«И все исчезнет невозвратно не в очистительном огне, а просто в легкой и приятной венецианской болтовне». Так в начале 1920-х поэт Владислав Ходасевич увидел возможную гибель мира – в шуме и гаме большого города, под ни к чему не обязывающие разговоры. «Легкая и приятная болтовня» - то, что очень ценил венецианец Витторе Карпаччо. Конец света он не писал и вряд ли задумывался об эсхатологии, но нередко был в своих картинах настолько «многословен», что главные герои и смысл происходящего терялись.
Посмотрите, например, на «Исцеление одержимого на мосту Риальто». Картина, предназначенная для религиозного братства святого Иоанна Евангелиста, рассказывает, как с помощью фрагмента чудотворного Святого креста удалось излечить бесноватого. Само чудо происходит в левой части картины, на втором этаже лоджии дворца. Но прежде всего глаз цепляется не за него, а за мельтешение фигур и лодок и любовно выписанные здания. Карпаччо явно хочется показать нам свой родной город, который он очень любил.
Если Брейгель-старший изображал Христа, Иосифа, Марию, апостола Павла в будничной круговерти, где чудо и величайшие трагедии не видят, это было четкой концепцией художника-мыслителя, с грустью глядевшего на безумный мир. Карпаччо совсем не такой. Ему прежде всего хочется остановить нас, взять за локоть и говорить, говорить, говорить… То, с чего начался разговор, быстро забывается, важен сам процесс.
Так же «легко и приятно» Карпаччо говорит о Рождестве Богородицы. Если б не название, можно вообще не догадаться, кто появился на свет. Все теряется и растворяется в прелестных трогательных деталях, изображенных с большой нежностью. Только при чем здесь Мария?
Как бы ни были хороши эти работы, лучшие картины Карпаччо – те, где он преодолевает свое живописное многословие. И делается от этого еще более красноречив. Один из шедевров художника – "Сон святой Урсулы".
Полотно входит в цикл, изображающий эпизоды жития этой христианской мученицы: английские послы просят руки Урсулы для принца Эрея, послы отправляются в обратный путь, Урсула и Эрей встречаются друг с другом, Урсула встречается с папой Кириаком и т.д., до трагической гибели святой от рук гуннов.
Во всех картинах цикла много людей и действия, кроме одной. Здесь Карпаччо прекрасно соединяет чудесное и обыденное, добиваясь выдающегося результата. К спящей Урсуле входит ангел и открывает, что ее ждет. Композиция полотна напоминает Благовещение, но ангел несет не благую, а горестную весть о предстоящей гибели. При этом картина на редкость светлая, смерть не страшна. Комнату заливает мягкий свет, от которого не укрывается ни одна деталь. Хочется подолгу рассматривать их и не уходить. Ведь мы тоже находимся внутри.
Как и в другом шедевре Карпаччо «Видение святого Августина».
Снова комната с любовно выписанной обстановкой, снова нежный свет, снова тишина. И снова чудо, увиденное как реальность. По легенде, Августин решил написать письмо святому Иерониму, еще не зная о его смерти, и задать несколько богословских вопросов. Он обдумывал послание, и вдруг келья озарилась неземным сиянием и голос Иеронима сказал, что его душа уже на небесах.
Как и Беллини в «Экстазе святого Франциска», Карпаччо решительно отказывается от эффектных образов. Его неземное сияние – всего лишь льющийся сквозь окно солнечный свет, на который завороженно смотрит не только Августин, но и милая собачка.
А вот что видит «Молодой рыцарь на фоне пейзажа»?
Это одна из самых загадочных и притягательных картин художника. Она настолько нетипична для мастера, что когда-то ее даже приписывали кисти Дюрера. Кто изображен на холсте, не выяснено до сих пор, зато искусствоведы сходятся во мнении, что тщательно прорисованные цветы и растения – не просто часть фауны, а аллегории добра и зла. Даже не зная этого, ощущаешь разлитую повсюду тревогу. Неслучайно рыцарь готов вынуть меч из ножен, словно видит опасность.
Поэзию Карпаччо находил повсюду – и в Библии, и в легендах, и в обыденности. Влюбленный в Венецию, он просто не мог не увековечить ее женщин. Правда, в истории искусства горожанкам не очень повезло. Когда-то большую картину художника разделили на две части. Нижняя, названная исследователями «Две венецианки», оказалась в Венеции в музей Коррер, а верхняя, получившая название «Охота в лагуне», - в музее Гетти в Лос-Анджелесе. Что это две части единого целого, выяснилось лишь во второй половине XX века. При этом дамы явно не обращают никакого внимания на лодки и находятся словно не здесь. Изящная сцена из жизни горожанок оказывается не менее таинственной, чем эпизоды жития святой Урсулы.
Последние годы жизни еще не старый Карпаччо практически прекратил писать. Но перед долгим молчанием создал еще один шедевр, снова признавшись в любви к Венеции. Здесь нет толп людей, теснящихся лодок, загадочных красавиц. Художник изобразил льва святого Марка – символ родного города.
Изысканная (именно так!) фигура хищника с крыльями занимает центр картины, а вдали виднеются здания и корабли. Символ и жизнь, вечное и сиюминутное в очередной раз неотрывны друг от друга.