Для нашей, некогда самой читающей, страны этот американский писатель — не только память о «шестидесятниках», с их модой на бороды, свитера, трубки и обращение «Старик!» (море смеётся где-то рядом). Общим местом стало утверждение, согласно которому родившийся 21 июля 1899 года в богатом пригороде Чикаго Эрнест Миллер Хемингуэй одно время был более известен в Советском Союзе, чем у себя дома. Причём западная точка зрения гласит, что жителями СССР он воспринимался прежде всего не как выдающийся писатель, а в качестве некоей «контркультурной иконы, воплощающей американский идеал личной свободы», протестного стремления к западному «празднику, который всегда без тебя», от улочек Монмартра до снегов Килиманджаро, а, мол, «его произведения сформировали мировоззрение целого поколения» и тем самым «внесли свою лепту в окончательный распад СССР».
Миф о Хемингуэе именно таков он существует во множестве зеркалящих друг друга пересказов, и не стоит удивляться тому, что в этих бесконечных зеркалах отразилось, помимо прочих, вдохновенное претензиями на «дискурсмонгерство» лицо, известное как Дмитрий Быков*: не в его лекциях, где про «героическое враньё» Хемингуэя, а там, где писатель «поучаствовал во всех самых грязных и страшных катаклизмах своего века, от Первой мировой войны до кубинской революции — и отовсюду вышел чист, да ещё вынес первоклассные тексты…» Как вы сами понимаете, второй взгляд — менее свежий и правильный, поскольку во время его создания гендерность и инклюзивность ещё не входили в обязательную программу фигурного катания слов. Для нынешней западной cancel culture («культуры отмены»), которую осваивают и российские либералы, до того вдоволь тренировавшиеся на всём советском, Хемингуэй остаётся целью, но уже не в качестве образцового героя, а в качестве удобной мишени…
Но в негласной отечественной иерархии общественно-литературных приоритетов (или мод) в конце 50-х, все 60-е и даже в начале 70-х «старина Хем» стоял чрезвычайно высоко. И действительно питал надежды юношей, которые с тех пор успели постареть или даже уйти в мир иной, но так и не выросли, хотя очень хотели быть бесстрашными, мужественными, способными преодолевать любые препятствия — не ради какой-то определённой официально признанной и одобренной цели, а просто «по жизни», в которой возможно всякое. Если в довоенные годы произведения Хемингуэя восторженно принимались прежде всего верхушкой творческой интеллигенции СССР, а для широкой аудитории он выглядел непонятным и «мелкобуржуазным» индивидуалистом, «зацикленным» на проблемах личной свободы и последствий её реализации, то уже к концу 1950-х, когда уровень образованности советской аудитории существенно вырос, а «классовых инстинктов» — напротив, снизился, так что литературный подтекст, и культурный контекст произведений Хемингуэя стали более понятными и «своими» для советского читателя. Его «догнали».
Всё творчество Хемингуэя пришлось на эпоху становления и укрепления США в статусе ведущей мировой державы на фоне общего научно-технологического рывка человеческой цивилизации, это практически непрерывная восходящая линия в их истории, даже с провалом Великой Депрессии конца 1920-х—начала 1930-х годов. Всего за год до рождения будущего писателя, в 1898 году, Соединённые Штаты после трёх с половиной месяцев боевых действий успешно завершили свою первую «настоящую» империалистическую войну — против Испании, в итоге получив Гуам, Пуэрто-Рико и Филиппинские острова, а также безраздельный контроль над Кубой. В Испании эта война, ставшая символом национального позора, породила «поколение 1898 года», череду социальных конфликтов, кульминацией и завершением которых стала гражданская война 1936-1939 годов, в которой Хемингуэй поучаствовал, а на Кубе — жил. Мало того, что эта восходящая линия постоянно чувствуется в произведениях писателя — сами его произведения стали важной культурной составляющей американского мифа. Герои писателя — безусловно, хозяева своей жизни, но при этом оказываются «потерянным поколением» и, как отметил ещё в начале 30-х один из первых отечественных переводчиков произведений Хемингуэя Иван Кашкин, «живут, стиснув зубы».
До выхода в свет первых своих художественных произведений Хемингуэй, помимо участия добровольцем на итальянском фронте Первой мировой войны, работал журналистом, в том числе как зарубежный корреспондент, в изданиях США и Канады. Опыт этой работы во многом определил «телеграфный стиль» прозы Хемингуэя, с её «принципом айсберга», когда читателю предлагается «додумать» бóльшую часть смыслового объёма произведения по создаваемой писателем для чтения «верхушке» его текста. Тем самым, как и полагается в рамках модернизма, создаётся некая загадка, которую необходимо разгадать, восстановив отсутствующие или разрушенные причинно-следственные связи. Но вот чего в творчестве Хемингуэя нет, так это мистики, сверхъестественного, всё возможные намёки на его присутствие поглощены подтекстом, находятся ниже ватерлинии создаваемых автором «айсбергов» — в данном отношении достаточно сопоставить повесть «Старик и море» (1952) с романом Германа Мелвилла «Моби Дик» (1851). Мир Хемингуэя полон неожиданностей и различных «подводных камней», но по сути своей рационален и познаваем, это мир, который принципиально может и должен быть «нашим», «своим» для каждого человека. Что неизменно привлекало и привлекает к нему читателей. Возможно, самая лучшая экранизация произведений «старины Хема» — мультфильм Александра Петрова «Старик и море» (1999), сияющий всеми красками и отражениями этого мира. Но, согласно христианской традиции, «какая польза человеку, если он весь мир приобретёт, а душе своей повредит?»
Бала ли повреждена душа всемирно известного писателя, лауреата Нобелевской премии по литературе 1954 года, который оборвал свою жизнь самоубийственными выстрелами 2 июля 1961 года («Мир — прекрасное место, за которое стоит бороться, и мне очень не хочется покидать его»)? Винить ли в этом его депрессию и паранойю (маниакально-депрессивный психоз)? Поскольку сам Хемингуэй, минимум со времён гражданской войны в Испании, где сблизился с Михаилом Кольцовым (Фридляндом) и Андре Марти, был хорошо знаком (вплоть до личного участия) с методами работы специальных служб, он, как выяснилось, не слишком ошибался насчёт слежки ФБР за собой. Возможно, и его депрессия тоже была вызвана какими-то объективными причинами?
Уже не секрет, что в 1941-1949 годах Хемингуэй значился в документах НКВД под кодовым именем «Арго», и это не было каким-то исключением из правил его жизни и творчества — писатель всю жизнь не чурался общения с «рыцарями плаща и кинжала», это было неотъемлемой частью его, заядлого спортсмена, болельщика, гуляки, охотника и рыбака, любви к риску и опасности. И он, автор «самой кубинской» повести «Старик и море», полностью поддержал революцию на Острове Свободы, более того, по личному приглашению Хемингуэя Фидель Кастро и «тёзка» писателя Эрнесто Че Гевара 15 мая 1960 года приняли участие в учреждённом писателем за десять лет до того ежегодном международном турнире по рыбной ловле (и Кастро занял второе место, поймав голубого марлина весом в 25 кг). Соответствующие заявления нобелевского лауреата звучали на весь мир, причём гораздо громче и с большим эффектом, чем его же недавние заявления в поддержку Бориса Пастернака, а сам «старина Хем» становился всё более неудобным американским властям.
Не факт, что вследствие этого (но и полностью исключать подобное никаких оснований нет), в октябре 1960 года с ним в мадридском ресторане и случилась манифестация психоза. Вроде бы спонтанная, или это было целенаправленное отравление психоактивными веществами? А уж насчёт избранной врачами, при активном, хотя тщательно замазываемом содействии со стороны его четвёртой жены, методики лечения электрошоками (только за декабрь 1960 года было проведено 11 сеансов), вопросов вообще более чем достаточно. Всё это более чем похоже на доведение до самоубийства (и самоубийство ли это было? Ведь другие версии официально не изучались и даже не предполагались, тем более — «наследственные» причины были налицо). Ни на полёт Гагарина (а первый человек в космосе был читателем и почитателем произведений Хемингуэя), ни на организованное ЦРУ вторжение в бухте Кочинос писатель уже не был в состоянии публично откликнуться. Так что к и без того многочисленным «загадкам шестидесятых», как представляется, стоит отнести и гибель Эрнеста Хемингуэя, который, несомненно, останется в числе самых ярких и выдающихся мировых писателей ХХ века.
Георгий Судовцев
*лицо, выполняющее функции иностранного агента