Собственно Триумфальная арка, как архитектурное сооружение, играет в романе ту же роль, что и дом с мезонином в одноименном рассказе Чехова, то есть, на мой взгляд, никакой. Она то бессмысленно выдвигается из тьмы и нависает над городом и героями мрачной глыбой, то исчезает в той же тьме. Иногда она присутствует незримо. Должна ли она по замыслу автора натолкнуть нас на какие-то нужные умозаключения, или ему просто понравился ее монументальный образ, и он поместил ее на страницах романа из чисто эстетических соображений? Бог весть.
А может быть, это мрачный (то есть непрозрачный и трагичный одновременно!) намек на тот неизбывный позор, который суждено было пережить Франции во Второй мировой?
Понимая, что оценить по достоинству эффектное название я не в состоянии, перехожу непосредственно к роману, который населен действующими лицами, знакомыми нам по другим произведениям уважаемого автора.
На переднем плане здесь, как и должно, влюбленная пар
– мужчина, неоднократно побывавший в нелегких жизненных ситуациях, утративший веру, но сохранивший сострадание, утративший надежду, но сохранивший мужество, почти утративший самого себя, но сохранивший совесть, страдающий бессонницей высококвалифицированный хирург и политический беженец, доктор Равик (это уже четвертое его имя), проживающий в Париже на нелегальном положении: любой его контакт с полицией чреват принудительной высылкой за пределы Республики (однажды это и происходит прямо на наших глазах);
– женщина без профессии и без ясного социального положения, но с артистическим именем, Жоан Маду, настоящая женщина, в полной мере, а временами и чрезмерно, наделенная всякими женскими штучками: способна самозабвенно любить, самоуверенно лгать, лицемерить, откровенничать, изворачиваться, изменять, жертвовать собой, скопидомничать по мелочам, быть неотразимой и отталкивающей, заботливой и бессердечной…
Оба влюбленных алкозависимы, предпочитают крепкие напитки, например, кальвадос, особенно доктор, который, кажется, абсолютно трезвым и не бывает (иной раз он и оперирует в состоянии легкого алкогольного опьянения), оба ни к чему не прикреплены и оба одиноки. Доктор еще и ни к кому не прикреплен, если не считать нескольких приятельских связей, а женщина только что открепилась от своего последнего мужчины по причине его внезапной смерти и пребывает в полной прострации.
Они были одиноки до встречи, одинокими оставались и во время своей странной, отравленной взаимными сомнениями и несбыточными желаниями, любви, ибо по-настоящему слиться и раствориться друг в друге не получилось, да и странно было бы ожидать такого самозабвения от сильно поломанного жизнью, жесткого, угловатого, умного доктора; Жоан была бы не против слиться и раствориться, но только на время, и на определенных условиях.
Если доктор, осознавая свое одиночество, мог его кое-как заполнить алкоголем, самим собой, то есть, своими мыслями, иногда с помощью своего приятеля, швейцара в ресторане «Шахерезада», Бориса Морозова (политэмигрант, подполковник царской армии в прошлой жизни, очевидно, из белогвардейцев), или с помощью буржуазной, порядочной и чистоплотной смотрительницы респектабельного публичного дома «Озирис», Роланды, или с помощью беззаботной непоседы, путешественницы и исследовательницы жизни, обаятельной и мужественной миллионерши из Америки, Кэт Хэгстрем (жизнь таки настигла ее в виде неизлечимого заболевания, неся которое в себе, она и отплыла в свой Нью-Йорк – Европа стремительно утекающего 1939 года, последнего предвоенного года, осталась за кормой «Нормандии»), или с помощью благоденствующего гестаповца Хааке, некогда пытавшего доктора и близких ему людей в берлинских застенках, а ныне приятно проводящего время в Париже во время командировок, совмещая служебную деятельность с неприличными развлечениями, а так же с помощью других, менее заметных персонажей;
то, что до Жоан – она с одиночеством совершенно не умела справляться, она и доктору досталась совершенно случайно (он подобрал ее нехотя, как нагибаются порой за мелкой монетой, не из корысти, но повинуясь какому-то иррациональному чувству), лишь потому, что умер ее прежний любовник, опустошив своей смертью ее жизнь; ее жизнь могла быть заполнена только мужчиной, а лучше и не одним – так надежней; кроме прекрасных волос ничего на первый взгляд привлекательного в ней не было, но только на первый поверхностный взгляд, ибо при заурядной внешности она обладала выдающейся способностью привязывать к себе мужчину невидимой и нечувствительной (поначалу) паутиной, сотканной из слов, жестов, взглядов, поступков, секса; паутинка порой рвалась, если мужчина слишком резко шевелился, и она, как бессознательно трудолюбивый паучок, немедленно снова принималась за ткачество, и уже не один влюбленный мужчина неожиданно осознавал, что он опутан прочнейшей паутиной по рукам и ногам, и нет никакой возможности не то чтобы вырваться из нее, но даже пошевелить по своей воле каким-нибудь членом, просто моргнуть или шмыгнуть носом.
«Невинно и ни с чем не считаясь, словно растение к свету, тянется она к соблазнам, к пестрому многообразию более легкой жизни». Умозаключение доктора о своей подруге.
На заднем плане произведения толпятся проститутки, сутенеры, швейцары, кельнеры, таксисты и прочий МОП (младший обслуживающий персонал). Сварщиков или, к примеру, фрезеровщиков вы здесь не обнаружите. Нет здесь и технологов – специалистов по обработке металлов давлением. Зато есть колоритная проститутка по имени Кобыла, она же Железная лошадь из «Черного обелиска», и не помню уже кто еще из «Трех товарищей», которая кочует из одного романа в другой. Безымянные общительные кельнеры и таксисты, не скрывающие знаний о том, что такое проза жизни, тож.
Доктор просто проживает день за днем, стараясь ни о чем не задумываться, днем оперируя больных, а ночью борясь известным способом с бессонницей – следствием неприятных воспоминаний; мысль о возможном возмездии злодею-гестаповцу Хааке несколько греет душу. Жоан, хотя и пребывает в видимой прострации в связи с утратой друга, уже не спеша сматывает аркан в ожидании новой любви (если вам не понравилась метафора с паутиной).
Вот такая исходная диспозиция.
Продолжение следует.