«В бесланском роддоме ей глубоко, почти что за пазуху носа, тампон ватный засунули, который уже врос туда, и вот от него шло нагноение и заражение», — так Денис объясняет, как у его жены Лены в течение двух лет развивалось заражение крови.
В 2021 году во время четвёртой волны коронавируса Лена на шестом месяце беременности заразилась ковидом. На скорой её увезли в роддом в Беслане, где она почти сразу попала в реанимацию с поражением лёгких. Там же оказались 9 других рожениц.
По словам их близких, девушек никто не лечил. Реаниматолог уходил домой, когда вздумается, а медперсонал не знал, что за волшебная кнопка с названием «100% oxygen» (100% уровень кислорода).
В результате такого отношения из 10 девушек в реанимации выжила только Лена. Удалось спасти её, её ребенка и ещё одного мальчика, мать которого вовремя увезли во Владикавказ. Семьи судятся вот уже три года, но процесс разбирательств почти стоит на месте.
А тем временем Денис не теряет надежду на восстановление жены и вкладывает все силы и средства в лечение. Они сменили уже три клиники в России и уехали в Китай. На его плечи легли не только заботы о деньгах, но и воспитание двух дочерей. Одну из которых Лена так и не увидела.
«База» поговорила с Денисом о том, как он понял, что Лена — та самая, что происходило в роддоме Беслана и почему сейчас он даже не смотрит на других женщин.
Как лечили ковид у беременных в Беслане
Во время ковида 29-летняя Лена была на пятом месяце беременности. Она всегда очень ответственно относилась к здоровью, поэтому, когда поднялась температура — вызвали скорую. Забрали в отделение для беременных в бесланский роддом.
Подтвердился ковид, и через несколько дней сделали КТ — уже было поражение лёгких: одно 15%, другое — 20%. Становилось всё хуже и хуже. Писала: «Меня здесь не лечат. Бейте в колокола!»
Соответственно, обращаемся к врачам. Говорят, что всё лечат, всё хорошо, нормально. Будем колоть препараты современные: «Актемру», «Артлегию», гормональные препараты.
Потом жена перестала выходить на связь. В больнице её почему-то тоже не могли найти. Приезжать и искать её не разрешали — ковид же.
Она позвонила. Оказалось, ей резко стало хуже, и её перевели в реанимацию. Жаловалась, что врачи не подходят, если плохо.
Рассказывала, что соседка по палате умерла вместе с ребёнком. Врачи сказали: «Бывает такое. Тромб оторвался, не успели спасти». Всего в реанимации лежали 10 рожениц. Выжила только Лена.
Мы купили ей звоночек, чтобы она в случае чего в него звонила, если голос медсёстры не слышат. Но всё равно крайне редко кто-то подходил. Были случаи, когда девочки умирали, а реаниматолога вообще на дежурстве не было.
Объясняли тем, что он уходит в другое отделение, тоже кого-то спасать. А когда девочки прибегали в другое отделение, искать его, им говорили, что он по своим делам уехал или домой.
Раз я к ней приехал — узнал, что одна погибла. Второй раз — другая. Третий — третья. Они и аппаратом ИВЛ не умели пользоваться. Кому-то из девочек ставили недостаточное количество кислорода, а кому-то, наоборот, разорвали лёгкие от сильного давления.
Были такие моменты, по словам Лены, что врачи подходили к аппарату ИВЛ и спрашивали: «А что это за волшебная кнопка? Я её нажимаю, говорит, у пациента кислород, говорит, до 100% поднимается. Отпускаю, говорит, и кислород падает». А на кнопке написано «100% oxygen».
В то время ковидные выплаты платили хорошо, поэтому дирекция подала сведения, что они готовы к приёму больных, но не было ни оборудования, ни лаборатории, ни специалистов. Одну девушку успели перевезти во Владикавказ. Её ребёнок выжил, а саму девушку уже не спасли.
Лену ввели в искусственную кому на пять дней, потом привели в себя. Вроде бы всё хорошо, пошла на улучшение, уже сняли с аппарата ИВЛ, отключили. И опять резко стало плохо. Пытались откачивать, опять ввели в искусственную кому, сделали кесарево. Мы, соответственно, побежали в больницу, но нас не запустили.
Зашёл в храм недалеко от больницы, чтобы всё было хорошо. Родилась дочка. Назвал по имени святой, в храме которой ждал, — Варварой. Чуть больше килограмма весила, шестимесячная.
Лена была без сознания. Кесарево сделали, потому что у неё уже глаз был затёкший кровью, и решили спасти хотя бы ребёнка.
После мы перевели её в другую больницу — многопрофильный Бесланский медцентр. Там проверили её лёгкие, сняли с кислорода, вывели из комы. Она пришла в себя, меня к ней пустили, я показал фотографии дочки.
28–29 декабря мне звонит врач оттуда, говорит: «Денис, если у тебя день рождения вот сегодня, я буду удивлён. И завтра же выпишу отсюда твою жену, потому что она говорит, что у её мужа день рождения, нужно поздравить!». Мы обрадовались! Помнит! Шанс есть!
Но на следующий день у неё произошли эпилептические судороги. После этого она опять ушла в кому и с тех пор так и не приходила в себя. Мы перевезли её в Москву в Центр мозга и нейротехнологий.
Клиники и больницы России и «переезд» в Китай
В центре мозга и нейротехнологий в Москве четыре месяца её просто глушили 5–6 разными седативными препаратами, не могли подобрать никакие противоэпилептические препараты. В секрете от нас врачи поставили диагноз «палиативная больная» и просто хотели в хоспис отправить — и всё. Мы вовремя спохватились, перевезли на платной основе в клинику Бурназяна.
Там выяснили, что в этом многопрофильном центре её заразили гепатитом С, было поражение лёгких, сепсис крови, гидроэнцефалия. В Бурназяна это подлечили. А в московской клинике НАКФФ за две недели вытянули с нас 2 миллиона рублей за то, что мы там лежали. Но нужную операцию, чтобы выводить жидкость из мозга, делать не стали. Навстречу пошла клиника Пирогова — там действительно очень крутые специалисты. Операция прошла идеально. Пролежали там три месяца, поехали в центр реабилитации «Три сестры».
В «Трёх сёстрах» мы подцепили инфекцию, откатились обратно. И приняли решение, что в России мы уже перепробовали всё возможное. Так как открылись границы с Китаем, решили везти Лену туда. Китай по неврологии сейчас впереди планеты всей. Её приняли, посмотрели анализы и пообещали, что смогут помочь. Летели на самолёте «Аэрофлотом» с медицинской бригадой до Пекина, из Пекина так же — до провинции Шаньси.
После лечения полностью пропали приступы эпилепсии, восстановили лёгкие — теперь Лена дышит самостоятельно. Оставили временно трахеостому, потому что у жены отсутствует глотательный рефлекс. Чтобы не подавилась слюной. Шевелит руками, ногами. Появилось чувство страха.
Но она всё ещё лежит. Садится, но не больше чем на 4 минуты. Вроде даже тёщу узнает, говорит: «ма-ма-ма-ма-ма-ма». Но это в любом случае из-за трахеостомы.
Ещё они вылечили сепсис. Как? Мы же всё это время его глушили антибиотиками, а он опять возникал. Оказалось, что в бесланском роддоме ей глубоко, почти что за пазуху носа, тампон ватный засунули, который уже врос туда. И вот от него шло нагноение и заражение. В Китае его вынули. Представляете, до какой степени в Беслане было плевать на всех пациентов?
Знакомство
До встречи с Леной меня вообще не интересовала семья. Я тусовался, гулял, молодой же. А в 2014 году мы случайно оказались в одном кафе в Ростове.
Я сидел со своими друзьями, она — со своими подругами. Моему другу понравилась девушка из её компании, и он к ним подошёл. Начал знакомиться, шутить. А я вижу, что девочкам вообще не интересно. Лажа. И я, чтобы он в таком положении не оказался, тоже подошёл. Начали общаться, познакомились, и выяснилось, что мы с Леной из одного города — Морозовска! Там 50 тысяч населения, мы все друг друга плюс минус знаем. Поэтому поговорить было о чём. Более того, оказалось, я знаю её двоюродного брата!
Первое свидание было в кино. Второе помню в деталях: я позвал её в ресторан «Фрау Мюллер» на набережной. Она заказала утку с брусничным соусом. Мы сидели, разговаривали…
Я никогда и не испытывал таких чувств. Поэтому, конечно, не сразу понял, что я чувствую. Но осознавал, что я с этим человеком хочу построить всю жизнь.
И потом это все больше и больше перерастало в любовь. Много раз об этом разговаривали с женой. Кто-то говорит, что со временем чувства угасают или проходят, а у нас наоборот, только усиливались. И это было взаимно. Видно было, такое не скрыть, не подделать никак.
Месяц-два-три — и мы стали жить вместе. Я сразу стал её женой воспринимать. Поженились через три года, но это было не принципиально. Я знал, что это моя жена.
А после свадьбы уже в 2017 году родилась первая дочка. Хотелось делать всё для неё, создавать семью и детей воспитывать. Как в фильмах показывают. Даже не верится, но это пока сам не испытаешь. Именно с ней я знал, что хочу всю жизнь прожить.
Переехали из Ростова во Владикавказ, я по работе, она — за мной. Приняли решение, что зарабатывать буду я, а Лена, ну, может, потом выйдет на работу, если захочет.
Вообще она хотела, чтобы у нас было трое или четверо детей. Они с дочкой ездили в санаторий, потому что у дочки были проблемы с ножками. Там много было детей из детдома. Лена предлагала кого-нибудь усыновить.
Жизнь без Лены
Теперь у меня две дочери. Я понимаю, что это мои дети, но смотрю на них — и вижу черты моей Лены. Поэтому ещё больше люблю их за это. Старшая, 6 лет, — Мирослава, и младшая, которую жена ещё не видела, ей уже 2,5 года, — Варвара.
Варвара родилась с ковидом и перенесла два инсульта при рождении. Поэтому из бесланского роддома её маленькую перевозили во Владикавказ в центр для недоношенных детей с патологиями. Всё, слава богу, обошлось.
Переехали вместе в Ростов обратно. Тут мне помогают родители. Компания, в которой я работаю, пошла мне навстречу, тоже перевела меня сюда на должность чуть поменьше, но у меня выбора не было, поэтому согласился.
Кормил Варю бутылочкой. И до такой степени докормил, что дитё потом стало пугаться эту бутылочку. Ходили к логопеду, чтобы она училась через неё есть. Развивается как нормальный ребёнок, но из-за того, что Варя какие-то этапы развития в утробе матери пропустила, есть проблемы с питанием. Бабушка ей всё перемалывает, разминает, потому что она твердую пищу не жуёт. Но уже берёт ложку сама.
Первые слова у Варвары похожи на слово «дай». «Дай, дай, дай, дай». Сейчас уже много слов говорит, «баба» и даже «мама». С ней уже можно общаться, она всё интереснее и интереснее становится. Вот я прихожу с работы, она берёт мои кроссовки, относит, там, ставит на место. Заботится.
Старшая дочка резко повзрослела. Мирослава часто вспоминает маму: как она порезала палец, как водила её в садик. Но не плачет. Это был очень весёлый, играющий постоянно, даже бесшабашный ребёнок. А сейчас она очень спокойная и рассудительная. Говорит: «Пап, да я лишний раз не спрашиваю у тебя, потому что я же вижу, как ты за маму переживаешь. Я знаю, что мама скоро выздоровеет. Я жду. Меня в садике спрашивают, мама там ещё в Китае? Она ещё лечится? Я говорю, да, что мама лечится, скоро там приедет». Они обе с бабушкой, моей мамой. Я на работе. Мама Лены — с Леной.
Дочки очень сильно на неё похожи. Когда задумываюсь об этом, слёзы подступают. Но я рад всё равно, что вижу отражение моей жены.
Почему не сдаётся
Это всё невероятно тяжело, если честно. Но у меня нет выбора. Я знаю, что я ответственный перед женой. Не знаю, как это звучит, но лучше бы на её месте был я. Она невероятная, а мне приходится всему учиться.
Жена занималась всеми семейными делами. У меня задача была ходить на работу, зарабатывать, приходить домой, играть с ними, развлекать. Я не помнил ни про какие прививки, ни где детские вещи лежат, ничего такого. Даже перед рождением Варвары пришли вещи, которые Лена заказывала заранее. Даже без сознания она продолжала о нас заботиться.
Я не могу долго в тишине находиться, начинаю себя накручивать, вспоминать. Мне нужно постоянно быть с дочками. Я их часто забираю куда-то, на рыбалку, на природу. Хочу, чтобы у детей было детство.
Это тяжело воспринимается, но всё равно с надеждой. Вот девочки, которые погибли, которых уже похоронили, — там уже ничего не сделаешь. У их родных есть только воспоминания. А у меня есть надежда. Я понимаю, что, в каком бы она состоянии ни приехала, я могу к ней подойти, обнять, поцеловать, что угрозы жизни сейчас нет.
Я понимаю, что такой, как раньше, она не будет, но восстановится.
Я хочу, чтобы моя жена была со мной. В каком бы состоянии она ни была. Мы венчались. Это тоже много чего значит — в горе и в радости. А ещё я знаю, что родители и близкие погибших девочек, они бы тоже отдали бы всё, чтобы у них был шанс хотя бы на это.
Снилась она мне всего один раз. Катила по Морозовску коляску с Варварой. Хотелось бы, чтобы это было почаще. Проснулся, такое ощущение, что вот она рядом. Тяжёлое ощущение.На других женщин даже не смотрю. Физиология физиологией, но ни одна из них не моя Лена — вообще! Никто и никогда. У меня есть всё, что мне нужно в жизни. Конечно, надо, чтобы жена выздоровела, но тем не менее у меня всё есть.А пока с роддомом идёт суд по коллективному иску. Уже из Пятигорска переправили в Москву, разбирается следственный комитет.Но пока в больнице они кого-то уволили, кто-то сбежал, кто-то продолжает работать в реанимации. Но разбирательство идёт, идёт, идёт. И непонятно, когда это всё закончится.
От редакции: во время подготовки материала Денису пришел ответ от следователей. Согласно их данным, медперсонал Бесланского роддома не причинил Елене никакого ущерба и не понесет наказание за случившееся с ней. Причина, которая доказывает версию следствия, проста: Елена осталась жива. В случае погибших пациенток вина медперсонала признана, но разбирательство продолжается.