(начало книги, предыдущая часть)
Часть 11. «Месье Кафар». Опасная операция.
Ранним утром 8 мая Жуковская улица была полностью перекрыта множеством телег. Сначала появились большие украинские арбы с резными разноцветными колесами, расписными бортами, покрытые овчинами, с тяжелыми металлическими фонарями и огромными сиденьями, которые восходили к первобытным временам Тимура Хромого .
Затем, за потоком арб, шли двухколесные легкие еврейские бидарки, несколько напоминающие извозчичьи повозки, украшенные местными иконами, перевернутыми вверх дном для защиты от гнева Господа Бога Адоная; и наконец, следовали русские тарантасы, издававшие невероятный визг проржавевших тормозов.
Стоя у развалин моста Станислава, я размышлял, наблюдая за их движением. К встрече явно тщательно готовились, и когда я встречался взглядом с любым из возчиков, то получал в ответ ободряющий взгляд. Они были все до единого агентами отделения русской секретной службы личного двора Его Императорского Величества, и по приказу генерала Брусилова в это утро все улицы в окрестности были «забиты» ими для предотвращения каких-либо неожиданностей и оказания мне помощи в случае чего. Такая практика называлась в секретной службе «подготовка», и впервые стала использоваться в России около 1887 года. Все агенты получили четкие инструкции, и они могли либо следовать им, либо изменять в зависимости от обстоятельств.
Я сам, одетый в мундир жандарма Санкт-Петербургского охранного отделения Карла Шрама, постарался внешне максимально походить на убитого шпиона. На мусорной свалке, освобождая его от одежды и бумаг, я по привычке тщательно изучил детали его внешности, предполагая, что они, вероятно, понадобятся мне позже. На начальном этапе операции во время моего визита в «траншею 18» пригоршни грязи, размазанной по моему лицу, было вполне достаточно для подтверждения соответствия меня бумагам Шрама и для моей собственной личности как германского агента «О.М. 66». Но теперь, когда я появился открыто на неопределенное время на улицах Луцка, хороший грим стал необходим. Более того, так как прошло уже десять - двенадцать часов с тех пор, как я покинул общество австрийцев, то вполне возможно, что мои верительные грамоты могли быть подвергнуты сомнению и дополнительно проверены кем-то более осторожным и знающим, нежели Топчалов.
Я находился в городе с восьми часов утра и в своем жандармском мундире мог свободно стоять, ходить, наблюдать и вообще делать все, что мне заблагорассудится, без помех со стороны обычной военной полиции. Однако после выхода из штаба я не рискнул гулять по городу и по необходимости ограничился Жидовской улицей. В этой ситуации было два критически важных момента. Во-первых, получение от неизвестного польского крестьянина ящика со смертоносной статуэткой; и во-вторых, официальный визит Великого князя Николая Николаевича в госпиталь баронессы Грауэнталь на Маевской улице, назначенный на час дня, - визит, который никак нельзя было отложить, поскольку великий князь официально представлял царя. Тем не менее, принимая во внимание полностью занятые повозками главные улицы, усиление движения военного транспорта и размещение надежных полицейских на всех обычных маршрутах, я чувствовал себя вполне уверенным, что ничего не предоставлено на волю случая. Однако, как показали дальнейшие события, я ошибался; изощренные предосторожности Брусилова настолько связали мне руки и едва не привели к роковой ошибке.
Что касается самого графа де Бопье-Жерара, то, по словам тайного агента, Реба Вигдора Чипляка, француз, находился в отеле «Бристоль» на Петропавловской улице, куда он был вынужден перебраться после авианалета на западные кварталы города. Договоренность с покойным Карлом Шрамом заключалась в том, что тот должен доставить посылку как можно скорее, но ни в коем случае не делая попыток связаться с графом лично или по телефону. Француз достаточно хорошо понимал опасность грозящую со стороны контрразведки и был готов в случае необходимости подождать день или два, чтобы не испортить все дело если слишком поторопится.
Утром около одиннадцать часов грузовики с продовольствием направлялись к передовым траншеям на участке вдоль реки Стир, именно тогда я заметил две польские повозки, приближавшиеся ко мне по Жидовской улице, одна за другой. Погонщик первой повозки был, очевидно, крестьянин, заметив меня он внезапно съехал на обочину, снял картуз, смахнул пот со лба и предупредительно махнул кнутом погонщику второй повозки, на которой развевался изодранный флаг Красного креста, чтобы та проезжала. В повозке Красного Креста, прислонившись к мешкам с фуражом, сидели два австрийских солдата, один с перевязаной рукой, а другой с забинтованым животом. В своем качестве жандарма я махнул второй повозке и велел погонщику быстрее двигаться и отвезти двух пострадавших в больницу скорой помощи на улицу Гиттель Гассе. Затем я обернулся и внимательно посмотрел на крестьянина-погонщика, наблюдавшего за мной, я вытащил свои часы и показал их мужчине. Он слегка кивнул, бросил быстрый взгляд через плечо, незаметно передал мне ящичек и, торопливо пробормотав, что ему уже заплачено, хлестнул лошадь и быстро уехал.
Я испытал странный и довольно неприятный трепет, отправившись в путь с такой чересчур хрупкой и опасной коробкой под мышкой. Чувствуя внутри заряженную статуэтку, мне казалось, что в любой момент меня может унести в Царствие Небесное. Один неверный шаг, стоит споткнуться, ударить коробку - и это станет последним, что я увижу в своей жизни. А что, если шпион Топчалов допустил какую-нибудь небольшую оплошность в подготовке своей адской машины? Взрывчатка и в лучшие времена была чрезвычайно сложным делом.
Однако, добравшись до Английской улицы, ровной и аккуратно вымощенной, живописной и сонной с обильно цветущими карликовыми акациями; милыми белыми скамейками, с вырезанными бесчисленными именами влюбленных; будкой часового, в которой гнездилась целая колония ласточек; статуей какого-то польского короля, скачущего на коне к небесам и давно уже стоящим без воды фонтаном с позеленевшей от времени бронзовой фигурой нимфы, я более-менее восстановил свое душевное равновесие. Отель «Бристоль» располагался сразу за поворотом, и когда я приблизился к нему, то увидел на обочине сланцево-серый служебный автомобиль «Бенц» с бело-сине-красным флагом, а рядом с ним трех штабных офицеров, занятых, по-видимому, изучением карты.
Больничная медсестра перешла передо мной дорогу, затем посыльный пронесся мимо в облаке пыли. Перед самой гостиницей старик играл на кларнете, поглядывая на окна в надежде получить монетку или кусок белого хлеба. Кларнет выводил народную песню «Дубинушка», а штабные офицеры, сложив свою дорожную карту, скрылись внутри гостиницы. Я замедлил шаг, и, когда подошел ближе, музыкант опустил свой инструмент, вытряхнул влагу из мундштука, подмигнул мне и удалился.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
ИЛЛЮСТРАЦИЯ СОЗДАНА ИИ СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ЭТОГО МАТЕРИАЛА
