Фильм Даррена Аронофски «Фонтан» 2006 года является ярким примером символического киноискусства. Возможно, что этот фильм и вовсе является лучшим фильмом этого режиссёра несмотря на то, что он оказался провальным в кассовом отношении.
Сюжет разворачивается вокруг одной пары – мужа Томаса Крео и его жены Изабель (Иззи). Широко известно, что фамилия двух главных персонажей переводится с латыни как «я творю», а с испанского – «я верю», а полное имя Иззи (Izzy Creo) можно перевести с испанского (Y sí, creo) как «да, я буду верить». Это не случайно, так как идеи творения и веры глубоко пронизывают суть фильма. Изабель – умирающая писательница, больная раком. Томас – онколог, стремящийся во что бы то ни стало вылечить свою супругу. В борьбе с раком он использует свойства загадочного дерева из Центральной Америки. Однако он не успевает вылечить свою жену, и она умирает. Возможно, подобный сюжет не представлял бы особый интерес с философской точки зрения, если бы он не раскрывался в фильме в свете мифологии и символики. Ещё до своей смерти Иззи рассказывает Томасу традиционное представление о перерождении, где жизнь человека после его смерти перетекает в природу, в том числе в дерево, посаженное на могиле. Поначалу Томас отказывается принимать смерть любимой жены, но затем следуя этому мифу, сажает на её могиле дерево, чьи чудесные свойства он использовал в попытке излечить рак.
Помимо этого сюжета есть ещё две ветви, действующими лицами которых являются те же самые персонажи, представленные в иных срезах реальности. Таким образом, сюжет разворачивается в трёх измерениях, трёх временах, трёх мирах. С одной стороны, их можно понять как прошлое, настоящее и будущее (либо не как будущее, а как надвременную реальность); с другой стороны как внутренний мир Иззи, собственно действительность и внутренний мир Томаса.
Сюжет о прошлом связан с событиями книги, которую писала Изабель и после её смерти дописал Томас. Интересно, что в ней двенадцать глав – это число месяцев в году, а год в архаическом мировидении представляется как микроциклическое отражение макроцикла – мира. Поэтому в некоторых языках одно и то же слово имеет два значения: и «год», и «мир». Книга повествует об испанском конкистадоре, отправляющемся на поиски сокрытой пирамиды майя. Найдя эту пирамиду, можно обрести Древо Жизни (Axis Mundi, Мировое Древо, Центр мира), благодаря которому можно спасти Испанию от захвата зловещим инквизитором, бесчинствующим в ней и покоряющим её область за областью. На это опасное задание конкистадора (Томаса) отправляет сама королева Испании Изабелла (Иззи). За всем этим можно с лёгкостью увидеть метафоры о жизни самой Иззи. Конкистадор соотносится с Томасом, Испания и её королева (тело монарха – тело государства) с самой Изабель, а инквизитор, представляющий собой жизнеотрицающее начало, – с раковой опухолью. Интересно, что здесь вырисовывается аналогия между христианским прозелитическим фанатизмом и раком. Также мы видим, что отношения Томаса и Иззи имеют не эквиполентный характер: женщина предстаёт в образе королевы, в то время как мужчина является её вассалом. Обретение Древа призвано исправить этот упадок, вернув их отношения ко времени космогонического начала: королева говорит, что она станет его Евой, а он её Адамом. При этом элементы библейской мифологии (Древо Жизни, Адам и Ева) раскрывают далеко не креационистскую картину мира.
Третья ветвь сюжета повествует о некоем фантастическо-символическом будущем, вневременной реальности, связанной также с внутренним миром Томаса, в которой он является духовным и просветлённым существом, пытающимся вернуть к жизни Древо, постепенно умирающее с годами. Возможно, что начало этого сюжета заложено как раз в конце сюжета о реальном мире, где Томас сажает на могиле Иззи дерево. Но более обоснованно будет видеть в третьей ветви иносказательное мировидение главного героя. Вкушая от Древа, он продлевает себе жизнь. Несомненно, что Древо является супругой главного героя (в случае понимания сюжета как будущего - перерождённой), о чём говорит множество художественных аналогий, в которых ствол дерева уподобляется её телу. В скандинавской мифологии первые мужчина и женщины были созданы из деревьев – Askr (Ясень) и Embla (Ива). Греческое слово ὕλη (hyle) значит «лес» и одновременно обозначало живое вещество, материю. Латинское слово māteria означало «дерево» или «древесина», в том числе в смысле «материя», «материал», в отличие от «ума» и «формы». Таким образом, в фильме мы видим традиционное индоевропейское представление о материи. Здесь материя человека раскрывается не через прах земной и глину как в библейском мифе, но через древесину. Отсюда ясно, что Томас вкушал именно плоть материи, ассоциируемую также с женским началом и, таким образом, со своей женой и тем самым продлевал свою жизнь. Здесь можно видеть и извечное понимание женского начала как источника вдохновения, питающего мужское. Стоит обратить внимание, что Томас в этой реальности является лысым. Отсутствие у него волос является младенческой чертой, что позволяет видеть в нём наиболее приближенного к космогоническому началу человека.
Смерть в фильме раскрывается через миф о жертвоприношении Первосущества, и идею Вечного Возвращения. Миф рассказывает о боге, который принёс себя в жертву, породив тем самым мироздание. Как очевидно, этот миф созвучен с рядом индоевропейских мифов о жертвоприношении Первосущества, различные части тела которого становятся строительным материалом для создания Космоса. Таковы германский Имир, латинский Рем, претерпевший историзацию, индоарийский Яма Пуруша, славянский бог Голубиной Книги, засвидетельствованный в двоеверческий период.
Из Имира тела земля была слеплена;
А горы из толстых костей;
Из черепа сделано небо лучистое,
Из крови горячей — моря.
— Старшая Эдда. Речи Вафтруднира, 21. Перевод С. Свириденко.
Боги создали землю из Имира тела,
Шумящее море из крови его;
Из волос его лес, из костей его горы,
Из черепа — неба лучистую твердь.
Из ресниц его мудрые боги сумели
Мидгард создать для людей.
Из мозгов грозовые зловещие тучи
Появились по воле богов.
— Старшая Эдда. Речи Гримнира, 40-41. Перевод С. Свириденко.
У нас белый вольный свет зачался от суда Божия
Солнце красное от лица Божьего,
Самого Христа, Царя Небесного;
Млад-светел месяц от грудей его,
Звезды частые от риз Божиих,
Ночи темные от дум Господних,
Зори утренни от очей Господних,
Ветры буйные от Свята Духа,
Дробен дождик от слез Христа,
Самого Христа, Царя Небесного.
У нас ум-разум самого Христа,
Наши помыслы от облац небесныих,
У нас мир-народ от Адамия,
Кости крепкие от камени,
Телеса наши от сырой земли,
Кровь-руда наша от черна моря.
От того у нас в земле цари пошли:
От святой главы от Адамовой;
От святых мощей от Адамовых;
От того крестьяны православные:
От свята колена от Адамова.
— Стих о Голубиной книге.
Как бы то ни было, героиня фильма Изабель видит в своей грядущей смерти не некий уход в ничто, но акт творения, новое рождение, выход за пределы прежнего существования и слияние в благоговении и гармонии с божественным началом. Её супруг поначалу не принимает такой взгляд, а на её похоронах даже утверждает, что смерть – это болезнь, тщетно силясь преодолеть её, но затем принимает её как Вечность и Любовь.
Это принятие связано с катарсисом и точкой высшего напряжения во всех трёх измерениях. В обыденной реальности Томас сажает на могиле жены дерево, принимая веру в миф о перерождении, о чём мы уже говорили. Конкистадор в результате достигает сокрытой пирамиды, поднимается на её вершину, где его встречает некий индейский царь-жрец, который ранит его, а затем просит принести в жертву, увидев духовную природу гостя как самого Первосущества. Конкистадор совершает это жертвоприношение и ему открывается вход в райский сад, высший уровень реальности, расположенный на вершине пирамиды, где он находит Древо, пьёт его сок и обращается цветами у его корней, повторяя тем самым космогонический миф, с одной стороны вновь разлагая себя на составные части, а с другой – обретая единство с вечным.
Духовное существо (лысый Томас) в итоге застаёт смерть Древа, соотносимую со смертью его жены и захватом Испании. В финале встречаются все три мира, а главное, что встречается прошлое и будущее, внутренний мир мужа и жены. После этого Томас отказывается от дальнейших попыток вернуть Древо к жизни. Обретая гармонию, он устремляется к золотой звезде, которая представляет собой макрокосмическую вершину; это начало смерти, ведь золотая звезда является умирающей, а потому и начало жизни – здесь необходимо вспомнить космогонический миф о жертвоприношении Первосущества, чья ритуальная смерть есть акт творения; таким образом, это точка высшего бессмертия; это также духовный центр самого себя – вспомните, что царь-жрец индейцев видит в Томасе Первосущество. Через жертвоприношение себя и свою смерть, Томас оживляет Древо, проходя цикл Вечного Возвращения. В христианстве брак заключается до тех пор, пока согласно известной формулировке «смерть не разлучит нас». Более архаичная метафизика брака, изложенная и в фильме, говорит о высшем соединении мужчины и женщины в надвременной реальности как двух половин единого существа, известного в греческих мифах как Андрогин – это и есть Первосущество. Известно, что германский Имир и индоарийский Яма были андрогинны. Отсюда мы видим, что сюжет фильма является повторением невероятно древнего космогонического мифа, объясняющего высшее проявление Любви.
Интересно, что у индейцев майя структура мира является троичной, как и у индоевропейцев и многих других народов и состоит из Неба, Земли и Подземного мира, который, в действительности, и называется Шибальба. Согласно мифологии майя, в Шибальбе люди проходят через мучения и пытки и тем самым очищаются, таким образом, это некий аналог христианского Чистилища. В фильме Шибальба, напротив, является божественным небесным миром. Возможно, что это вовсе совершенно случайный момент, а не намеренная инверсия. Однако следует рассмотреть и эту деталь, каково бы ни было её происхождение. Эта инверсия может заставить кого-то видеть в финальном слиянии героя с сияющей звездой спуск в подземный мир и растворение в хтонической фигуре Великой Матери, однако более убедительным представляется иное понимание. До финального катарсиса главный герой наедине со своими страданиями пребывает в Шибальбе в её традиционном значении, мучая себя тщетными попытками возродить Древо. Пройдя такое очищение, он обретает гармонию и устремляется в точку космогонического начала. В этом мы также видим, что силы хаоса и разрушения, связанные с Нижним Миром, исполняют должное, божественное предназначение и судьбу мира и жизни. Выход к божественному оказывается возможным как через вершины, так и через глубины, поскольку всё представляется единым. В этом можно видеть проявление абсолютного монизма. Фридрих Ницше в своём произведении «Так говорил Заратустра» и вовсе отмечал такую закономерность: «С человеком происходит то же, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу» («Aber es ist mit dem Menschen wie mit dem Baume. Je mehr er hinauf in die Höhe und Helle will, um so stärker streben seine Wurzeln erdwärts, abwärts, in's Dunkle, Tiefe, — in's Böse»). Можно считать, что, воплощая миф в жизнь, главный герой достигает точки вечности, надвременной реальности, пребывающей вне круга перерождений. Не случайна и его поза, в которой он летит к звезде – поза лотоса, ассоциируемая с буддизмом и достижением Нирваны. Золотая звезда, источающая свет, в фильме – это некий аналог Нирваны, выход за пределы обусловленного.
Язык мифов и символов, используемый в фильме, может показаться проявлением псевдорелигиозной идеологии New Age. Тем не менее, вряд ли можно считать так. Ведь всё это предстаёт не как калейдоскоп чуждых и отличных друг от друга элементов, но имеет внутреннюю целостность и проливает свет на те мифологические, символические и философские смыслы, которые являются базовыми и фундаментальными. Скорее всего, в фильме используются именно те образы, которые могут наиболее полно раскрыть эти идеи перед современным человеком. Интересно, что режиссер, являющийся по своему происхождению евреем – представителем народа, чья культура и жизнь пропитана креационизмом, изложил в своём произведении совершенно манифестационистский взгляд на мир, который не могут замутнить даже некоторые библейские отсылки. Более того, можно предположить, что Аронофски видит используемые им образы из семитских религий (Древо Жизни) в манифестационистском свете.
Через историю любви мужчины и женщины, рассказанную в трёх разных отношениях, на трёх уровнях пространства, времени и реальности, создаётся целостный образ жизни и смерти – образ Вечного Возвращения. Это представляется не только с помощью изображения обыденного, но и преподносится на языке величайших мифов и символических образов. В этом заключается глубина и сила творения Аронофски.