Найти тему
Т-34

Шестой сын

Всем привет, друзья!

Живу я в Хлебодаровке, что в Донбассе. А далеко от наших мест, в городе Иванове, проживает семья Костровых. Ни я о них, ни они обо мне до поры, до времени понятия не имели. А вышло так, что Евдокия Ивановна Кострова — старая ивановская работница — моя мать. А я, Николай Купченко — хлебороб по профессии, — её сын.

В годах я уже был, семью имел, когда первый раз обнял мать и стал с того часа богаче и счастливее всех на свете. Матери пошёл 88-й год, когда она приехала в наши края на могилу погибшего сына и не знала, что здесь предстанет перед ней и живой сын.

Первый её сын Василий ушёл на фронт в гражданскую, хотел и отец с ним вместе, да сыпняк свалил.

Вскоре Костровы получили письмо, из которого узнали, что Василий морозной ночью, когда красноармейцы оказались в кольце у белых, первым бросился в ледяную воду и стал строить переправу. Одежда чуть ли не примёрзла к телу. Долго потом в жару лежал. Его благодарили при всём войске, представили к награде и домой отправили, чтобы поправлялся. Василий был отпущен на два месяца, а не прожил и одного. Похоронили его рядом с отцом, скончавшимся незадолго до приезда сына.

Наступил 1929 год. Семья готовилась проводить в Красную Армию Мишу. Работал он возчиком. Неспокойная была тогда деревня. Бурлила. Шла коллективизация. И кулачьё злобствовало.

В одной из деревень Михаилу не очень понравилось место, которое отвели для лошадей. Вышел ночью поглядеть, как там кони. Не успел спуститься с крыльца, как раздалось сразу два выстрела. Домой его привезли мёртвым. Сбежались люди, и мать, бросаясь на грудь то одному, то другому, причитала: «За что?»

Убийцу так и не нашли, и мать по-прежнему терзалась: «За что убили? Ведь так могут отнять и других детей».

Ей почему-то казались, что на этот вопрос могут ответить только в Москве. И отправилась в столицу, хотя до того никогда не ездила в поезде. Не знаю, куда ходила, к кому обращалась, но приняла её сестра Ленина, Мария Ильинична Ульянова. Усадила на диван, рядом присела, долго с ней говорила.

Самый младший в семье — Ваня стал художником. Ещё в школе любил рисовать портреты Ильича. А к 60-летию со дня рождения Ленина нанёс на большущее полотно рисунок, и по нему, по этому рисунку, вся семья стала вышивать портрет вождя.

Снова поехала в Москву мать, отдала портрет в Кремль. Передала и собралась в обратный путь. По тут сообщили, что её приглашает Михаил Иванович Калинин. Представляете, как она растерялась... Малограмотная ведь, что она может сказать всесоюзному старосте? Но Михаил Иванович повёл речь о простых делах. Расспрашивал обо всём: как живут рабочие, как одеваются, где обедают — дома или в столовой, ходят ли в театр... Очень «нажимал» на то, что газеты надо читать, книги.

Вскоре из Москвы написали, что вышитый Костровыми портрет Владимира Ильича выставили для обозрения в Музее революции.

Будто крылья обрела мать. Потянулась к грамоте. По вечерам Костровы читали. Все поочерёдно. Мать поначалу стеснялась. Но как-то взяла книгу и, к удивлению и радости всех, стала читать.

Жизнь семьи налаживалась. Дета подросли, стали работать. Не было рядом лишь Ванюши. Он служил в Красной Армии. Тосковала о нём мать. Однажды решила: поеду, навещу сына. Поменялась с подругой сменами и отравилась в Ораниенбаум. Не сообщила заранее, что приедет, потому что хотелось сначала повидаться с командиром, расспросить, нет ли каких «грехов» за сыном. Но услышала только похвалы. Потом явился сам Ваня.

До полуночи ходили они с сыном, держась за руки, говорили, говорили, а матери казалось, что ни о чём и не успела она сказать Ване. Успокаивала себя тем, что завтра воскресенье, сын свободный, опять будут вместе.

Но воскресенье-то оказалось страшным: началась война...

Ушёл на фронт и старший сын — Алексей. Свою семью завёл, а всё равно считался хозяином в доме Костровых. Отца заменял. Из поезда на ходу всё кричал родным: «Берегите маму! Берегите...»

И Сергей, когда уходил на фронт, тоже просил беречь мать, обещал ей писать no нескольку раз в день. Она ему бумагу сунула в карман, карандаш. А он велел ключ от дома класть на том же месте, где всегда клали: чтоб при возвращении без проволочек в дом попасть.

На всех главных направлениях дрались с врагом Костровы. Мать писала сыновьям: «Так бы и полетела к вам, с дубиной пошла бы на Гитлера». Ваня на это отвечал: «Мама, ты пишешь, что пошла бы на фронт. А разве это не фронт — трудиться в тылу, снабжать нас всем необходимым?..»

Сестра Анфиса, первая из женщин текстильного края, пошла учиться на шофёра. Анна днём на фабрике, а вечерами — в госпитале. Раненые её звала «Солнышком». И мать тоже ходила в госпиталь: то поможет бельё постирать, то полы помоет. Об Алексее только и знала: награду получил за оборону Ленинграда. От Серёжи не было обещанных писем. За него командир писал. Сообщил, что Костров выполняет важное задание и лишён возможности писать родным. Только Ваня подавал весточки. Письма его зачитывали даже на рабочих собраниях:

«Мне не страшен их металл, начинённый порохом, не боюсь резкого гула разрывных мин. Я буду драться до последней капли крови... Если не хватит патронов — буду грызть зубами врага в рукопашном бою. Вот моё слово!»

Письма Вани были единственной отрадой для семьи. Вдруг и они перестали поступать.

Страшная была осень сорок третьего года. Узнали, что старший сержант Иван Александрович Костров в боях за социалистическую Родину проявил героизм и мужество, был ранен и умер от ран. Похоронен с воинскими почестями. Не вернулся с задания и Серёжа. Погиб Алексей под Ленинградом.

Было пятеро сыновей — и ни одного не стало.

Как мать всё это перенесла, не расскажешь! Она и плакать не смела. Дочери часами просиживали у её постели, чтобы ночи не казались матери бесконечными. Кто знает, что сталось бы с ней... Но остались внуки, похожие на Алексея. Надо было жить! На фабрику Евдокия Ивановна шла походкой твёрдой, чтобы не видели люди её горя. Норму свою рабочую не хуже других выполняла.

Вот так и жили Костровы. А я об этой жизни и понятия тогда не имел. Всё, что рассказал вам, услышал от матери, сестёр и от других людей. Не моя вина, что не был я с ними в те годы, не взял и на свои плечи их беду.

Когда война началась, мне и четырнадцати не было, а в семнадцать ушёл на фронт. Пришлось воевать с японскими милитаристами на Дальнем Востоке. Был ранен. Из армии вернулся к мирной работе, учиться хотелось, да время не позволяло. Разруха, руки всюду нужны... Пошёл в рабочие... Доволен был. Не потому, что отмечали часто, премировали... Не в этом дело. Уважение чувствовал. Нужен был. Тогда всё чаще и чаще говорили о помощи деревне. И я осел в Хлебодаровке.

Настрадались хлебодаровцы в военное время вдоволь. Потому там так и чтят тех, кто избавлял этот край, это село от фашистов. Поставили селяне на братской могиле памятник. На нём имена погибших героев и среди них — имя Ивана Александровича Кострова.

Учительница Мария Петровна Шкарбун вместе со школьниками немало времени тратит на то, чтобы узнать, кто похоронен в братской могиле: ещё не все имена павших героев известны. Вот и летят из Хлебодаровки запросы, письма, телеграммы в Министерство обороны, военкоматы, архивы... А там родственников начиняют разыскивать. Сообщают им, где похоронен родной человек.

Вот так долетела весточка и до города Иванова. Пригласили Евдокию Ивановну с дочерьми приехать в Хлебодаровку на День Победы.

Всё село с музыкой и знамёнами вышли встречать родственников воинов, погибших в боях за освобождение края донецкого. Люди кинулись к гостям, обнимают, целуют. А Кострову Евдокию Ивановну подняли на руки и так несли от станции до самого села. Вся дорога была устлана цветами.

На другой день ранним утром все собрались у братской могилы. Расступились и первой дали порогу седой 87-летней матери, одетой во всё чёрное. Только платочек в руках — как снег белый. В нём завёрнута фотография сына. Старая женщина положила её на постамент и опустилась на колени перед памятником.

Народу — тьма. А кажется, никого, потому что тишина. Такая тишина, что каждое слово слышно.

— Сыночек мой, Ванюша, — говорит мать. — Вот я и пришла к тебе. Не одна я пришла, много людей собралось помянуть тебя и товарищей твоих, что спят поряду с тобой...

Она поднялась, медленным шагом обошла памятник, не переставив кланяться. В толпе кто-то зарыдал.

— А я не плачу, сыночек... Ты не велел плакать, и я не плачу.

У братской могилы, зачитали решение о том, что имя гвардии старшего сержанта Ивана Александровича Кострова присвоено одной из сельских улиц. Той самой улицы, где я живу. И мы всем селом решили пригласить мать и сестёр на улицу, где сражался Иван Костров.

Должен вам сказать, что я с того момента, как увидел седую женщину у братской могилы, стал сам не свой. Что-то перевернулось во мне. Ни о ком и ни о чём не мог думать, говорить — только о ней, о матери. Глаза её забыть не мог. Она взглянула на меня и долго не отводила взгляд, будто что-то вспоминала. А когда встречали всей улицей Костровых, я впереди нёс на вышитом рушнике хлеб-соль. Поклонился до самой земли и хотел сказать несколько слои. А она опять посмотрела на меня пристально, и на лице — не то радость, не то смятение:

— Родимый мой! До чего же ты похож на моего Ванюшу. — И вдруг к толпе обращается:

— Люди добрые! Дозвольте мне называть его сыном.

Кругом загудели, а я едва держусь, боюсь разрыдаться. Обнял я её, расцеловал и только мог сказать, что постараюсь заслужить право называть её матерью.

И дали мне вторую фамилию. Со всей Хлебодаровки подходили люди, поздравляли нас с матерью. Поздравлять было с чем. Ведь я — сирота. Потерял мать. А Евдокия Ивановна сыновей потеряла. Выходит, сама жизнь нас породнила.

...Мы жили в разных местах. Но я знал, что поутру и в полдень мать выходила во двор, чтобы встретить почтальона, ждала мои письма. Я писал обо всём: не только о хорошем, но и о плохом. Мать была моей лучшей советчицей. Журила за нелады, хвалила за доброе — как все матери.

Как-то она написала: «ты, сынок большой человек. Хлеб растишь. Потому и руки, и совесть у тебя должны быть чистыми». Обрадовалась она, когда узнала, что на работе числюсь среди лучших. Фотографию мою поместили на районной Доске почёта. Она первая поздравила, но тут же предупредила: «Теперь ты, сынок, на виду у всех. Гордись, но не задавайся, а то люди перестанут уважать. Не дай бог падать с горы».

Сёстры писали, что здоровье мамы неважное. Ей бы в кровати лежать надо, а она всё бродит по дому. В тот осенний день мать подошла к комоду, над которым висели фотографии сыновей. И моя тоже. Постояла с минуту и — застонала. Сёстры кинулись к ней на помощь, подхватили...

...Она хотела, чтобы я был достойным её сыном, не забывал братьев. А как же можно забыть их? В нашей семейной перекличке они все правофланговые:

— Василий Александрович Костров!

— Отстоял Отечество в гражданской войне.

— Михаил Александрович Костров!

— Стал жертвой кулацкого разбоя.

— Алексей Александрович Костров!

— Погиб, защищая город Ленина

— Сергей Александрович Костров!

— Пал смертью храбрых под Сталинградом.

— Иван Александрович Костров!

— До последней капли крови защищал Украину.

— Николай Иванович Купченко-Костров!

Это я — шестой сын Евдокии Ивановны. Присягнул у братской могилы дорожить честью и именем русской семьи патриотов Костровых. Потому, как хрусталь, чистой должна быть моя жизнь. А я ещё так мало сделал. Ведь мне за шестерых Советскому государству служить...

Рассказ Н. И. Купченко-Кострова записала М. САПОЖНИКОВА (1971)

★ ★ ★

ПАМЯТЬ ЖИВА, ПОКА ПОМНЯТ ЖИВЫЕ...

СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ!

★ ★ ★

Поддержать канал:

  • кошелек ЮMoney: 410018900909230
  • карта ЮMoney: 5599002037844364