На часах семь пятнадцать утра. За окном темнотища - для декабрьского солнца еще совсем не время. Операция «дотянуть до пересменки» с треском провалилась, и мы стали натягивать куртки под громогласный крик Инны-диспетчера «Сто двадцать первая - вызов!!!!!!!»
Когда работать осталось меньше часа, на повод смотришь с замиранием сердца - что дают? Тяжелый или нет, везти или не везти? А если везти, то прикидываешь - куда могут дать место. По закону подлости именно последний вызов часто оказывается «нехорошим», с дальней госпитализацией или другими сюрпризами. Посмотрев на планшет в этот раз, мы многозначительно переглянулись, увидев там «желудочное кровотечение?» Если подтвердится - сто процентов больница…
До места долетели минут за десять, благо недалеко. Нас встретила женщина в возрасте: со слезами на глазах, заламывая руки, она причитала что-то про бабу Зину. Бабой Зиной, по-видимому, была маленькая старушка в соседней комнате. Очень худенькая (такая, что терялась на разложенном двуспальном диване) и очень бледная (такая, что практически сливалась с простыней).
⁃ Она же умрет, умреееет! - кричала та, что помоложе.
Баба Зина взглянула на неё, многозначительно закатила глаза, а потом произнесла невероятно мощным недрогнувшим голосом, который никак не вязался с бледным внешним видом: ⁃ Цыц, Ира! Умру. Но дома, в своей кровати, глядя вооон туда - на фото моего дорого Михаила Кузьмича. Заждался уж небось там меня…
Я нарушила неловкую повисшую паузу: ⁃ Так, давайте разбираться, что случилось, что вас беспокоит. А то мы пока ничего не понимаем.
⁃ Да у неё кровотечение внутри, - опять переходя на крик, продолжила родственница Ира. Третий день стул черный-черный как гуталин. И рвало ещё чем-то коричневым… А она скорую отказывалась вызывать, я уж наперекор сегодня позвонила вам! Эх, баба Зина(((
⁃ Ну что, Зинаида Павловна, это правда? - спросила я.
⁃ Правда в том, деточка, что мне восемьдесят девять лет! Я много прожила. А сейчас у меня рак, и я все равно умру - через три дня или через месяц. А может через два месяца, но не особо великая разница!
- Давайте-ка посмотрим вас для начала! – коллега начала шустрить вокруг нашей пациентки, измеряя давление и проводя другие необходимые процедуры. - Мда… Восемьдесят на сорок… Живот болезненный, при ректальном осмотре – мелена. Нехорошо. Ой как нехорошо! Сейчас катетер поставим, капельницу, и поедем. Тут в больницу без разговоров! Дома чем мы вам поможем? И повернувшись к Ире, добавила - собирайте ее.
- А ну, цыц! Ишь чего удумали – собирайте… Не поеду я никуда! Сказала ведь Ирке – не вызывай. Зачем??? Бестолочь!
- Вы понимаете, что ваше состояние может угрожать жизни?
Зинаида Павловна красноречиво взглянула на нас и, корчась от боли, отвернулась к стенке, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Закон подлости вопреки ожиданиям не сработал. Мы освободились ровно в восемь. Но черт возьми, как хотелось, чтобы именно сейчас было иначе. К бабе Зине было еще несколько вызовов. Каждый раз Ира заламывала руки, а кто-то из наших говорил о том, что «диагноз серьезный и дома оставаться нельзя». А потом выходил из квартиры – с тяжелым сердцем или… с облегчением, потому что вызов последний…
Ей «повезло», все стало совсем худо в один момент. И приехавшая в очередной раз бригада не успела вывезти ее без сознания и без согласия. Она ушла не в машине скорой на холодной каталке и не на одинокой больничной койке. Она лежала на своем двуспальном диване, на сухой простыне и взбитых заботливыми Ирочкиными руками подушках. А со стены на нее смотрел улыбающийся Михаил Кузьмич, и даже как будто подмигивал.