Лунными ночами в море плачут от тоски морские богини, плачут о погубленных ими душах моряков, о неслучившейся любви, и слёзы эти, упав на дно, становятся невероятно красивыми и чистыми жемчужинами.
Лёгкий ветер осторожно перебирал её чуть вьющиеся волосы цвета ночного моря, и стоявший невдалеке Ариф не мог понять, на что ему больше нравится смотреть, на это или на то, как она касалась кистью прикреплённого к мольберту листа. Вдруг он поймал на себе заинтересованный взгляд, брошенный ею из-под панамки, и смутившись, тут же отвернулся в сторону залива.
Второй раз он видит на набережной эту девочку, явно неместную, а судя по одежде и мольберту, явно небедную к тому же. Заметив её впервые, он был поражён совершенно нереальными для него красотой и чистотой, которыми она, казалось, светилась изнутри. Точно так же его каждый раз поражало, когда, погрузившись в воды залива, он с зажатым клипсой носом делал сильный выдох для выравнивания давления. Это всегда было для него каким-то переходом, после чего он начинал чувствовать себя в воде, как в фантастическом мире, паря над дном, будто птица в небе. В свои тринадцать он уже два сезона наравне с отцом и старшим братом погружался на дно в поисках раковин. И до сих пор помнил свою первую найденную внутри одной из них жемчужину, такую же нереально красивую и чистую, как эта незнакомая девочка.
– Всё пялишься? – голос неслышно подошедшего старшего брата вернул его в реальность. – Пошли, надо помочь отцу с лодкой.
И братья двинулись по набережной вдоль берега, оба худые и ловкие, сложенные почти одинаково, несмотря на разницу в возрасте. Диндар только повыше ростом. Но Ариф наверняка тоже вытянется к своим шестнадцати.
Поздно вечером он опять вернулся на набережную, не понимая толком, что его влечёт сюда. Брат насмешливо хмыкнул вслед, когда, быстро переодевшись и схватив на ходу кусок лепёшки, Ариф выбежал из дома. И только снова увидев ту девочку и от одного этого перестав ощущать усталость целого дня работы на солнцепёке, он вдруг понял – ему очень хочется услышать её голос.
Она прогуливалась по набережной с родителями, уже без панамки, а непослушные волосы красиво заплетённой косой лежали на плече. Видно было, что девочка чем-то недовольна, и Ариф подумал вдруг, что хотел бы услышать не только её голос, но и смех. Ему повезло, правда, наполовину, когда, проходя мимо, она ответила на какой-то вопрос отца:
– Нет, папа, я не хочу, спасибо.
Почти всю ночь потом он воскрешал в памяти эти слова, звучащие для него переливами прохладного горного ручья, и даже похрапывание спящего на соседней лежанке Диндара не мешало этому.
Несколько дней Ариф с отцом и братом занимались починкой лодки. Скоро начнётся сезон, и ныряльщикам придётся буквально жить на ней в море, изредка возвращаясь обратно для пополнения запасов еды и воды.
Когда он снова появился на набережной, девочки нигде не было. Проболтавшись там целый час, Ариф подумал, что она больше не придёт, и у него запершило в горле от ставшего вдруг солёным воздуха. Спустившись к заливу, он сел почти у самой воды и уставился вдаль.
– Привет! – резко развернувшись на звук этого несколько ночей снившегося ему серебристого голоса, Ариф не удержал равновесие и шлёпнулся спиной в воду. Разлетевшийся солнечными бликами по воде смех стал для него самым прекрасным из всего слышанного в жизни, и он тоже засмеялся в ответ.
Потом они долго сидели на прибрежных валунах, чуть в стороне от набережной, ждали, пока высохнет его рубашка, разложенная рядом на камне. Девочку звали Роузмун, и невероятность этого имени слилась для него в одно целое с её невероятными же глазами никогда не виданного им у людей цвета. Тёмно-серого, волнующего. Такого оттенка бывает море, если, ныряя в пасмурный день, смотреть с глубины вверх.
Ей тоже исполнилось тринадцать, она приехала сюда с родителями, спасаясь от войны из подвергшегося бомбардировкам Лондона. Он не очень хорошо знал английский, а Роузмун почти совсем не знала местный язык, но Ариф всё понимал, когда она рассказывала о том, что около года они жили в соседнем городе, а месяц назад переехали сюда, на побережье, в ожидании известий от её дяди, возможно ли сейчас вернуться в Англию.
Солнце начало припекать совсем уж нещадно, и за Роузмун пришла строгая мать, с недовольным видом напомнив про обед.
Следующие недели стали для Арифа самыми счастливыми. Потомственный ловец жемчуга, он ничего особо не ждал от жизни, и предназначенная ему судьба ныряльщика, начавшаяся примерно в девятилетнем возрасте с упорного обучения задержкам дыхания при погружении, не пугала – так жили все вокруг него. Глухота, слепота, распухшие суставы и ранняя смерть если не от морских хищников, то от последующих болезней никого не удивляли в его мире.
Роузмун была из другого мира. Часто она брала мольберт на прогулки, и Ариф с восхищением наблюдал, как от нескольких неуловимых взмахов её тонкой руки на листе появлялся невиданный цветок, который она называла розой. И тут же, зачерпнув воды из моря, со смехом брызгала ею на рисунок, отчего краски плыли и становились размытыми, как морской туман. Он спрашивал, зачем, ведь нарисованная роза казалась ему очень красивой, но Роузмун, заправив за ухо непослушную прядь, объясняла:
– Все розы красивые. А эта только моя, посмотри, она же лунная, как моё имя! – и снова смеялась.
Он не мог этого понять. Для него море было суровым соперником в борьбе за жизнь, а она весело толкала его навстречу волнам, убегала, заставляя догонять, а когда он без сил падал на песок, так и не догнав её, требовала:
- Расскажи мне что-нибудь про жемчужины.
И устраивалась рядом с ним на песке. Ариф вспоминал, как давно, когда они с братом были совсем маленькие, перед сном бабушка рассказывала им старые легенды про то, что лунными ночами в море плачут от тоски морские богини, плачут о погубленных ими душах моряков, о неслучившейся любви, и что эти слёзы и становятся потом жемчужинами. А самые красивые и необычные из них можно выловить только в лунную ночь.
Задумавшись, Роузмун становилась совсем другой, тихой и неразговорчивой. Но уже через мгновение, весело тряхнув головой, внушала ему:
– Всё это так серьёзно, а надо ко всему относиться, как к игре! Вот я, когда вырасту, стану знаменитой актрисой, и мои фотографии будут печатать во всех журналах. А ты найдешь самую большую в мире жемчужину и подаришь её мне, актрисам всегда дарят драгоценности.
Отправляясь на промысел, Ариф загадал, если сезон будет удачным, он выпросит у отца денег и купит какой-нибудь яркий журнал, чтобы посмотреть, кто такие эти актрисы.
Но когда команда ловцов вернулась, чтобы пополнить запасы провизии, Ариф ни разу не увидел Роузмун ни на набережной, ни в городе. Он так расстраивался, что Диндар уговорил отца спросить у владельца местного кафе, куда делась девочка с мольбертом. Оказалось, что неделю назад в Европу отплыл пароход, и все, кто собирался возвращаться домой, отправились на нём на родину.
Долго ещё немногочисленные приезжие могли видеть с набережной мальчишку, почти каждый вечер сидящего на песке у самой воды и заворожённо смотрящего вдаль на еле заметную кромку, туда, где та сливалась с горизонтом, становясь настоящим морем.
***
– Да-а, не думал я, что мне может так не повезти, – Том привычным жестом плеснул виски в низкий бокал.
– Тебе не кажется, что у тебя в жизни наступает чёрная полоса? – Эдди тяжело плюхнулся на диван и движением руки отказался от алкоголя. – Сколько ты проиграл в последний раз?
Мог бы и не спрашивать. Эдди Фишер вёл финансовые дела их семьи уже много лет, и все счета всё равно проходили через его руки.
– Теперь неудача на аукционе, – раздражённо ослабив галстук, Эдди уставился своими рыбьими глазами на Тома. – И Бет всё-таки уйдёт от тебя, помяни моё слово.
Том отошёл к окну и, держа в одной руке бокал с виски, другой в задумчивости провёл по волосам. Его отношения с женой последнее время сильно испортились, и Том, зная её любовь к драгоценностям, хотел преподнести ей на пятидесятилетие шикарный подарок.
Не так давно «Christie’s» выставил на продажу мировую знаменитость – самую большую жемчужину из когда-либо выловленных в море. Почти такую же знаменитую, какой была его жена – звезда экранов Бет Тайлер. Кроме всего прочего жемчужина обладала удивительным свойством для натурального жемчуга – при определенном освещении она меняла цвет и начинала переливаться розовым перламутром. Глаза Бет тоже меняли цвет, и не только от освещения, а чаще даже от её настроения, и за десять лет брака Том повидал множество их оттенков, от темно-серого до фиалкового. Он хотел приобрести эту жемчужину, отдать ювелирам, и в день рождения подарить жене великолепное колье. И готов был на многое, лишь бы обе эти знаменитости находились в его коллекции.
– Так и не узнал, кто тебя опередил? – Эдди с удовольствием ещё раз надавил на больное место. Том нервно дёрнул головой, глотнул виски и отошёл от окна:
– Нет. Покупатель пожелал остаться анонимом.
***
Зал был ярко освещён и полон гостей. Исполняемая оркестром ненавязчивая мелодия вбирала в себя шум голосов и смешивала его с изысканными ароматами дорогого парфюма и высокой кухни.
Бет Тайлер блистала, впрочем, как и всегда, в обтягивающем её идеальную фигуру дизайнерском платье, созданном специально для неё новыми игроками мира моды. Супруги Лей недавно открыли быстро развивающийся и уже приносящий им баснословные доходы Модный дом. Хоть и поговаривали, что за ними стоит кто-то, без счёта швыряющий деньги на их безумные идеи, но для общества именно они были владельцами бренда. И, конечно же, присутствовали сегодня на приёме.
– Дамы и господа, внимание! – бессменный партнёр Бет по съёмкам, Ричард Майлз, исполняющий на сегодняшнем торжестве одну из самых приятных для себя ролей конферансье, вышел на середину роскошно убранного зала. – Меня уведомили, что кое-кто хотел бы восстановить баланс в природе. Звезду мирового масштаба, коей безусловно является наша несравненная Бет, украсить может только равная ей звезда, и вместе они засияют ещё ярче на радость нам, поклонникам.
Он широким театральным жестом развернулся в сторону супругов Лей, Джона и Мэри, стоявших позади него. Мэри держала в руках аккуратную коробку, украшенную по центру эмблемой их торговой марки.
– Дорогая Бет! – маленькие глаза Мэри Лей так искренне светились от радости, что неправильные черты её лица казались сейчас почти красивыми. – Мы очень дорожим дружбой с тобой, ты оказалась нашим талисманом. Не сомневаемся, что только такой подарок будет достоин тебя.
С этими словами она открыла коробку, одновременно общий свет в зале был слегка приглушён, а один из софитов направлен на её содержимое.
И зал ахнул. Потрясающее жемчужное колье в оправе из светло-розовых рубинов переливалось тысячами бликов, но даже это не смогло затмить невероятной красоты центральную жемчужину грушевидной формы, по виду не менее 55 карат, светящуюся словно бы изнутри нежным перламутром.
Бет Тайлер, с изумлённой улыбкой подошедшая к супругам Лей, грациозно склонила голову, и Джон благоговейно щелкнул застёжкой на её изящной шее. Раздались восторженные аплодисменты.
Эдди Фишер тронул за локоть стоявшего рядом с ним Тома:
– Так вот кто… – но тот не слушал его. Он не отрываясь смотрел на лицо своей жены, разглядывающей в это самое время подаренную ей драгоценность, и пытался понять, что оно выражает. Тут оркестр заиграл новую мелодию, пары начали двигаться в такт музыке, и Том потерял Бет из вида.
Он нашёл её на третьем этаже их особняка, в малой гостиной, где никого не было, кроме неё. Она неподвижно стояла у большого панорамного окна, прижав руку к колье. Подойдя к ней совсем близко, Том с тревогой спросил:
– Что с тобой, Роузмун?
В её голосе ему послышалось что-то новое, когда, сделав над собой усилие, она произнесла:
– Оставь меня.
Точно! Слёзы. В голосе жены ему почудились слёзы. Женщина, сказавшая это, могла бы сейчас заплакать, не потому что так нужно по сценарию, а… почему?
- Оставь меня!
А вот уже металлическим ноткам, явно прозвучавшим в этот раз, он никогда не мог противиться.
Роузмун будто бы даже не заметила, что мужа нет больше в комнате. Глазами, полными непролитых слёз, она смотрела вдаль на еле заметную кромку, туда, где та сливалась с горизонтом, становясь настоящим небом. А пальцы не могли оторваться от вырезанного на теле жемчужины чёткого изображения. Она уже знала, что это роза. Лунная роза.
Её губы чуть заметно дрогнули и беззвучное «Привет!» лёгким дыханием морского бриза коснулось лица не старого ещё мужчины, сидящего в кресле-каталке на пирсе возле небольшой уединённой виллы в пригороде Лос-Анджелеса. Он уже знал, что его мечта исполнилась. Проданная им когда-то самая большая, самая красивая и чистая жемчужина вернулась к той, для которой и была выловлена в море.
Подошедшей женщине в униформе медсестры показалось, что на ничего не видящих глазах её подопечного блестят слёзы, но она списала это на порыв ветра.
– Ну что, мистер Джаред, поедем обедать?