натворит делов не снимая сандалий. Согласно известной трагедии Еврипида, у него был любимый бык, который стал наградой на погребальных играх Александра, где Парис одержал победу. Победил на играх в беге, пятиборье и кулачном бою. Это слабо вяжется с его поведением в поэме Гомера, где его кулаки годились разве что для расслабленного фистинга (пардоньте). А бегать да, бегать молодой любил (сказывалось юношество среди овец).
Парис, по совету Афродиты, отправился в Амиклы, покинув любившую его нимфу. Энона, научившаяся у Реи искусству прорицания, предсказала Парису, чтобы тот не отправлялся в плавание за Еленой, но тот не послушал её, ибо понятно, что ревность и женский характер.
Далее нам рассказывают, что он построил корабль из ели на Иде, чтобы плыть в Спарту, либо из леса, срубленного на Фалакре (интеллектуальные поэты, видимо, думали что построить корабль это что-то типа почистить апельсин, минутное дело). И поплыл в Спарту.
Наделённый богиней Афродитой всеми чарами красоты и прелести, отмытый от овечьих навозов и надушенный лучшим троянским одеколоном, он понравился гостеприимным хозяевам и особенно прельстил Елену. Муж Елены и царь Спарты Менелай, по всей видимости, был скорее воин, чем мыслитель, поэтому тут же отправился на Крит, а Диоскуры были заняты спором с афаретидами (это бедные родственники и прочие скоморохи, сидящие на мягких подушечках при любом царе или президенте); воспользовавшись отсутствием защитников Елены, Парис убедил её бросить дом супруга и отплыл с ней ночью в Азию, взяв много сокровищ из дворца Менелая. Это подлое крысятничество Париса послужило поводом к Троянской войне. Похитив Елену, Парис впервые сочетался с ней на острове Краная (около берегов Лаконии), построив напротив храм Афродиты Мигонитиды (опять же, корабль построил, храм построил, наверное неплохо этот молдавский партизан зарабатывал на своих шабашках). У Геродота также есть сообщение о том, что Парис из-за бури и скверных поносов был вынужден остановиться в Египте и встретиться с царем Протеем, который осудил похищение чужой жены и пытался заставить Париса вернуться на родину без сокровищ и жены Менелая. Но Египтян никто не слушал, ибо весь ближний восток знал, сколько пива они там пьют на своем Ниле и как мучаются потом похмельем.
Дальше просто опишу несколько фрагментов. Раскручивать донельзя раскрученную историю нет ни времени, ни сил.
Ну и много ещё разного там, на картинке. Лаокоон, например, Кассандра. ДА и сам конь. В общем, история со всех сторон прекрасная. Надобно изучать.