1 марта 1973
«…Счастье, как и религия, не основано на фактах. Если человек верит – он не нуждается в доказательствах ни за, ни против веры. Даже не хочет их и попробуй доказать счастливому, что он вовсе не счастлив, что он ошибается! Можно даже перечислить те факты его личной жизни, ввиду которых он должен быть несчастен…».
2 марта 1973
«…Цыганка. Сидит в привокзальном буфете за столиком, ждет обеда. Рядом поставила трехлитровую бутыль с молоком. Весь облик цыганки скромный, рабочий, нисколько непохож на наглых «собратьев», которые так и лезут в глаза. Нет, она и одета просто: черный платок аккуратно заправлен в барашковый воротник черного же полушубка…Совсем молодая, возрастом девушка, но, пожалуй, не девушка. Руки худы, грязноваты по-цыгански, в дешевых кольцах. Принесли хорошие густые щи. Проверила ложкой и действительно сообщила, что картошки нет, одна капуста, немного улыбулась и стала хорошо есть, с белым хлебом. На второе заказала оладьи со сметаной…За соседним столиком устроились двое парней лет по 25, весьма распространенной наружности – в шляпах пирожками, в коротких куртках. Один стал посмеиваться, глядя на цыганку и говорить что-то про молоко.
- Это они поиграть хотят с вами.
- Со мной играть нечего…У меня четверо детей…
- Сколько же вам лет?
- Двадцать два…
…Цыганка рассказала, что молоко ей дали в детской консультации для детей…Я подумала, чем-то особенно приятно было лицо цыганки. Вот чем: оно – умненькое. Вот именно…».
20 марта 1973
«Раненый солдат.
Иногда совсем как будто незначительные эпизоды врезаются в память на всю жизнь. Или – это верный признак, что не так уж они незначительны? У каждого факта есть какая-то невидимая, духовная сторона.
В 1942 году, в январе, хлынули в Коченево…эвакуированные из западных районов страны…Всех этих прибывших и ежедневно прибывающих…надо было кормить. Главная эта обязанность легла на единственную в райцентре столовую. А кроме эвакуированных ей приходилось кормить еще и местных рабочих и служащих – преимущественно вторых, - у которых не было своего хозяйства и огорода. С началом войны они остались буквально на одном кусочке пайкового хлеба, который можно было получить в очереди на сутки: ни картофелины, ничего съедобного купить стало негде. Столовая едва справлялась накормить раз в день всех этих неустроенных людей супом из воды и картошки. Картошка варилась мерзлая. Но дело было лишь в том, чтобы ее в супе попалось как можно больше. А тут еще прибыл эшелон раненых. Часть из них разместили сразу в бывшей средней школе…теперь там был госпиталь…А школу перевели в два маленьких старых здания с полутемными бревенчатыми классами, с дымившими печами. Другие раненые были местные, уже вышедшие из госпиталя без руки или без ноги…Молодые, в солдатских шинелях, задумчивые…И для них столовая должна была что-то приготовить, их старались поддержать получше – а чем? Всех кормили без хлеба, одним блюдом. Но все же в какой-то мартовский денек объявили меню: «Для раненых – лапша». Другим подавали в этот день какую-то уху, где ничего нельзя было поймать, кроме рыбьих костей. Вошел солдат с костылем – худой и бледный. Поставил костыль в угол, сел за столик, пригладил ладонью бритую голову. Ждал долго-долго, пока официантка разносила тарелки. Нетерпеливо, голодными глазами следил за ней. Напротив за тем же столиком сидела женщина – может быть, учительница, с двумя мальчиками. Они тоже ждали, посматривая по сторонам. Наконец, перед ними поставили три тарелки пустой ухи с костями. Самый маленький мальчик, лет трех, стал есть, подавился костью и заплакал. Тут перед солдатом напротив поставили лапшу – полную тарелку густой, заправленной жиром, лапши. Он молча подвинул ее маленькому мальчику,, а сам встал, затянул ремень на шинели потуже, взял костыль и вышел из столовой. Не знаю, как звали того молодого солдата и жив ли он? Но всегда вспоминаю его…».
21 марта 1973
«…Индийский фильм «Мое имя – клоун»…Впечатление богатое. Есть, как всегда от индийских, и неприятный осадок…».
22 марта 1973
«…Вчера обогнали меня на дороге сани. Обыкновенные розвальни. Они выглядели уже как-то необыкновенно среди мчащихся по сторонам их грузовиков, легких синих и голубых «побед», обгоняемых «волгами», забрызганных грязью белобоких автобусов, неуклюже, но быстро переваливающихся по неровной дороге. К тому же, на розвальнях поверх слежавшегося сена лежали четыре свеже срубленные березы. Сучья и вершина обрублены наспех, так что еще торчали концы. Видно, хозяин саней и лошадки захватил березки мимоходом, проезжая лесом. Но удивили меня совсем не березки на розвальнях – а как раз то, как незаметно ушла в прошлое такая знакомая картина. В самом деле, когда же это произошло? Десять, пятнадцать лет назад? Когда перестали привозить на базар туго уложенный березовый швырок или вот такие сырые березы целыми возами на лошади? С каких именно пор, с какого года и сами лошади стали на улице редкостью? Когда Болотное – такое привычное, с устоявшимся сибирским бытом – стало в чем-то иным, словно изменило себе? Уже сейчас трудно найти дом, где топят березовыми дровами, хотя кругом стоят леса. Много выросло двухэтажных домов 16 и более квартир, строят и на Московской, первой улице Болотного, появившейся в 1804 году. Московской ее назвали потому что по ней гнали кандальников из России, с Московского тракта. Строят и на Енисейской, где есть уже трехэтажная школа-интернат и четырехэтажный жилой дом. А в тех еще характерных для города, одноэтажных деревянных домишках, топят углем и углем, растопляя его какими-нибудь дощечками, отходами из «Промкомбината» или с вагонного участка. Главное – уголь. В некоторых квартирах новых домов второй год завели газовые плиты, и их прибывает. Сибирские леса неистребимы. Кажется, чем больше прорубают их, тем сильнее они разрастаются. И все же, в военные и послевоенные годы отрадно было заглянуть в нетронутые заросли нашего соснового бора, объявленные заповедными, где среди красноватый чешуйчатых стволов сосен и их темной зелени белело островком несколько десятков…берез…Возили дрова из сосняка. Там женщины всех возрастов и дети подбирали и волокли по дороге срубленные и подсохшие вершинки – иногда попадались березовые и осиновые, но больше сосновые. Рубили пеньки, складывая в мешок крупные щепки, набивали мешки сухими сосновыми шишками, тащили на спине вязанки хвороста, придерживая их обеими руками…И все же на тележки-двуколки накладывали иногда под хворост тайком от лесничих срубленные березы и осины – это все уже дрова на долгую осень и зиму. Они тщательно упрятывались под хворост, и тогда, усмотрев издали фигуру лесника на Паинском мосту, важно было идти как можно бодрей, не показать, как тяжело везти. Но опытный глаз лесника обмануть было трудно. Он быстро шел навстречу и загораживал дорогу. Беда! Готовь десять рублей на штраф, и грозно кричали: сваливай с тележки…».
12 мая 1973 года
«…Такой холодной весны ни разу еще не было с тех пор, как мы переселились в этот дом. В наш дом…опять трещит радио, и собрать мысли невозможно, как и обычно вечером. Однако, всегда можно в любых условиях найти и положительное: ведь могло быть и хуже. На этот раз порадуемся: хорошо еще, что у нас нет телевизора!...»
17 июля 1973 года
«…Хоть немного положить солнца в эту тетрадь, оставить след этих прекрасных летних дней…Китайский мак цветет широкой дорожкой. Зелень его еще более изрезана зубчиками, еще «кружевнее», чем у обычного мака, а светло-красные цветы, если вглядеться, все разные…На клумбе цветет разноцветная гвоздика и все залито солнцем. В нашем городском парке улучшения: провели широкую дорожку-цветник вдоль главной аллеи и посадили цветы. На площади, где стало красивее уже от заасфальтированных дорожек, которые расходятся лучами, посадили, кроме цветов, молодые деревья. Мне особенно нравится второй ряд – маленькие ивы. А, может быть, это какие-нибудь другие деревья…Как-то жарким днем долго сидела в одной из аллей парка, слушала птиц. Перекликались в вершинах сибирских кленов три одинаковые скромные птички…»
3 августа 1973 года
«…В холодный-холодный день распустился белый гладиолус…Смотрю в окно, как он качается и дрожит от ветра среди других, устойчивых, давно живущих цветов…»
31 августа 1973
«…Счастьем никогда человек не насытится. А как только уйдет оно…Нет, нельзя так, нельзя. Четвертый день ищу опору – и найду ее…Все проходит –и смерть тоже! И опять будет жизнь. Сколько же тебе лет теперь? Ты опять молода, вся жизнь твоя уже вне земного времени, и я еще яснее, еще отчетливее вижу тебя и в Саратове, летним вечером на Немецкой, в светлых ажурных чулках и туфельках, такую нарядную и красивую, и в твоем доме в Москве, в Химках, среди множества цветов, залитых солнцем, посаженных тобой…И вот ты на карточке с маленьким сыном…Вечерами, пользуясь хорошей сухой и теплой погодой, все хожу по дорожкам городского сада, где безлюдно и тихо…Желтые лучи льются и льются на утоптанные следы и опавшие листья, зажигают мелкие осколки стекол, и они разноцветно вспыхивают. Бычок мирно бродит на полянке, выедая траву. Дальше, в тени, расположились трое с бутылкой и кусками хлеба на газете, будто в лесу. Рядом лежат, дожидаясь, три велосипеда. Все еще по-летнему..Девочки в белых передниках и с белыми бантами в волосах возвращаются из школы, с первого сбора. Молодая учительница несет большой букет белых и розовых гладиолусов, придерживая их у груди…Сильный ветер, пыль, но тепло…».
1 сентября 1973 года
«…на улицах много пыли. Пыль лежит слоем на досках тротуаров, на листьях лопухов, на цветах, на траве, на асфальте – а там, где нет его, вздымается тучей вслед за грузовыми машинами…Сегодня выбрала местом прогулки ближние к вокзалу улицы. Иногда безотчетно стремишься на какую-нибудь улицу или площадь и не сразу обратишь внимание, что это место чем-то красиво, чем-то привлекательно или не похоже на другие улицы – и поэтому дает выход скопившемуся однообразию впечатлений. Не только в большом настоящем городе, но даже в таком, как Болотное, почти каждая улица имеет свой особый колорит и чертеж, а иногда и воздух. Хороши постепенно затихающие, удаляющиеся от центра к водокачке и бору Лесная, Дачная, Армейская, Кирова. Когда спускаешься по ним, то впереди открывается широкий горизонт, окаймленный сосновым бором. Воздух становится все чище и легче, влажнит от близости воды. Московская – как, пожалуй, едва ли не все Московские улицы в городах и городках – утомляет своим движением, шумом, беспрерывно летящими мотоциклами, легковыми автомобилями, гремящими грузовиками с качающейся стрелой крана или с кирпичом или с углем, бесшумными, неуклюжими на вид, но ловко скользящими автобусами, мальчишками на велосипедах. Ближняя к вокзалу улица с одной стороны густо завешана, как занавесом, сплошными вершинами старых тополей у школы и Дома пионеров. Занавес как будто отдернут наискось, образуя треугольник – и в этой треугольной сцене, вдали – железнодорожный мост, голубой киоск с мороженым, бочка с квасом стоит на колесах…».
2 сентября 1973 года
«…Прохладно. Пустынно на улицах. На клубе Кирова,, правда, объявление, что с 9-ти часов вечер танцев. А пока, в седьмом, даже на площади у кино Юбилейного нет никого, только теленок ест цветы на газоне. Никак наше население не помирится с мыслью, что астры сажают не для корма их телят. Вот и вечером темнеет раньше, стихают голоса детей на улице. Ах, прелесть по радио – Кармен. А там, в Москве опять события. Прочли в «Известиях» о Якире и Солженицыне, о «деятельности» эмигрантской газеты «Посев». Интересно, что за люди ее редактируют? Случайные евреи, уехавшие в свой Израиль и севшие между двух стульев; люди,, родившиеся и выросшие заграницей и не знающие России, хотя и зовутся русскими. Еще кто и кто? Трудно писать о стране, в которой не живешь, трудно понять ее. А для литературы гибельнее всего тенденция, заданность. Здесь сам автор не заметит, где кончается правда и начинается клевета, нарочитость, подчеркивание…».
4 сентября 1973 года
«…Сухо, жарко. Уборка хлебов идет полным ходом. Ходила мимо старой почты на Линейной улице. Линейная – одна из старых, первых улиц Болотного. Когда мы писали историю города, осмотрели снаружи несколько бревенчатых шатровых домов, некогда принадлежавших первым зажиточным энергичным жителям – торговцам, владельцам табунов, прасолам И почта старая уже врастает в землю. А только приехав в Болотное, я ходила туда получать в окошечке письма «до востребования» от родных…».
Евгений Терентьев
Болотное, 03.08.2024
