Рецензия на дебютный роман писательницы
Дебют Алтынай Султан — крепкий автофикшен о героине, попавшей в казахстанский роддом после отслойки плаценты и родившей там недоношенного младенца, вторую дочь. Героине предстоит оказаться один на один с миром собственных мыслей и воспоминаний, осложненным послеоперационной болью (как ментальной, так и физической), общением с другими роженицами и абсолютно некомпетентным персоналом, зачастую живущим в мире иррационального. А для главной героини — писательницы, отучившейся в Сорбонне, — такое противостояние особенно тяжело.
«Отслойка» — роман, который переносит читателя в жизнь героини и позволяет в полной мере пережить ее опыт — и духовный, и телесный. Большая его часть — боли, зуд, раздражение — знакома не только женщинам, но и мужчинам. Алтынай Султан почти буквально давит на болевые точки читателя так, чтобы он ощутил физические страдания на себе. Такой эффект достигается за счет обилия деталей, к тому же мелочи здесь словно увеличены под микроскопом, оттого особенно бросаются в глаза. Микроскопическое в «Отслойке» — все подробные описания роддома, внешнего вида рожениц, физических переживаний героини — намного важнее глобального, например сюжета или социально-политического контекста (однако он здесь, безусловно, важен, но оттеснен на второй план, прикрыт гигантизированными деталями).
Демонизируя пространство родильного дома, превращая его из места концентрированного рождения и радости вместо концентрированной же смерти и боли, Алтынай Султан прежде всего рассуждает о женской идентичности: что это значит — быть женщиной? И как справляться с той социальной ролью, которую тебе выделили без твоего ведома? Нужно ли, как говорит отец героини, просто «быть красивой»? Соглашаться с устоявшимся в казахской культуре понятием стыда? Все эти личностные вопросы звучат гораздо громче социальных манифестов.
Битва рационального с волшебным (суевериями о джиннах, которые должны выйти из тела девушки после родов вместе с потом), по-хамски ведущие себя врачи, кварцевание палат в шесть утра, еда, больше похожая на бесцветное варево, — все эти маркеры реальности задают особый ритм текста, помогают еще лучше передать тот самый телесный (и эмоциональный) опыт и создать камерный мир тотального расчеловечивания, где так или иначе придется обратить взор внутрь себя и задаться вопросами, ответы на которые подскажут только глубины собственного сознания. Почему я должна в одиночку ухаживать за недоношенной дочкой? Зачем я когда-то вернулась в Сорбонну и поступила в магистратуру?
Однако и в таком детальном демоническом мирке, описанном до каждого вздувшегося куска штукатурки и каждой складки на коже, остается место человечности. Многие здесь готовы быть милосердными, добрыми и заботливыми; просто, возможно, не хотят делать этого напоказ — только под включенной белой лампой морга, освещающей путь умершим младенцам.