А почему, как всегда, не знаю. Слёзы почему-то льются. И не хотелось бы, чтоб это был старческий сентиментализм.
Юрий Беличенко
Я помню первый год от сотворенья мира.
Царапинами пуль помечена стена.
«Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…» –
учительница нам читает у окна.
.
Нам трудно постигать абстрактную науку.
И непривычен хлеб. И непонятен мир.
И Витька, мой сосед, приподнимает руку
и задаёт вопрос: «А что такое сыр?»
.
То было так давно, что сказка современней,
сквозь годы протекло, растаяло в судьбе.
Но бабушка и внук однажды в день осенний
вошли за мной в трамвай, бегущий по Москве.
.
Бульварами идти им показалось сыро.
Ребёночек шалил. И бабушка, шутя:
«Вороне где-то Бог послал кусочек сыра…» –
прочла, чтобы развлечь игривое дитя.
.
Я опустил глаза, и память, будто внове,
пересекла крылом родительский порог…
А мальчик, перебив её на полуслове,
потребовал: «Скажи, а что такое Бог?»
2002
Или всё-таки он? – Я сообразил, что я тоже в первый класс пошёл в 1945 году. Неужели это сказалось при первой слезе – при словах «А что такое сыр?»? Но вторая слеза была при словах «а что такое Бог?». И я не просто атеист, а воинствующий. Правда, тёртый: знаю, что я идеалист, ого какой. И сам для себя постановил, хоть это и совпало с реставрацией ненавистного мне капитализма, что я стану писать слово Бог с большой буквы, когда это не идиома.
Так что не исключено, что Беличенко просто мне в самую глубину души попал.
Жаль не помню, когда я осознал гордость, что мама воспитала меня в аскетизме. (Я с 1944-го сирота.) Да нет. Не только мама. Всё окружение: было совершенно не стыдно быть очень бедным. – Как тот же Беличенко в другом стихотворении написал:
Где достаток иметь не грешно,
а богатства - привыкли стыдиться.
Да нет опять! Я бедности просто не ощущал. И голода. Я жил в непрерывном удовлетворении тем, что есть. У меня не было коньков, велосипеда, лыж – зато были санки. И такие снежные горы, что жутко вспомнить. У нас долго не было шкафа. Сундук его заменял. А маму все жалели. Она работала машинисткой в артели. И там, наверно, воровал кто-то из жалевших. Так ей сделали из фанеры шкаф и однажды привезли и поставили нам в комнату – всё бесплатно. Сундук пришлось выбросить. А как меня это касалось? – Да никак. Я даже имел возможность из карманных денег покупать себе брошюрки серии «Научно-популярная библиотека солдата и матроса». – Рай жизнь! То, что называется счастливое детство и отрочество.
Так что «сыр» не мог меня пробить до слезы. Пробила конкретность.
Я, правда, любил рисовать, а альбомов в 45-м не было. Так я рисовал на газете. Не помню, как она оказывалась в доме. На выписывание её на дом, да, денег не было и ни мама, ни дедушка газету никогда не покупали. – Ну на газете – так на газете. Я нисколько не унывал. – Но я видел детей бедней меня. Например, мне мама всегда давала в школу бутерброд с колбасой. А у иных этого не было. Мне аж порой было неудобно есть. – Так что, может, потому «сыр» выдавил слезу? – Обычное дело: живая ассоциация с детством… – Нет. Не может быть. Я никого из сверстников не могу представить не знающим, что такое сыр. – Это гипербола. На базар-то все ходили, а там сыр был. Вот что такое брынза, я не знал. А прочитал, что в войну большая часть сыра и брынзы поставлялась колхозами, а не по лендлизу.
Такая же гипербола и с Богом.
Обе неожиданны в таком обыденном повествовании: «учительница нам читает у окна», «Но бабушка и внук однажды в день осенний / вошли за мной в трамвай».
Понимаете, живя в большой Истории: в страшнейшей разрухе после Великой Отечественной войны, потом при утрате коммунистической перспективы от отсутствия теории и теоретиков, как строить коммунизм, - мы, малюсенькие люди, особенно дети, совершенно этой Истории не ощущаем. И вдруг перед нами намёк на эту громадность. Мы – громадны как творцы Истории. – Это – как заслуженная похвала, которую не ожидал.
Вообще-то можно было почуять уже по первому предложению высокую точку зрения:
Я помню первый год от сотворенья мира.
Где-то в мути мерещится библейское сотворение мира Богом в семь дней. Но «мир» имеет значение «не войны». Это ближе в стране, которая десятки лет прожила атеизме. И гигантская ассоциация глохнет ради впечатления обыденности и знакомости. – И вдруг…
Есть плохо обоснованная теория: «люди действительно плачут, когда испытывают положительные и отрицательные эмоции одновременно» (https://hr-portal.ru/article/pochemu-my-plachem-ot-schastya-i-chto-eto-dlya-nas-znachit).
Во! Противоречие, знакомая составляющая художественности по Выготскому.
Всё дано как не непосредственная данность: беспрецедентный материальный упадок – в прошлом («Я помню»), не меньшего масштаба моральный упадок – в скором будущем (незнание Бога – образ пропажи коммунистической перспективы у последних, кто её ещё хранил даже и при реставрации капитализма), - это всё негатив. А надвремённость взгляда на всё – позитив. – Вот и слёзы.
Настоящий реализм. Угадывание в социуме того, что проросло уже (например, отчуждение либералов от России).
И пусть кто-то плюётся: рассусоливание-де.
16 июня 2024 г.
