Спустя тридцать лет с момента школьного выпуска главный герой открывает школьный фотоальбом и вспоминает старых друзей. Он решает отыскать кого-нибудь, чтобы узнать, как сложилась их судьба. Однако, все его попытки тщетны, он не может найти ни одного человека. Все они словно сквозь землю провалились. Герой начинает расследование и то что он обнаруживает, переворачивает его жизнь с ног на голову.
Продолжение истории "Пропавшие. Тайна школьного фотоальбома. Мистическая история"
1 том читать здесь, на Литрес или Автор.Тудей
Краткое содержание 17 главы:
- Главный герой встречает молодую женщину Диану на заводе, которая оказывается его матерью в прошлом. Он испытывает шок от этой встречи, но пытается вести себя естественно. Диана рассказывает ему о своих золотых часах, которые ее сын недавно разобрал и выбросил из окна.
- Герой помогает Диане с рабочими вопросами и она проводит его в гальванический цех. По пути ему становится плохо из-за запаха в цехе, и Диана успокаивает его. После работы, когда герой покидает завод, его похищают люди местного криминального авторитета и директора рынка Шелеста.
- Шелест требует объяснить, как герой узнал результат футбольного матча заранее. Под угрозой пыток герой придумывает историю о секретной разработке на заводе, позволяющей видеть будущее. Шелест верит и требует предоставить результат следующего матча, угрожая расправой в случае обмана. Оказавшись в опасной ситуации, герой вынужден согласиться.
Глава 18
Разные мысли вертелись у меня в голове, когда старый «Жигуль», подпрыгивая на кочках, несся неведомо куда. Сначала я подумал, что это какая-то ошибка. Просто не могли в восемьдесят первом году советского человека взять и запихнуть в автомобиль, словно это какой-то бандитский сериал.
Потом я подумал, что Антон все же выследил меня и подговорив каким-то образом местных бичей пытается от меня чего-то добиться. Скорее всего, он хочет узнать, куда я спрятал часы. А может быть, что-то еще…
Услышав про деньги, я догадался, что ноги растут из моего вчерашнего выигрыша, будь он неладен. И зачем я только согласился играть? Почему помнил результат только этого матча, хотя футбол любил и смотрел потом его запойно… Может быть, дело в отце, который пропал на утро следующего дня?
Но если бы я не подошел к той гоп-компании у пивбара, Леший не одолжил бы мне денег на игру и не пригласил к себе домой. Все развивалось так, будто кто-то заранее расписал всю партию как по нотам. И все же… я чувствовал, что даже если ноты и существуют, исполнение партии зависит только от пианиста.
А если пианиста, то есть меня, не будет, то партию попросту будет некому играть. А значит… все пойдет так, как хочет тот, другой Антон.
Я зажмурился. Потом понял, что мои похитители были дилетантами и вряд ли смотрели «Улицы разбитых фонарей» — иначе они подвесили бы меня на крюк целиком. Эти же были гуманистами и подставили под пятую точку деревянный ящик. Таким образом, худо-бедно я не мучился, хотя связанные и подтянутые к крюку руки за спиной не добавляли удобства.
Жажду удалось победить представив, что я съел лимон целиком — однако подобное самовнушение, я прекрасно знал это по опыту, работало недолго.
Снаружи доносился какой-то неопределенный гул. Поначалу я воспринимал его как довольно удаленное шоссе, по которому плотным потоком едут автомобили, но потом вдруг понял, что в 1981 году никакого плотного потока быть не могло. Скорее всего, шум издавали холодильные установки, и я вполне мог находиться на городском рынке — это несколько облегчало положение.
Запах вокруг стоял невыносимый — сладковатый, удушливый, впитывающийся в каждую клеточку тела и постепенно от жары, усталости и жажды я начал проваливаться в подобие сна. Полноценно уснуть мешали руки за спиной. В те мгновения, когда мое сознание темнело, я видел фигуру отца — он укоризненно смотрел на меня и каждый раз, когда он, казалось, вот-вот что-то скажет, я всплывал в реальность, мутным взглядом окидывал мрачное помещение с висящими тушами и вновь уплывал обратно в небытие.
Так продолжалось бессчетное количество раз, мне кровь из носу нужно было услышать, что он скажет и я нырял обратно с упорством обреченного дельфина.
Только все без толку. Отец не произнес ни слова и когда над ухом кто-то рявкнул: «Вставай! Разлегся тут!!!», я дернулся, хмурое лицо отца сдуло повеявшим свежим воздухом, руки в суставах хрустнули, и я замычал или застонал — от боли, совершенно не понимая, что происходит и где я нахожусь, и, главное, почему все так болит.
Я продрал глаза, но увидел лишь перевернутые под девяносто градусов ноги в темных спортивных штанах и кедах «Два мяча». Сознание, то есть мысль доходило до меня так долго, что я даже не смог по-настоящему разозлиться, почему я ничего не понимаю и что это за ноги перед моим лицом. А еще почему мне очень холодно, если час назад я сидела в своем кресле и листал старый школьный фотоальбом? Что могло случиться за это время…
И вот тут… когда я подумал об этом альбоме, то вспомнил, что спустился по ступеням и побежал через дорогу к дому напротив, где жил мой друг Петр Чайковский… дверь открыла странная женщина… и… все закрутилось…
И теперь я… в тысяча девятьсот восемьдесят первом году… эта мысль зажглась в моем мозгу словно неоновая реклама на билборде:
ПАРЕНЬ, ТЫ В ПОЛНОМ ДЕРЬМЕ
Но и этого моему мучителю, кем бы он ни был, было недостаточно. За следующую секунду я вспомнил ВСЕ, что со мной случилось, включая выигрыш на спортивных ставках у местного пивбара, странную ночь в квартире Лешего, встречу с отцом, у которого я выхватил дипломат, потом завод и… Диана…
— Господи… — простонал я. — Где я…
Рядом с лицом что-то плюхнулось. Сфокусировавшись, я увидел крупные печатные буквы черного цвета «Советский Спорт».
Чьи-то сильные руки приподняли меня и усадили на деревянный ящик.
— Грязный, как свинья… — пробурчал кто-то за спиной. — Отряхни его немного.
— Я? Что я, нанялся? Сам отряхай или вон, Леонтьевну попроси, пусть его почистит.
— Шеф сказал, чтобы никому…
Раздался короткий смешок.
— Так она глухонемая, кому она расскажет?
— И то верно…
У меня не было ни сил, ни желания поворачиваться к этим голосам. Я сидел, тупо уставившись в земляной, черный от кровавых потеков, пол. Значит, я проспал всю ночь. Вырубился от усталости. Думал, что не сплю, но эти сны на грани реальности убаюкали меня… и теперь я был на себя зол.
НЕ СПИ, ВОКРУГ ЗМЕИ, — зажглась в мозгу новая фраза, и я лишь злорадно качнул головой.
Я мог сбежать и проспал. И теперь мне предстояло… я понятия не имел, как выкручиваться из возникшей ситуации.
За спиной хлопнула еще одна дверца.
— Леонтьевна, он буйный, белочка к нему приходила, пришлось привязать и запереть, чтобы на себя руки не наложил. Нажрался вчера. Почисти его немного, чтобы на человека был похож. Вот, держи рубль.
Я услышал сдавленное мычание, по интонации которого совершенно ничего нельзя было разобрать. Ну и что, если я ей подмигну. Ну и что, если закричу, что меня похитили и пытают. Даже, если она поймет (что вряд ли), то что она сможет сделать? И… даже если сможет, даже если пойдет в милицию, что тогда меня ждет? Человек без документов, откуда я взялся, объяснить не смогу. Да, скорее всего, если я не буду распространяться о своих похождениях, то после непродолжительной проверки меня, скорее всего, отпустят, и даже сделают новые документы, я могу притвориться, что потерял память, но…
Этот проклятый Шелест никуда не денется. Теперь он от меня не отстанет, пока не увидит результата или не поймет, что я его обманул. Конечно, можно было подивиться наивности людей прошлого — вроде бы, человек уже в возрасте, авторитетный, руководит крупным предприятием и одновременно верит в сказки. Впрочем, моя участь от этого не становилась легче.
Я вздохнул и одновременно услышал вздох прямо за спиной. Я не видел самой женщины, но слышал, как она дышит — тяжко, со свистом, словно у нее была астма. Моей спины что-то коснулось, я инстинктивно дернулся, но тут же понял, что вреда она мне не причинит.
И правда… по спине и плечам прошлась щетка, потом она отряхнула от пыли рукава и, наконец, ей пришлось выйти вперед.
В контровом свете я смог увидеть только длинное темно-синее платье почти до щиколоток и руки, сжимающие приличного размера щетку.
«Может быть, этой щеткой чистят свиней перед тем, как их зарежут…» — пронеслось у меня в голове.
Я не помнил, чтобы на рынке резали свиней, хотя несколько раз с матерью был в мясном отделе — он казался мне ужасным, страшным и такими же чудовищами представлялись продавцы в белых, похожих на докторские, халатах. Сквозь их растянутые фальшивыми улыбками рты блестели золотые зубы, с железных рам над прилавками свисали огромные свиные туши, а по их желтоватым ребрам ползали мухи.
Я вспомнил это так ясно, что невольно зажмурился. Видимо, Леонтьевна заметила мою реакцию, наклонилась и потрепала меня по шее.
— М…м…ммм… — промычала она негромко, и в этом мычании я услышал нотки сочувствия. Утешая, она гладила меня по загривку и от нахлынувших чувств, на глаза навернулись слезы, а в горле встал ком.
Потому что…
…я вдруг вспомнил кое-что еще, а именно — маленькую женщину, пробиравшуюся с тряпкой внутри этих прилавков, там, где стояли страшные мужики в своих заляпанных кровью халатах, а она — бесстрашная, расталкивала их, орудовала веником, тряпкой, сгребала мусор в ведро и… что-то мычала.
Я еще спросил у мамы:
— Мам, а что говорит эта тетя? — я приподнялся на цыпочки, чтобы показать на нырнувшую куда-то вглубь женщину.
— Антон! — одернула меня мама, — ну-ка перестань. Тихо! — она наклонилась ко мне и прошептала: — Эта тетя — уборщица, она не может говорить.
Я помню ужас, который парализовал меня тогда. Как так? Как не может говорить? А как тогда она сообщает всем, что ей нужно? Как она живет в этом мире без слов, используя лишь это нечленораздельное мычание? Все эти вопросы мигом пронеслись в моей голове, но задать их матери я не решился. Когда мы выходили из мясного отдела, я еще раз обернулся и увидел кончик швабры и ее худые плечи в темно-синем халате, мелькающие в самом центре этого страшного места.
— Значит, это были вы… — прошептал я.
— М…м… — послышалось в ответ.
Она снова зашла мне за спину, ее пальцы коснулись моей шеи, по телу пронеслась волна электрического тока, и я едва не подскочил, и только связанные сзади руки (которые, слава богу, сняли с крюка), удержали меня от рывка к приоткрытой двери.
— Леонтьева, хорош драить! Он чистый уже!
— Да она глухая, забыл, что ли? Иди ткни ее!
— Сам иди, я ее боюсь, говорили, что она ведьма какая-то.
— Ну ты и дебил…
— Карася помнишь? У шефа водителем работал?
— Два года назад? Я только пришел. Никогда его не видел.
— А-а, ну вот. Она написала ему, что он с обрыва на машине в реку упадет и умрет. Карась, как сейчас помню, от смеха чуть не подавился. Какой тут у нас обрыв? В результате однажды утром, когда он ехал, перед его тачкой дорога провалилась и он туда рухнул целиком. Выбраться не смог, яма узкой очень была — машину мгновенно затопило.
— Откуда ты знаешь, что она ему что-то писала? Веришь в слухи всякие, которые бабки возле подъездов плодят.
Гнетущее молчание длилось секунд десять. Я напряженно вслушивался в низкий гул холодильников, боясь пропустить хоть слово из их неторопливой беседы. Они разговаривали где-то за спиной, там был еще один выход. С той стороны тянуло сигаретным дымом.
— Я сам был свидетелем, — наконец ответил второй. — Она подошла к нему вечером, постучала в окошко «Волги», Карась открыл, а она подала ему записку.
— Записку?
— Ну да, она со всеми так общается, записками. Говорить же может, вот и пишет. Только есть одна странность в ее записках. Карась потом мне показал ее, я сразу заметил, что это ерунда какая-то.
— Что за странность?
Снова наступила пауза.
Леонтьевна меж тем продолжала чистить полы моего пиджака и делала это так сосредоточенно, будто это было самым важным делом на свете. Шуршание щетки заглушало разговор этих двух типов. Она мешала мне слушать, и я даже начал на нее злиться.
— Эта записка была напечатана на машинке.
— Не понял. На печатной, что ли?
— Да, на печатной, дурень. На какой же еще!
Пауза после этих слов была еще длиннее и напряженнее. Кажется, мои похитители забыли и про меня и про уборщицу. Я прикрыл глаза и сквозь щелки сомкнутых век смотрел на земляной пол сарая. Я боялся, что женщина выйдет из-за спины и мне придется взглянуть на нее. Придется увидеть ее лицо.
— А ты видел саму записку? Что там было написано?
— Я ж объясняю тебе, после того как Карась прочитал ее и начал ржать, он передал ее мне, я сидел на месте шефа на пассажирском сидении.
— «Ну и дура глухонемая!» — сказал мне Карась. — Ромыч, глянь, что она придумала!
Он передал мне записку, но я не увидел в ней ничего смешного.
— И что ей было?
— Кому? Леонтьевне? Ничего, конечно. А что ты ей сделаешь? А потом, когда Карась того… навернулся, о записке никто и не вспомнил. Да о ней, в общем-то никто и не знал. Кроме меня.
Парни замолчали.
Я прикрыл глаза полностью и перенесся в тот роковой вечер, когда я сунулся играть на ставки, загремел в вытрезвитель, а потом оказался рядом с Лешим — как-то его фигура всплыла в моей памяти сама собой — неказистая, нескладная, не от мира сего. Мы только что вышли за порог вытрезвителя, он что-то говорил о своей матери, а потом я задал вопрос:
«А где твоя мать работает?»
И… Леший перевел разговор. Он ничего не ответил. Я решил, что прослушал ответ, потому что мое состояние было неважным, да и момент не слишком располагал к внимательному слушанию, однако…
Фамилия его матери — Лапина М.П. находилась в списках работников завода, и не просто завода, а секретного отдела НИОКР… и фамилия эта была первой в списке. Может быть, это ничего не значило, однако… не у каждого советского человека в те времена дома присутствовала печатная машинка, и уж тем более, не у каждой уборщицы…
Как же она одновременно могла работать и на заводе, и на рынке? Впрочем… если уборщицей, вполне возможно, но уборщица вряд ли входит в список штатных работников НИОКР…
Если только…
— Убери ее оттуда, хватит, чего она так долго?! — рявкнул хриплый голос.
Послышались шаги, уборщица отпрянула от меня, я услышал ее удаляющиеся шаркающие шаги, хлопнула дверь. Передо мной появились ноги в спортивном трико и в кедах.
— Вставай. Во сколько вы там начинаете?
Вопрос поставил меня в тупик. Я думал о том, каким образом мать Лешего, работница ОКБ «Звезда» и уборщица рынка могли оказаться одним и тем же человеком. Если, конечно, все это не было моими фантазиями после адской ночи в цеху по разделке свиней.
— Слышь, ты че, уснул что ли?!
— Что? — я поднял взгляд и уставился на парня.
Это был один из вчерашних — небритый, с волчьим взглядом, коротким ежиком и шрамом на лбу. «Типичный уголовник», — сказали бы в те времена, но пройдет еще несколько лет и эти люди станут сначала уважаемыми бандитами, а после...
— Во сколько начинаете на этом своем заводе? — мясник явно начинал терять терпение.
Я понятия не имел, во сколько открывается завод. Отец ехал туда к семи утра.
— В семь.
— Че так рано? — лениво протянул парень.
— Работяги же! — засмеялся второй своей удачной шутке.
— Бери газету! — кивнул стоящий передо мной парень на «Советский спорт», валяющийся под ногами. — По пути заедем в киоск, возьмем еще свежую. И смотри, без фокусов. Твой лимит на фокусы закончился.
Я кивнул.
— Ну вот и молодец. Поехали, Ромыч!
— Бери газету, глухой что ли?
Я тряхнул связанными за спиной руками.
— А-а! — осклабилось лицо со шрамом. — Значит, ты не этот, как его… Гудини! А шеф думает, что ты фокусник. Иначе бы сбежал за ночь.
Он зашел мне за спину и освободил руки. Я поднял газету. Это был номер за среду, шестое мая. На первой странице красовалась фотография худощавого легкоатлета, бегущего среди соперников по стадиону навстречу камере. Заголовок статьи гласил: «Илья Шаров — новая звезда легкой атлетики» и чуть ниже — «Что случилось на стадионе во время чемпионата СССР в беге на 5 тысяч метров?»
В голове шевельнулось что-то знакомое, я всмотрелся в лицо спортсмена и вдруг вспомнил. Фото из какого-то календаря с бегущими спортсменами, в числе которых был и Шаров, висело на стене в моей комнате. Я был не особый фанат бега, но в ту пору фотографий Шварценеггера еще не появилось и на стены вешали что придется.
— Что уставился? — мясник чувствительно ткнул меня в бок. — Выходи, не рыпайся.
На этот раз они не стали накидывать мне на голову мешок, и когда я вышел, то сразу понял, что нахожусь на задворках рынка. Это, конечно, был не тот современный рынок, что теперь, но, когда Жигули выехали за ворота, я увидел башенки пристройки позади рынка — в девяностые годы здесь будет склад алкоголя, разгул преступности и настоящий дикий запад во всей красе. Во всю длину стены на задворках рынка, вдоль которой мы сейчас ехали, будут висеть джинсы, кожаные куртки, турецкий, польский и китайский ширпотреб, и толпы людей, идущих мимо, наконец-то смогут купить то, о чем так мечтал подвозивший меня таксист.
— Че ты туда уставился? — насторожился второй парень — Ромыч, который сидел вполоборота на пассажирском сидении возле водителя и не спускавший с меня глаз.
Я покачал головой.
— Хорошее место для торговли, — сказал я.
— Где? Там что ли?! — он глянул на грязную желтоватую стену и заржал как конь. — Гудини! Здесь даже менты боятся ходить, какая торговля?
Через пять минут автомобиль тормознул у киоска «Союзпечати», и мясник купил еще одну газету. Он бросил мне ее на заднее сидение, потом глянул на время.
— Без двадцати. Как раз успеваем.
Мы подъехали к проходной завода, когда стрелки больших часов над козырьком показывали «6:55». От остановки к заводу тянулась длинная вереница людей.
— Слушай внимательно, Гудини. Мы будем стоять здесь до конца смены. Во сколько ты заканчиваешь?
«Семь плюс восемь пятнадцать и плюс час на обед шестнадцать», — прикинул я быстро.
— В четыре, но могу и задержаться, если начальник цеха скажет. Сейчас сдаем важную продукцию…
— Короче, не пудри мозги. Убежать ты не сможешь, даже не пытайся. Мы ждем тебя с результатом. Но я уверен, никого результата не будет. Если попытаешься улизнуть, мы тебя найдем и повесим на крюк. А дальше ты сам додумаешь, что будет. Понял?
— Понял.
— Вот и молодец. Ну все, пошел!
Я открыл дверь и на ватных ногах вывалился из автомобиля. В висках стучало, я очень хотел пить. Все кости ныли и в целом мое состояние было ужасным. Но еще ужаснее была бы сейчас встреча с Дианой, или, не дай бог… с кем-нибудь еще, кто мог бы меня узнать. Например, с уборщицей, или… отцом.
Я пригнул голову и, сжав в руке газеты, засеменил к проходной.
Проскользнув с потоком через двери, я оказался перед будкой, их которой вахтер (к счастью, это был другой человек) смотрел пропуски и где народ расписывался в журнале.
Я хлопнул себя по карманам, замер, кто-то подтолкнул меня сзади, и я вдруг осознал, что стою перед будкой и не могу найти пропуск.
Какой-то липкий ужас овладел мною. Я суетливо начал обыскивать карманы, залез во внутренний, но и там его не было.
— Ваш пропуск, — холодным тоном сказал вахтер — мужчина лет пятидесяти с пустым водянистым взглядом из под нависающих бровей.
Толпа сзади напирала, голоса сделались громче.
Я полез в карманы штанов, но и там ничего не нашел.
— Сейчас… подождите…
Дыхание парализовало, я вдруг осознал, что нахожусь в одном шаге от инфаркта. Его нигде не было. Кто-то украл? Выпал? Забрали похитители? Все могло быть…
Я снова полез в боковой карман и вдруг ощутил там маленькую свернутую бумажку.
Это явно был не пропуск. Вытащил ее — свернутый тетрадный листок, развернул и уставился на него, ничего не понимая.
Там, не попадая в клеточки, было напечатано всего два слова и две цифры:
ДИНАМО — ДНЕПР 3:0
— Мужчина, это не пропуск. Давайте быстрее или отойдите и не задерживайте людей! — повысив тон, сказал вахтер.
Я машинально потянулся во внутренний карман и вынул пропуск, которого пару секунд назад там не было. Я готов был в этом покаяться.
— Вот… простите…
Вахтер мельком глянул на пропуск и кивнул.
— Все нормально. В журнале распишитесь.
Сделав запись в канцелярской книге, я прошел внутрь.
Я понятия не имел, откуда взялась эта записка, кто и когда мне ее подложил. Но догадывался. Мои мысли были очень далеко за пределами завода, когда кто-то окликнул меня.
— Вам привет от моего сына!
Это была Диана. Она выглядела очень свежо, даже восхитительно. Она улыбалась и весь ее вид выражал откроенную симпатию ко мне. Что для посторонних, наверное, могло выглядеть странным, ведь мы, считай, виделись всего один раз. Если не считать, конечно, другие времена.
— Спасибо, — буркнул я, стараясь не дышать в ее сторону.
— Признаться, я хотела вчера его наказать, но вы… в общем, провела беседу… мы друг друга поняли… к тому же, мне выдали новые часы. — Она вытянула руку и повертела тонкой кистью, на которой поблескивала золотая «Чайка». — Правда замечательные?
— Ага.
Она присмотрелась ко мне.
— Вы неважно выглядите. Может, что-то случилось?
— Спасибо, все хорошо… просто… плохо спал. Проспал, не успел погладить костюм… но это не страшно.
— Точно?
Я кивнул.
— Ну хорошо, а то на вас лица нет. Тогда я спокойна.
— Спасибо, что… в общем, спасибо.
— Тогда я побежала? С этими испытаниями работы невпроворот.
— У нас тоже! — я попытался улыбнуться.
— До встречи!
— До встречи!
Она свернула в какой-то заводской проулок и через пару секунд скрылась в толчее. А я, совершенно обессиленный, побрел в свой цех, снова нащупал бумажку с результатом матча и вспомнил прикосновение рук уборщицы к своей шее.
Меня коснулась вечность или я коснулся ее… это предстояло выяснить совсем скоро.