Вот так, летом я — обладатель «кредитной» Барби, зимой лирический мечтатель. Почему, писала об этом здесь.
Но! Я читаю воспоминания ровесниц, которые подглядывали за новинками Mattel в специальных журналах, в рекламе. Я из детства не помню ни одной такой рекламы, при этом телевизор у меня совершенно точно был. Журналов совершенно точно не было). Объяснение у меня одно — психика не фиксировала то, что подсознательно я сама отметала.
И я не помню, чтобы навязчиво просила игрушки, было не принято. Но один раз все-таки кинулась в ноги осмелилась, когда родственники засобирались в райцентр на рынок. Я просила любую — брюнетку, блондинку, седую… За годы игры чужими куклами, любования чужими куклами я научилась сносно шить, мастерить кукольные штучки. И очень хотелось делать это не в стол, а, наконец, для своей.
Эти шесть часов ожидания родителей бабушка подверглась серьезной психологической атаке: «Ба, скоро? Ба, купили, как думаешь? Ба! Ба! Ба!»
Приехали. Ныряю в сумки — два батончика Wispa, нам с сестрой. Покупали чаще всего только их, потому что родители были убеждены — в шоколадке должен быть шоколад, а не эти чуждые нормальному советскому человеку нуга и карамель.
Копаю дальше — цветные китайские сланцы на платформе для старшей сестры (вполне живые сегодня, спустя 30 лет ).
Куклы нет. Неужели опять?! От отчаяния хотелось стать маленькой-маленькой, с наперсток, исчезнуть и посмотреть, как эти взрослые будут меня искать, кусать локти от того, что не прониклись моими мечтами и чаяниями. В то, что на целом рынке не нашлось ни одного дутика, я отказывалась верить.
Но вот из другой сумки достают кулек. Только не из газеты «Правда», как в моем сне, а из бумаги, фактуру которой сегодня называют крафт. Разворачиваю и —… просто лечу в пропасть, в глубину своего несчастья. Это даже не пупсик на теле Барби. Это какое-то «чудовище» ростом примерно 25 см. Да простят меня коллекционеры советских кукол).
На самом деле, это была миниатюрная кукла одной из отечественных фабрик. Не соображу, какой правильно задать Яндексу запрос, чтобы найти ее. Помню, на том подарке я одобрила лишь платье-халат из атласа нежно-фиолетового цвета с белой кружевной оторочкой. В остальном — тот же Андрейка, только хуже. Вместо волос приклеенный белый парик с двумя косами. Я хотела рыдать навзрыд, хотела в сердцах высказать все, что наболело. Но хорошим девочкам плохие эмоции запрещенв. Да и большая девица-то, стыдно. Взяла подарок и молча пошла решать, что со всеми этим делать. Понимала — другую уже не купят, все, лимит исчерпан.
Дети не умеют рефлексировать. Они воспринимают события здесь и сейчас и делают выводы, насколько позволяет их жизненный опыт.
Естественно, я не вдавалась в анализ, почему мои родители так упорно не покупали что-то, даже близко похожее на Барби. А все просто. Они видели в ней зло не меньшее, чем я в кукле в фиолетовом халате. Мой Андрейка безнадежно устарел, девичьими сердцами теперь правят другие куклы — с откровенным бюстом, в пестрой синтетике, с ярким макияжем. Таким, за который отчитывали на партсобраниях, выгоняли из комсомола и срывали пионерские галстуки. Пестрая феерия ворвалась в наш быт, местами коммунальный, и натолкнулась на бетонную стену неприятия. Какими вырастут девочки, играющие в дочки-матери с пухлыми Аришами, Настеньками, понятно. А что будет из этого…
Но барбизацию детского сознания было не остановить. Вместе со спортивными костюмами из мятого шелка (синтетики), с платьями из мокрого шелка (синтетики), модой на челки веером пришла Барби, задержалась, и пережила все это.
Но не победила убеждений моих родителей. Я, сорокалетняя, недавно забрала на почте свое долгожданное приобретение. Мама, заглянув в коробку, прокомментировала: «Какая-то страшная».
«Мам, не ты мне ее купила, я сама себе ее купила. Обещаю больше никогда не просить у тебя Барби».
Мы обе улыбнулись.
А твоя, уважаемый читатель, родительская крепость быстро пала под натиском купить главную мечту детства?
