Первая статья цикла "Школьная любовь в советском кино"
Немного личного. Смотреть фильмы я пристрастился в детстве, во времена телевизионных ящиков и нечастых культпоходов в кинотеатры. Настоящей жизни я ещё не знал, тогдашнее моё окружение не было склонно знакомить меня с активной и интересной жизнью, и кино служило мне окном в мир – тот самый неведомый мир, до которого, как я полагал, я ещё не дорос, но в котором, конечно же, всё должно быть прекрасно. Киногерои жили и действовали не так, как знакомые мне в реальности люди: они чувствовали, мыслили, совершали поступки и откровенно говорили о своих чувствах и мыслях, объясняли поступки. Я не понимал ещё, что кино является условным и опосредованным отражением реальности, что это зеркало не столько жизни, сколько сознания – сознания людей, делающих и смотрящих фильмы. Но зародившийся во мне в те далёкие времена и сохранившийся впоследствии глубокий и серьёзный интерес к кино помог мне в будущем научиться правильно понимать происходящее и разбираться в людях. Это происходило, в числе прочего, посредством сопоставления поведения киногероев и реальных людей: по мере взросления я всё более критически относился к первым и внимательнее – ко вторым. В некотором смысле я взрослел вместе с героями любимых фильмов: меняющееся восприятие их было вехами моей зрелости.
Возможно, поэтому мне особенно интересно пересматривать старые фильмы спустя много лет: я узнаю себя маленького и тут же с удовлетворением отмечаю рост и усложнение своего восприятия. Больше того, при повторном просмотре я делаю иногда удивительные открытия: те вещи, которые я не замечал прежде, теперь представляются лежащими на поверхности, и непонятные раньше причины оказываются ясными и очевидными, будто на ладони. Но, знаете ли, открытие – даже самое маленькое – весьма беспокойная штука: оно зудит в тебе, просится наружу и не даёт выдохнуть до тех пор, пока ты не освободишься от него, поделившись с кем-то другим. Можно считать это эгоистическим мотивом написания данного текста. Но есть и другой, более позитивный мотив: искренняя надежда, что мои скромные наблюдения и выводы на основе обширного киноматериала помогут другим людям, которые любят кино и стремятся разобраться в жизни, что-то увидеть и понять, или, по крайней мере, возбудиться мыслью. Будучи далёк от желания осчастливить человечество своими идеями, я всё же считаю, что коммуникация идей – в любой области – весьма желательна и даже необходима.
Ну что ж, разобравшись с мотивами рождения текста, перейдём, так сказать, от общего к частному. Не так давно я полюбил делать солидные тематические подборки фильмов, в которые включал как давно виденные, так и незнакомые мне. Такой подход, в сочетании с внимательным просмотром, позволял делать довольно широкие обобщения касательно развития выбранной темы в кинематографе данной страны и эпохи. И начал я, конечно же, с эпохи, из которой вырос сам – советской периода застоя. В это время появлялось множество фильмов, с одной стороны, прекрасных и человечных, с другой – довольно далёких от реальности и даже оторванных от неё. Соответственно, эти картины могли служить двоякой пользе: учить, как НАДО относиться к себе, людям и миру, и одновременно – как НЕ НАДО этого делать. Первой моей подборкой стали фильмы о советской школе и школьниках: от самых первых, ещё сталинских времён («Сельская учительница» 1947 г.) до перестроечно-чернушных («Дорогая Елена Сергеевна» 1988 г.). Вначале я предполагал, что просмотр подборки станет просто интересным, отчасти ностальгическим времяпровождением. Но, когда я добрался до стоявшего в середине списка фильма Сергея Соловьёва «Сто дней после детства» 1975 г., произошло то, чего я никак не ожидал. Я сделал открытие. И оно, разумеется, тут же начало проситься наружу.
Чуть больше истории. В 1943 году в СССР было введено раздельное обучение мальчиков и девочек в школах Москвы, Ленинграда и крупных городов. Поскольку нововведение не затронуло малые города и сёла, его можно считать экспериментом, проводившимся чуть больше десяти лет: в 1954 году мальчишки и девчонки снова стали учиться вместе. Возвращению совместного обучения предшествовала бурная дискуссия с участием общественности, в которой подавляющее большинство высказалось за это возвращение. Это и естественно: школьная сегрегация по половому признаку противоречила равноправию мужчин и женщин, закреплённому Конституцией 1936 года и прочно вошедшему в советский быт. Многие отмечали отрицательные результаты проводившегося эксперимента. Однако не всё так просто: совместное обучение давало новые эффекты, которые могли серьёзно затруднить и действительно затрудняли не только школьное, но даже семейное воспитание. Каждодневное сосуществование разнополых школьников, с одной стороны, удовлетворяло простые потребности души и прививало важные навыки общения, но с другой, таило в себе постоянную опасность недоразумений, конфликтов и того, что называют «потерей берегов». Жажда самоутверждения перед противоположным полом и тем более чрезмерная увлечённость конкретным его представителем плохо сочетаются с усердной учёбой и погубили много небесталанных умов и характеров. Потери эти, конечно, никто не считал, и их вряд ли можно оценить даже предположительно, но не вызывает сомнений, что школьные любовные истории не столько закаляли неокрепшие детские души, сколько ранили и ломали их. Всякий ли может вынести такое?
Кинематограф как «важнейшее из всех искусств» не мог не высказаться на эту животрепещущую тему. Надо отдать должное советским сценаристам и режиссёрам, которые в большинстве своём подходили к ней чрезвычайно деликатно и осторожно, что было вызвано не столько цензурными запретами (значительно ослабевшими с середины 1950-х и особенно в 60-е годы), сколько царившими в те времена общественными нравами, не поощрявшими слишком вольное поведение с противоположным полом. Даже в самый разгар оттепели – в 1960-е, что прославились расцветом свободолюбивого творчества, считалось неприличным не только говорить о сексуальных контактах, но и намекать на них – причём это правило соблюдалось и взрослыми, и подростками. До сексуальной революции второй половины 1970-х было ещё далеко, и тогдашние почти патриархальные нравы теперь могут казаться нам старинными и странными. А ведь прошло-то всего 60-70 лет! Первые фильмы, которые прямо высказывались по щекотливому вопросу взаимоотношений разнополых подростков («А если это любовь?» 1961 г., «Дикая собака Динго» 1962 г.), не только не содержали никаких скабрёзностей и шокирующих откровений, но были по-настоящему чисты и человечны, отличались внимательным и чутким отношением к душевным переживаниям героев и представляли раннюю любовь как этап их взросления. Правда, уже во второй половине 1960-х намечается некоторый поворот в отношении к теме: она индивидуализируется, ставится в зависимость от характера и потребностей конкретных персонажей, подаётся в большей степени как случайное событие, некий жизненный казус («Я вас любил» 1967 г., «Доживём до понедельника» 1968 г., «Завтра, третьего апреля» 1969 г.).
Первая половина 1970-х переносит акцент с болезненных переживаний первой влюблённости на межполовую школьную дружбу как более здоровое чувство, избавленное от многих осложнений («Точка, точка, запятая» 1972 г., «Не болит голова у дятла» 1974 г.). Но в таком аспекте чего-то не хватало для полного раскрытия темы, что-то другое из внешнего, взрослого мира стучалось в дверь и требовало впустить. Проблема явно нуждалась в переосмыслении, и знаковым, переломным событием на этом пути стал замечательный фильм «Сто дней после детства» 1975 г. Он не только вобрал в себя всё пройденное – и терзания ранней влюблённости, и индивидуальные потребности юной души, и чистоту дружеских отношений, но и, подобно призме, преломил всё это в новом ракурсе, чётко разделив раннюю любовь на разные типы и ясно выразив отношение к страданиям влюблённого подростка. Собственно говоря, эту картину можно считать вершиной кинематографического исследования вопроса. После неё явно обозначился спад, причём не только двинулся на убыль интерес к теме, но деградировало и само представление об отношениях мальчиков и девочек, опустившись или до взрослой обыденности («Школьный вальс» 1977 г.), или до причудливых душевных извращений («Когда я стану великаном» 1978 г., «В моей смерти прошу винить Клаву К.» 1979 г.). Особняком стоит фильм Ильи Фрэза «Вам и не снилось» 1980 г., вызвавший новый всплеск интереса к предмету, но здесь история юношеской любви подана в совершенно новом разрезе, выводящем на нестандартные обобщения. Пожалуй, эта картина явилась завершением развития в кино темы подростковой любви. Дальше этот предмет эксплуатировался или ради незатейливых комических приключений («Всё наоборот» 1981 г., «Приключения Петрова и Васечкина» 1983 г.), или в трагедийном ключе («Чучело» 1983 г., «Завтра была война» 1987 г.). Но лучшие образцы этого жанра остаются с нами и не только дарят нам возможность сопереживания, но и сохраняют отпечаток эпохи – той самой, в которой сломалась великая страна, но из которой вышли мы все.
Продолжение следует