17 апреля 1893 года в зал Московского Училища живописи, ваяния и зодчества вошёл Лев Николаевич Толстой. Он прибыл неожиданно, и появление его на выставке передвижников вызвало настоящий переполох. Почётного гостя вызвались сопровождать члены товарищества, чтобы незамедлительно ответить на любой его вопрос. Толстой задержался у картины "Дебютантка", и пока он внимательно рассматривал полотно, один из сопровождающих замер от волнения. "Кто автор этой работы?" — "Леонид Пастернак", — ответил Константин Савицкий. — "Как же, как же, мне знакомо это имя, я слежу за его талантом..." Смущённого и обрадованного художника тут же вытолкнули вперёд и представили Льву Николаевичу. Так состоялось знакомство, которое впоследствии перешло в долгое и плодотворное сотрудничество... "Дебютантка" принесла удачу и славу своему создателю.
Имя Леонида Осиповича Пастернака, отца поэта Бориса Пастернака, известно всем любителям русского изобразительного искусства — по замечательным иллюстрациям к произведениям Толстого ("Война и мир", "Воскресение"), Лермонтова ("Маскарад", "Мцыри"), других классиков; по великолепным портретам (того же Толстого и его семьи, Скрябина и Рахманинова, Горького и Брюсова, Мечникова и Эйнштейна...); живым и самобытным жанровым работам ("Письмо с родины", "К родным", "Перед экзаменами", "В ложе театра"). Картина "Дебютантка" тоже в каком-то смысле иллюстрация. Прототипу молоденькой героини, великой актрисе Марии Николаевне Ермоловой в 1893 году исполнилось 40 лет, и она была уже всенародно любимой "царицей" Малого театра. Художник взял сюжет из её воспоминаний — о первом выходе на профессиональную сцену в роли Эмилии Галотти, когда никому не известная 16-летняя девушка потрясла своим талантом театральную Москву.
Из предыстории дебюта
28 января 1870 года в "Московских ведомостях" появилась заметка, анонсирующая бенефис Надежды Медведевой, которая "со свойственным ей художественным тактом выбрала классическую пиесу, постоянно, в течение многих лет, возбуждающую восторг на всех европейских театрах и впервые появляющуюся на русской сцене". Сейчас уже мало кто помнит о Медведевой, а между тем, она была признанным мастером сцены, одной из любимых актрис Островского. Пьеса Лессинга "Эмилия Галотти" привлекла её ролью графини Орсины — умной и гордой женщины, которая, несмотря на то, что её разлюбили, способна сопереживать юной сопернице.
Эмилию должна была играть Гликерия Федотова, однако в последний момент заболела, и Медведева бросилась искать замену. Бенефициантке предложили выбрать из молодых актрис, но она не видела среди них подходящей на эту трагическую роль. Надежде Васильевой (2-й) передать роль не удалось, —девушка блистала в комедиях и водевилях, и боялась провала в чужом для себя жанре. Видя отчаяние Медведевой, её младшая родственница предложила попробовать на роль Эмилии Галотти воспитанницу балетной школы, свою соученицу Машеньку Ермолову, — мол, в танце её успехи скромны, но "играет необыкновенно". Медведева, когда-то мельком видевшая Ермолову, засомневалась: "Дика уж очень, неуклюжа..." Времени оставалось совсем мало, пришлось пойти на риск и устроить "пробу" артистки. Прибыв лично к директору репертуара, Медведева попросила дозволения оценить дарование воспитанницы Ермоловой, и если оно окажется убедительным — передать ей заглавную роль. «Воспитаннице играть роль Эмилии! Играть за Федотову! Надежда Михайловна, пощадите!» — вскричал поражённый директор, но Медведева настояла на своём.
Начальница балетной школы тоже была удивлена визитом знаменитой актрисы, и в особенности его целью. В кабинет робко вошла Ермолова... серьёзная, сосредоточенная, она старалась скрыть своё волнение. Медведева смотрела на молоденькую девушку с глубокими тёмными глазами, и что-то в этих полудетских глазах заставило её принять решение. Она вручила Маше текст роли и назначила прослушивание через два дня. Всего сорок восемь часов до первой репетиции, куда нужно явиться, не просто зная текст, а будучи полностью готовой играть!..
«Когда она выбежала из-за кулис на маленькую сценку, — рассказывала Н. М. Медведева много лет спустя,— и своим низким, грудным голосом, в котором чувствовались слезы волнения, проговорила лишь первые слова: «Слава богу! Слава богу!» — мурашки забегали у меня по спине. Я вся вздрогнула. Тут было что-то особенное, сразу сказался громадный сценический темперамент. Многое было очень плохо, — и не совсем понятно, и некрасиво; особенно жесты. Руки совсем не слушались. Но было главное — талант, сила. И я сразу поняла, что судьба направила меня в верную сторону и столкнула с настоящею актрисою» (Н. Эфрос. Мария Николаевна Ермолова, стр. 40-41).
Итогом этой репетиции было то, что Медведева твёрдо, без малейшего колебания, заявила Ермоловой: «Вы будете играть Эмилию!» Она уже знала, что на театральном небосводе России вот-вот вспыхнет новая звезда.
«Меня подвели к кулисе...»
На картине Леонида Пастернака — закулисье Малого театра в последние мгновения перед выходом Марии Ермоловой на сцену. Помощник режиссёра с партитурой спектакля, напоминающий священника, уверенным жестом... то ли предостерегает юную артистку, то ли предупреждает, что вот-вот уже пора будет прозвучать её первой реплике ("Слава богу!.."), и как будто благословляет её перед ответственным шагом. За спиной Маши изменчивый свет выхватывает из темноты силуэт женщины в платке. В описаниях картины встречаются разные мнения: кто-то считает, что это Медведева осеняет свою протеже крестным знамением (некоторое отдалённое портретное сходство действительно есть); а кому-то кажется, что это мать Ермоловой, Александра Ильинична (в пользу этой точки зрения говорит выражение лица женщины, охваченной искренним волнением и тревогой). В своих "Записках" Мария Николаевна отчасти подтверждает вторую догадку: "Возле меня у кулисы стояла мама, сама дрожавшая не меньше меня...", однако существует и третья версия. В тех же воспоминаниях читаем: "Екатерина Ивановна держала мой платок и стакан с водой..." — в руке пожилой дамы действительно белеет платок. Но вряд ли это предположение состоятельно: Екатериной Ивановной звали учительницу Ермоловой по балетной школе, классную даму, строгую, требовательную и придирчивую. Образ, который предлагает нам Леонид Пастернак, совсем на неё не похож...
Таинственный свет и тщательно продуманное цветовое решение (алый бархат занавеса, светло-охровый шёлк платья героини, тёмная, как неизвестное будущее, зона справа, откуда выныривает распорядитель с партитурой) не только создают настроение, но и раскрывают внутреннее состояние персонажей. Нежной и светлой выглядит изящная фигурка артистки, её трогательная коса, выбившаяся из-под пудреного парика, молитвенник, которым она будто пытается защититься от собственного страха... во всём этом столько живого, неподдельного чувства! Ощущение, будто художник не просто присутствовал на этом дебюте, но и ухитрился каким-то волшебным образом проникнуть в мятущиеся мысли девушки, увидеть её глазами ярко и горячо освещённую сцену, холодный провал зрительного зала; услышать бешеный стук её трепещущего сердца... Леонид Пастернак использует, казалось бы, простые и давно известные приёмы (например, затемнение большей части фона с резким освещением объекта на первом плане), но их выбор чрезвычайно точен и уместен.
Лицо дебютантки... не будем описывать его, лучше предоставим слово Ермоловой. Вот что писала Мария Николаевна в своих мемуарах, вспоминая этот момент за кулисами:
«Я слышала, как подняли опять занавес... и вдруг все спокойствие пропало. Меня охватил ужасный, панический страх. Я вся задрожала, заплакала, лихорадочно крестилась. Меня подвели к кулисе. Со сцены доносились чьи-то голоса, но я ничего не могла разобрать. В ушах был какой-то гул. Страх все рос... «Боже! думала я, я не перенесу, если меня не вызовут ни разу! если я провалюсь!» Перед выходом я молилась, робела и плакала... Нет! никогда в жизни не забуду этой страшной и вместе радостной блаженной минуты... Я слышу: Самарин кончает последние слова... вот уж он уходит... еще несколько слов... и я на сцене...» («Из записок М. Н. Ермоловой». «Письма М. Н. Ермоловой», стр. 183—184).
Леонид Осипович написал несколько вариантов картины "Дебютантка" прежде чем появился тот, который он отправил в Петербург на очередную Передвижную выставку. Точного внешнего сходства Дебютантки с Марией Ермоловой художник не добивался, хотя общие черты узнаваемы. Гораздо важнее то, как ему удалось "схватить на лету" переливчатое состояние человека в минуту огромного душевного смятения, соединить лиризм с непосредственностью, испуг с воодушевлением... Это умение улавливать смену выражений в живой натуре, импрессионистическая быстрота фиксирования неповторимых мгновений характерны для Пастернака, в каких бы жанрах он не работал.
Увлечённый, как и многие его современники, талантом Ермоловой, художник не однажды обращался к сюжетам из её жизни. Детству Машеньки посвящена графическая работа "Маша Ермолова в суфлёрской будке", где маленькая девочка изображена рядом с отцом, театральным суфлёром... Но Леонид Пастернак был, конечно, не единственным художником, с кем в разное время была знакома Мария Николаевна, и с кем общалась непосредственно по поводу воплощения своих театральных образов. Это Константин Коровин, Василий Дьячков, Анатолий Гельцер и, конечно, Валентин Серов, — его знаменитый «Портрет Ермоловой» входит в число самых узнаваемых актёрских портретов в истории русского изобразительного искусства.
Читайте о других произведениях серии "Театр в живописи" в нашей подборке: