День 23 мая
В этот день я ездила в ЗАГС за свидетельством о смерти, следом пошла в Пенсионный фонд, чтобы оформить пособие на погребение. Было жарко, бушевал цветами невиданно теплый май , люди разговаривали об отпусках, дачах, каникулах, о том, куда детям поступать, - все ждали чего-то хорошего и жили в предвкушении, а я хоронила маму, получала разные смертные документы, развозила по инстанциям бумаги, чтобы маму откуда-то вычеркнули, переписали что-то на меня, возместили расходы на похороны.
Я как будто была не со всеми, находилась за стеклом, смотрела со стороны на людскую суету и не могла вместить: как это, мамы нет, а мир не остановился, не обрушился, и я даже покупаю какой-то творог?!
Я сидела в зале Пенсионного фонда, ждала своей очереди, и мне было муторно от себя самой: мамы нет, а я не только жива и в соображении, но ещё копошусь тут с похоронным пособием, что-то подписываю, отвечаю на вопросы специалиста, думаю о себе, о будущем.
О себе было думать надо. Несмотря на горе, мысли о себе сверлили голову. Я больше десяти лет положила на уход за мамой, не работала. Пробовала работать, но у меня не получалось. Эти пробы были какими-то отчаянными рывками, которые особых денег не приносили, но выматывали меня до предела. Дома работать не давала мама, а уходить куда-то на работу - с дементными это почти невозможно.Мама требовала постоянного внимания.
Поэтому жили мы на мамину пенсию и моё пособие по уходу. Плюс (спасибо юридическому образованию) я выбила маме и себе все мыслимые льготы, вплоть до грошовой помощи в полторы тысячи рублей раз в год и продуктового набора от какой-то партии.
Но всё равно денег было мало. Немного легче стало, когда начал действовать закон о СДУ - осенью прошлого года. Я давно за ним следила, поэтому в числе первых оформилась на работу - сиделкой к собственной маме. За то, что я много лет делала бесплатно - ухаживала за мамой, теперь стали платить не пособие, а зарплату в 23 тысячи. Я немножко выдохнула - теперь нам полегчает.
Но вскоре после зарплаты у мамы пошло резкое ухудшение, кровотечения, прогрессирование онкологии, операция - трубка в почке, мама слегла, и зарплатные деньги, часть которых я планировала понемножку откладывать, стали разлетаться кто куда.
Нанять перевозку для мамы в больницу - 5 тысяч, вызвать на дом узкого специалиста - 3 - 5 тысяч, купить лекарства (одно серьёзнее другого) - 6 тысяч. Вскоре я перестала справляться одна, не могла одна маму поднимать, мыть, сажать. Взяла в помощь на несколько часов в день сиделку. Расходы увеличились еще больше.
Надежда, возлагаемая на мою зарплату, таяла так же быстро, как и зарплата. Поэтому после смерти мамы на меня вместе с горем навалился липкий страх: на что я буду жить, на чëм буду держаться то время, пока буду лечиться (а здоровье после ухода за мамой и оглушения еë смертью посыпалось только так), пока буду учиться (как специалист, я стала никто, по всем своим образованиям за 10 лет существенно откатилась назад), пока буду искать работу?
Мне было противно от себя самой - что вместе с горем по маме я в состоянии думать и о деньгах, и о своей жизни, что я плачу-то плачу, слаба-то слаба, но своим цепким умом не упускаю ничего из того, что мне положено государством. Конечно, на сравнении с тем, сколько было потрачено на похороны, пособие на погребение было мизерным, но я его оформила.
Дома была свалка: на диване лежали пакеты с мамиными вещами, которые мне отдали в больнице, стояла пустая мамина медицинская кровать, горой были навалены памперсы и пеленки, полы я после похорон долго не мыла. Я тупо бродила по квартире, везде натыкалась на мамины вещи, рассматривала их, нюхала, прижимала к себе и долго с ними стояла.
В одном пакете увидела уголок маминой ночнушки, той, которая, если мне не изменяет память, была на маме в страшную ночь её смерти. Помню, как я прорвалась тогда к живой маме в больницу, увидела ее там обкаканную и всеми заброшенную, развила кипучую деятельность, мамочку чисто-чисто помыла, умаслила детским кремом и надела свежую рубашку в мелкий красный цветочек.
Эту рубашку я и увидела в пакете. Её сняли с мамы врачи, когда 16 мая, ночью спешно увезли маму в реанимацию. Я побыстрее запихнула рубашку обратно в пакет, понимая, что не готова ещё к разбору больничных вещей, что я и так на грани, а рубашка может меня обрушить туда, откуда я долго не смогу выбраться. Потом, потом, не сейчас.
От дикого стресса у меня резко и внезапно начались женские дела, какие-то не такие, не так... Меня облило страхом - ведь это могло быть что угодно, при моей-то нервной жизни и событиях последних месяцев. Как когда-то я следила за мамой - есть ли кровь в моче, много ли, считать ли это кровотечением, везти ли маму в больницу или само затихнет, - так я стала теперь следить за собой, боясь, что мне тоже надо будет ехать к врачу, ложиться в больницу. Обошлось.
Горькая ирония судьбы: через неделю после смерти маме привезли очередную партия памперсов. Бесплатные памперсы были положены ей как инвалиду первой группы. Памперсы мама не носила, я их продавала и покупала ей впитывающие трусы, пеленки и прочие нужные вещи.
Обычно памперсы привозили так: следовал звонок: "Поступили памперсы вашей маме, приезжайте забирать". Я в ответ говорила, что забрать не могу - я ухаживаю одна, нет транспорта, нет сил тащить 10 упаковок, прошу доставить на дом. Домой памперсы привозили бесплатно, но делали это через месяц после звонка, то есть приходилось ждать.
О том, что маме поступили памперсы, мне сообщили при её жизни, но привезли их уже после маминой смерти, на пятый день после похорон. Положено было 270 штук, на три месяца, по 3 памперса в день. Я кляну себя за честность, но по-другому не могу.
Когда мне позвонили и сообщили, что сегодня прибудут памперсы - "будьте после 14 часов дома", я ляпнула, что памперсы уже и не нужны, мама умерла. Памперсы везде и всегда выдавали с задержкой, в некоторые месяцы вообще не выдавали ("нет финансирования") - и таких месяцев набралось года на полтора. Мне бы забрать всё, что везли, потом либо продать (деньги ох как нужны), либо отдать моим знакомым, у которых есть больные с недержанием. Но я ж, едрит тебя за ногу, честная.
На том конце провода женский голос вроде как обрадовался моему известию о маме: "О, тогда мы вам из 9 пачек отдадим штуки 3 - 4 (за тот месяц ожидания, когда мама была жива), а остальные отвезем в дом престарелых". Бог им судья, но я что-то сомневаюсь, что служба доставки памперсов будет развозить лишние по престарелым. Они-то и тем, кому положено - нам, неохотно возили. Если же действительно отвезли в интернат - пусть всем старичкам будет во благо: это очень большое дело - ходить в сухих трусах.
При уходе за мамой, много-много лет я обычно спала в своей комнате с открытой дверью: надо было чутко во сне прислушиваться, что там творится в зале, где спит мама, - не встает ли она куда, не охает ли, не собирается ли в туалет, не упала ли с дивана. За 10 лет ухода я, по сути, и не спала толком ночами. После того как мама стала лежачей и я уложила её на спецкровать с бортиками, я могла спать спокойнее, потому что знала, что мама уже не встанет, не упадет, никуда не уйдет.
И я стала спать с прикрытой дверью. Этой закрытой дверью я наивно и беспомощно пыталась отгородиться от страхов и тревоги за маму, от ухудшений, которые шли чуть ли не каждый день. Дверь закрыл - и ты вроде как в домике, тревоги и кровотечения остались где-то там, не с тобой, пусть всё подождёт до завтра, а сейчас я сплю. Конечно, такое самовнушение слабо помогало, но тем не менее я продолжала спать с прикрытой дверью.
После смерти мамы я стала закрывать дверь еще плотнее, потому что свою комнату воспринимала неким оазисом, которого не коснулась деменция, смерть. Мама и вправду редко заходила в мою комнату. Когда мама слегла, мы с сиделкой катали ее на кухню - кормить, в зал - мыть, прогуливали под руки по коридору, в мою комнату не заворачивали, моя комната была моей.
Я как-то умудрялась в этом нервяке и уходе в ней читать, мечтать, писать, учиться, она у меня завалена книгами с закладками, бумагами. Я при жизни мамы рассказывала в блоге о том, что наша квартира - это дом, где живёт деменция. Это действительно было так. Но всё же моя комната всегда оказывалась немного в стороне от всех пережитых ужасов.
Наверно, поэтому после смерти мамы я воспринимала свою комнату как место, где можно укрыться. И укрывалась - ложась спать, закрывала дверь в ту ужасную реальность, где всё было пронизано болью, страхом, тоской - смертью. Иллюзия, конечно, но мне немного помогало.
Писала уже об этом: мамы не было на свете несколько дней, а мир не знал об этом, продолжал считать ее живой. С 23 по 25 число каждого месяца я сообщаю данные приборов учета - газ, вода, электроэнергия. Какие-то данные подаю через кабинет Сбера, какие-то озвучиваю по телефону. Привычно набрала номер Атомэнергосбыта, и женский голос автомата откликнулся: "Здравствуйте, и маму по имени-отчеству. Вы позвонили в... Если вы хотите передать показания прибора учета, нажмите 1... если..."
Я сбросила звонок, и потом, раз за разом набирая Атом, с болью и нежностью слушала, как приветствуют мою мамочку, мою Олечку- Волечку, хозяйку нашего дома. "Здравствуйте, Ольга... Здравствуйте, Ольга... Здравствуйте, Ольга..." А моей Олечки уже не было. Потом будет долгая процедура переоформления квартиры и квитанций на меня - растянувшаяся на два с лишним месяца.
Вчера и сегодня я развезла новый договор по инстанциям, в понедельник довезу ещё в одну контору, и теперь все квитанции будут приходить на мое имя, а при передаче показаний я уже никогда не услышу имя мамы - теперь будут здороваться со мной.
Но я оставила себе иллюзию, пусть она будет. В домофонной конторе мне сказали, что им без разницы, на кого печатать квитанцию - хоть на живого, хоть на умершего, поэтому: "Хотите - привозите свидетельство о смерти и переоформляйте квитанцию на себя, не хотите - не привозите, мы будет высылать их на имя вашей мамы. Нам без разницы, лишь бы вы платили за домофон".
И я решила: не хочу переоформлять на себя. Знаю: это по-детски, это иллюзия, за которую я цепляюсь. Но если мне от нее легче, теплее, если мне приятно, что мама не совсем исчезла из официоза этого мира, то почему бы и да?
