Авторское название: 1924 год. Лето. Странные обстоятельства
Предыдущую главу читайте здесь.
Михаил Капитонович вышел из больницы, он торопился в ресторанчик «Таврида», располагавшийся недалеко от набережной, чтобы встретиться с Вяземским и Суламанидзе. Он шёл и вспоминал только что закончившийся разговор со Штином.
«Почему он стал говорить о Распутине? — думал Михаил Капитонович. — Какая связь? Потом сам сказал, что никакой! И вдруг вспомнил про Ли Чуньминя, а тут какая связь?.. С графом Келлером понятно, тот не поддержал отречения, а солдаты не поддержали его… А Янко не поддержал Штина? Так, что ли, получается? А в 16-м в центре гнева в Петрограде оказался Распутин, из народа, так? Тут вроде сходится… А Ли Чуньминь?»
Здесь у Михаила Капитоновича не сходилось.
Он шёл и обмахивался шляпой. Последние дни стояла жаркая погода, и не было дождей, поэтому мостовые были сухие, и ветер поднимал столбы пыли, серым слоем оседавшие на зелень. Михаил Капитонович мельком глянул на шляпу и с неудовольствием отметил, что тулья у полей пропиталась потом и на ленте появилась тонкая серая неопрятная полоска. У него проскочила мысль, что это, должно быть, не страшно, потому что при желании ленту можно сменить, но было неприятно, потому что шляпа всё же была новая и красивая, было жалко.
Он почти бежал по Участковой, он не любил опаздывать, и впереди показалась вывеска и крыльцо ресторана «Лотос», в котором они обедали с Ивановым и где он не был после его смерти. Он свернул на Сквозную, пересёк Новоторговую и, когда уже подходил к Китайской,
вдруг увидел две знакомые женские фигуры — это были Юля и Леля, и они шли в том же направлении. Михаил Капитонович в нерешительности замедлил шаг, он не знал, что делать: если обгонять, то надо или сделать вид, что не заметил, или остановиться и поздороваться. Ему не захотелось ни того, ни другого. Леля ему положительно нравилась, он это понял за прошедшие дни. Он был не прочь с ней увидеться, но не знал как — как сделать так, чтобы увидеться, вроде бы невзначай, и чтобы при этом никого не было. Он был уверен, что сможет объясниться по поводу своего поведения в то воскресенье, в конце концов, он занятой человек и мало ли, о чём вынужден думать, ведь он служит в полиции.
Мысль о полиции совсем остановила Михаила Капитоновича и вдруг в голове вспыхнула другая мысль, показавшаяся неприятной: «А почему когда я увидел Лелю, то подумал про полицию, а не подумал про Элеонору?»
Он постоял и вернулся на Новоторговую.
«Я ничего не написал Элеоноре про Гражданскую войну!»
Письмо, начатое в поезде, он закончил через три дня, когда вернулся с разъезда, но ничего не написал из того, о чём просила Элеонора, а надо написать, ведь она ждёт. Но что писать, он пока не решил.
Детство Михаила Капитоновича кончилось, как только он поступил в военное училище. Младший брат Ваня им гордился, мать не знала, куда себя деть, и ломала руки; патриотически и державно настроенный отец молчал и сопел, а в зеркало Михаил Капитонович замечал, как он крестил его в спину и прижимал к себе мать. Война для него началась ещё по дороге: во время недельной стоянки на станции взбунтовалась маршевая рота и офицеры и солдаты стреляли. В марте он попал на настоящую войну в артиллерийский дивизион пехотного полка, занимавшего позиции на левом фланге Западного фронта, на самом стыке с Юго-Западным. Полк был боевой, с любимым командиром, ходил в атаки, оборонялся, его дивизиону трёхдюймовых пушек не один раз приходилось отбиваться от противника в рукопашной, но в ноябре 1917 года солдаты дезертировали. В декабре Михаил Капитонович оказался в Москве в самый разгар восстания. Он ещё не осознавал, что это такое, и всеми силами рвался в Омск. Ему повезло, и в феврале 1918 года он обнял родителей и брата. Потом было отступление, эшелон, беженцы, встреча с Элеонорой, потеря её и вот — Харбин. Что писать о Гражданской войне? Думая об этом, Михаил Капитонович дошёл до Коммерческой, повернул налево, пересёк Китайскую и услышал за спиной:
— Михаил Капитонович!
Он вздрогнул и обернулся — к нему навстречу шли Юля и Леля. Юля улыбалась широко и очень приветливо и сказала неожиданное:
— Вы, Мишель, идите, а нам ещё надо заглянуть к портнихе, это недалеко!
Леля на Сорокина не смотрела, она всё время смотрела по сторонам, и он вздохнул.
— Ну что вы, Миша, правда, мы недолго! — сказала Юля, и они пошли.
Михаил Капитонович остался стоять: «А разве они знают, куда я иду?»
Ресторанчик «Таврида» располагался в неглубоком полуподвале — всего три ступеньки, Давид уже сидел за столом. Он увидел Сорокина и махнул рукой. Сорокин сел и удивился — Суламанидзе был задумчивым и молчал, — такого ещё не было. Михаил Капитонович подумал, что, может быть, у него не очень хорошо идут дела. В середине весны Давид снял небольшой домик с садом на самой окраине полупригорода, полудачной Моцзяговки, построил коптильню и уже снабжал несколько средней руки ресторанов на Пристани, доход был приличный, и он собирался расширить дело, а для начала выкупить этот домик. Тогда, по словам Давида, один из банкиров, членов грузинского землячества, даст ему кредит и его дело… Здесь Давид закатывал глаза, делал мечтательный вид и глубоко вздыхал. Михаил Капитонович, зная гордый характер друга, решил ни о чём не спрашивать.
— Только что встретил Юлю и Лелю, — сказал он, но Давид смотрел перед собой с таким видом, что Михаил Капитонович подумал, что, наверное, он пересчитывает в голове большие числа.
— Да? Это — хорошо! Значит, не опоздают, — медленно и как бы в пустоту произнёс Давид.
— Ты знаешь, что они идут сюда? — спросил Сорокин.
— Конечно! Я же их пригласил… — сказал Давид и как будто взорвался. — Ты ведёшь себя, как гимназист… Мы немного посидим вместе, а потом уйдём, а ты останешься с Лелей… и вы обо всём договоритесь! Твоя англичанка всё-таки очень далеко, и, вообще, я удивляюсь вам, русским…
Михаил Капитонович был ошеломлён.
— Знаешь, Мишя!.. — Давид снова стал самим собой, наверное, он перестал пересчитывать в уме большие числа. — Я удивляюсь, какие вы нерэшительные с женщинами! Ми совсем другие! Нас по-другому воспитывают…
Теперь Сорокин всё понял, но промолчал.
— Нас знаешь, как воспитывают?
Сорокин смотрел на Давида, у него стал появляться интерес.
— Што молчишь?
— Да так! Слушаю! — Михаил Капитонович развёл руками и удержался, чтобы не улыбнуться.
— Мой папа, когда мне исполнилось пятнадцать лет, хотел везти меня в Москву, в самый дорогой и шикарный публичный дом. Так сделал его отец, когда папе было пятнадцать лет! Дядя отговорил, сказал, что надо в Ростов, сэйчас из Москвы в Ростов приезжают, чтобы… сам понимаешь… Мат плакала… но ми ей ничего не сказали…
«Как — это? — подумал Сорокин. — Матери ничего не сказали, а она плакала!» — и снова удержался, чтобы не улыбнуться.
— А там, знаешь… — Давид вдруг замолчал, и кожа на его лице приобрела густой оттенок. — Ах! Што говорить… там… — Он прервался и стал шевелить растопыренными пальцами. — Там…
Чтобы не рассмеяться, Сорокин спросил:
— Как её звали?
— Кого?
— Ну, ты сам говоришь, что там…
— А! Изабелла! Или Жанетта! Их было несколько! Што ты на меня так смотришь? Нэ вэришь?
— Верю, Давидушка, верю, — примирительным тоном ответил Михаил Капитонович, а сам подумал: «Врёт, но краснеет! В каком году тебе было пятнадцать лет, в 17-м? А до того ли было в 17-м? А может, и не врёт!» Когда эта мысль посетила Сорокина, он понял, что практически ничего не знает о своём друге.
— Уфь, какие били женщины, огонь! С тех пор ни одной лучше не было!
«Вот тут не врёт! — всё ещё сдерживая улыбку, подумал Михаил Капитонович. — Потому что, скорее всего, их просто не было».
По лестнице спускались Гоша, Наташа, Юля и Леля.
«Ну вот! Не дали Давиду высказаться!..»
Сидели действительно недолго. Сначала под благовидным предлогом распрощались и ушли Давид и Юля, а через некоторое время Георгий и Наташа. Сорокин, когда друзья вставали и начинали объяснять какие-то свои необходимости и дела, внутренне вздрагивал, он ждал, что с ними поднимется и Леля, но она сидела, и продолжала сидеть, когда ушли Георгий и Наташа.
«Вот как у них всё договорено!!!» — осмыслил происходящее Михаил Капитонович и почему-то почувствовал разочарование.
Леля была весёлая и разговорчивая, когда все были вместе, и вдруг она замолчала. Она совсем ничего не пила, только поднимала бокал, Михаил Капитонович за вечер несколько раз пригубил, а тут выпил бокал до дна. Леля смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ей это так шло!
Официант принёс десерт: нарезанные фрукты, приготовленные в горячей карамели, и чай.
— Я не могу привыкнуть к их чаю, — шепнула Леля.
— Что заказать? — в ответ прошептал Сорокин.
— Кофе… — ответила Леля.
— По-турецки? — громко спросил официант, который ещё был рядом.
Леля смущённо кивнула, она взяла вилку и оторвала кусочек яблока, за которым потянулись стеклянные ниточки карамели.
— А вот это я люблю!
«Сладкое, конечно! Кто же не любит!» — подумал Михаил Капитонович.
— А вы герой? — спросила Леля. — Про вас все говорят, что вы — герой!
Михаил Капитонович смутился:
— Ну, какой я герой… Это вам всё наговорили!
— Нет, мне сказали, что вы — герой, и не отказывайтесь! — Леля обмакнула яблоко в чашу с холодной водой, и ниточки обломились. Она обкусывала яблоко и наблюдала за Михаилом Капитоновичем. — Можно я буду вас звать… — она задумалась, — Михаилом Капитоновичем?
Сорокин почувствовал себя неловко.
— Вы непременно хотите звать меня по имени и отчеству?
Продолжая обкусывать, Леля кивнула.
«Она смеётся надо мной!» — подумал Сорокин и неожиданно ответил:
— Можно!
Леля растерялась.
— А как зовут вашего батюшку? — вдруг спросил Сорокин. Он не очень хорошо понимал, что делает, он только понимал, что происходит какая-то игра, и он начинает в неё играть. Леля смотрела на него, про яблоко она забыла.
— Так как? Если это не является семейной тайной!
— Нет, не является… — ставшим вдруг строгим голосом ответила Леля, она глядела в блюдце перед собой, и Сорокин увидел, что из играющей она превратилась в проигравшую.
Леля молчала, Сорокин тоже. Леля взяла кусочек груши, и снова потянулись ниточки карамели, она обмакнула грушу в чашу с водой, и ниточки обломились.
— Капитоном Михайловичем! — Леля обкусывала грушу и смотрела в блюдце.
— Значит, я вас буду звать… Леля Капитоновна? — спросил Сорокин.
Леля, не поднимая глаз от блюдца, сказала:
— Мой папа нас бросил и сейчас живёт с другой женщиной в Тяньцзине. Я не видела его больше года. И больше не увижу.
— Извините! — Сорокин понял, что игра не по его вине закончилась.
— Только вы не думайте, что я гордячка! Просто мама очень сильно переживает…
— А вы? — вырвалось у него.
— А я уже нет! — сказала Леля. — Я, наверное, с вами немного засиделась! — Она положила недоеденную грушу на блюдце. В этот момент официант принёс кофе. — Благодарю вас, мне уже надо спешить! — сказала она официанту.
— А можно я…— стал подниматься Сорокин.
— Не стоит! — произнесла Леля. — Мне тут недалеко! — Она встала и ушла.
Только через секунду Михаил Капитонович понял, что он остался один.
— Водки! — сказал он официанту, тот с пониманием кивнул и удалился.
Мысли Михаила Капитоновича метались между огорчением и образовавшейся пустотой. «Откуда же я мог знать? — думал он. — А эти! Тоже мне, друзья! Могли бы предупредить! А о чём? Какой я всё-таки неловкий и бестактный! Что-то я не так сделал! Зачем поддался на игру? Если не умеешь... сиди и молчи!» Ему стало обидно. Официант принёс графин.
— Чем закýсите?
Михаил Капитонович посмотрел на стол, закуски оставалось ещё много, и он махнул рукой.
— Как изволите! — мраморным голосом сказал официант и удалился.
Вдруг Сорокин вскочил, бросил на стол достаточную купюру, крикнул: «Не убирайте!» — и выскочил на улицу. Он побежал по тротуару направо, потом налево, но Лелю не увидел.
«Чёрт, как быстро она ушла!» — Он вернулся в «Тавриду».
Официант вернул купюру и сказал:
— Этого слишком много, ваши друзья за всё заплатили. Вам налить?
Михаил Капитонович почувствовал себя совсем беспомощным.
«Как всё странно!» — думал он.
Когда он выпил полграфина, вдруг обнаружил, что в его голове одновременно живут три мысли: мелькают Элеонора и Леля, какой-то «народ», а над всем этим нависли Штин и граф Келлер, «первая шашка России».
«К чёрту народ! Всё к чёрту! — подумал он. — Пойду на службу!»
Ещё позавчера он должен был набело переписать заключение по делу Огурцова, так они договорились с Ли Чуньминем, но ни вчера, ни сегодня утром Сергей Леонидович не появился в управлении.
Рюмку за рюмкой он выпил графин. За столиками сидели мужчины и женщины, он осмотрел зал, но глаза ни на ком не остановились. Это было очень плохо, надо было, чтобы на ком-нибудь остановились, за кого-нибудь зацепились, но в зале сидели люди, как бы смазанные, как будто бы нарисованные торопливой кистью, и не шевелились.
«Однако я напился!» — понял Сорокин, положил деньги и поднялся. Его никто не остановил, и он вышел на улицу. На часах, расплывавшихся перед глазами, он не смог ничего разобрать и посмотрел на небо. Ещё было светло, ранний вечер, но он понял, что сегодня уже никаких бумаг не напишет и что уже ничего не произойдёт и можно просто идти домой, и не хотелось. Он стоял и не знал, куда идти.
— Что, миленький, не скучно? — услышал он за спиной, повернулся, его покачнуло, и он снова услышал: — А давайте-ка я вас поддержу!
Михаил Капитонович проснулся с ощущением тоски. Он не хотел открывать глаза, но открыл и увидел незнакомую светлую комнату, широкую кровать, на которой лежал под лёгким одеялом в белом пододеяльнике, на большой подушке. В высокое окно из-под кисейной занавески лился утренний свет, и пахло чем-то приятным. Он лежал на левом боку и смотрел на этот свет и услышал, что в комнате кто-то есть. Он повернул голову. Перед зеркалом к нему спиной сидела женщина, одетая в тонкий, просвечивающийся пеньюар. Она расчёсывала длинные шелковистые светлые волосы.
— Што, миленький, проснулись?! — спросила женщина, и Сорокин увидел её отражавшееся в зеркале лицо. — Наверное, уж и не помните ничего? А? Выпьете?
Она повернулась к нему и улыбнулась.
— На тумбочке коньяк! Хотите? Я вам налью! — Она встала и пошла вокруг кровати, пеньюар на ней, завязанный тесёмками на шее, разлетелся, и Михаил Капитонович зажмурился. Он слышал, как женщина шла, легко ступая, скорее всего босыми ногами, и боялся открыть глаза. Он не помнил, как оказался в этой комнате, но сразу обо всём догадался, перевернулся на правый бок и прохрипел:
— Не надо коньяку, где моя одежда?
— Так уж и не надо, миленький, так уж и не надо! — пропела женщина. — Отчего же не надо?
Сорокин почувствовал, как за спиной у него ушла кровать, это села женщина, она подняла одеяло, легла и прижалась к его спине. Михаил Капитонович почувствовал кожей её прохладное тело, сразу ставшее горячим.
— Мне надо идти, — снова прохрипел он. — Где моя одежда?
— Николя! — крикнула женщина, встала и снова села у зеркала. — Господину надо идти! Он спрашивает одежду!
Сорокин открыл глаза и упёрся взглядом в зеркало, в котором снова отразилась очень красивая женщина. Дверь в комнату открылась, он глянул и увидел, что вошёл мужчина, державший в руках плечики с его одеждой.
— Выйдете, мадам, мне надо поговорить с господином! — сказал мужчина, женщина поднялась, Михаил Капитонович увидел, как она прижала под грудью пеньюар и вышла.
— Что, молодой человек, никак выспались! — сказал мужчина и сел на банкетку у стены. — Однако у вас для нашего заведения недостаточно денег! Что будем делать?
Сорокин сел и натянул одеяло.
— Наши услуги стоят денег, а у вас их недостаточно!
— Я служащий сыскной полиции, что вы от меня хотите? — Сорокин наконец-то проглотил горечь в горле.
— А вы думаете, что мы подбираем каждого пьяного на улице? Мы знаем, кто вы!
Мужчина, лет около тридцати, выглядел респектабельно.
Сорокин смотрел.
— А может, всё-таки рюмочку? — спросил мужчина. — В голове-то небось…
— Позвольте мне одеться! — всё ещё хрипло отрезал Сорокин.
— Ну-ну! Михаил Капитонович! Что же так строго? В нашем заведении для вас нет ничего опасного, а рюмочка вам сейчас не помешает, для ясности… по собственному опыту знаю! — Мужчина встал и прошёл мимо Сорокина к тумбочке. Он налил в рюмку и вернулся на банкетку. Когда мужчина проходил мимо сначала в одну сторону, потом в другую, у Сорокина мелькнула мысль, что если толкнуть его сейчас, то он вылетит в окно. «А этаж?» — вдруг подумал Михаил Капитонович и почему-то успокоился. Он взял рюмку и выпил.
— Вот и хорошо! — произнёс мужчина.
— Я не знаю, что вы от меня хотите, но в любом случае… отдайте мою одежду! — Горечь сошла, и Михаил Капитонович заговорил уверенно.
— Вот и хорошо! — повторил мужчина и повесил плечики на спинку кровати. Михаилу Капитоновичу, чтобы дотянуться, надо было встать.
— Да, выйдите же вы к чертовой матери! — зарычал Сорокин. — Я не убегу!
— Не убежите, конечно, я отвернусь! — сказал мужчина и сел на банкетке боком.
Михаил Капитонович, не отпуская одеяла, встал, ухватил одежду и, не разбирая, где зад, где перёд, натянул бельё, носки и вздохнул. Брюки и сорочку он надевал уже не торопясь.
— Так что вам от меня надо? — спросил он и выпил ещё рюмку.
— Наш общий знакомый, уважаемый Илья Михайлович, обещал помочь, но… не успел! — промолвил мужчина.
— Вас зовут… — начал Сорокин и осёкся. — А при чём тут Илья Михайлович?
— Меня зовут Николай Павлович Ремизов, а уважаемый Илья Михайлович был другом нашего заведения!
— Какого заведения, что вы городите? Илья Михайлович был приличный человек…
— А в нашем заведении только и бывают приличные люди… Перечислять не стану, но… Нам надо расширяться, а разрешение в полиции стоит слишком дорого, и получается замкнутый круг: мы не можем расшириться и нет денег для взятки полиции, а нет взятки для полиции, я не могу получить официального разрешения! Вот так!
После второй рюмки в глазах и мозгу Сорокина всё прояснилось и встало на места.
— Вы думаете — я смогу помочь?
— Несомненно! Вам только надо отдать вот эту бумагу в руки уважаемому Леониду Сергеевичу…
— Ли Чуньминю?
— Именно ему! Только в руки! А то, знаете ли, все, к кому я обращался, сначала просят деньги и без всяких гарантий…
— Давайте я передам, только его два дня не было на службе…
— Разве?
Сорокин увидел, что мужчина заволновался.
— Что — разве?
— Неужели он всё-таки…
— Что он всё-таки? — Михаил Капитонович уже завязал галстук и надевал пиджак, мужчина протиснулся мимо него к тумбочке, взял графин с коньяком и сел на кровать, у него был растерянный вид.
Сорокин прошёл к зеркалу и стал поправлять узел, в зеркало он увидел, как мужчина выпил.
— Что вас так взволновало?
— Михаил Капитонович, тогда у меня к вам есть предложение…
Сорокин уже окончательно успокоился, только на душе остался неприятный осадок от нелепости всего того, что произошло.
— Какое?
— Я был осведомителем Ильи Михайловича, в смысле мы были… — сказал мужчина и кивнул на дверь: — Давайте спустимся, позавтракаем, и я вам всё расскажу!
Заведение располагалось на третьем этаже в довольно приличной квартире доходного дома. Партнёрша Ремизова, Изабелла, как она попросила её называть, ждала в гостиной. Они спустились втроём и оказались на Аптекарской.
Когда вышли на улицу, Михаил Капитонович подумал: «А недалеко от «Тавриды»! Что же, они за мной следили? А этаж… — Он поднял голову. — Вполне можно было и толкнуть».
В кондитерской через два дома Ремизова встретили, как постоянного клиента, и предложили полукабинет. Через несколько минут на столе появились закуски, омлет с беконом, кофе, пирожные и графин коньяку. Кельнерша всё принесла молча и без заказа.
Пока спускались из квартиры, пока шли по улице и рассаживались, Сорокин успел хорошо рассмотреть Ремизова и его спутницу. Ремизов производил впечатление человека респектабельного, именно так подумал Сорокин: высокий рост, спортивное телосложение, косой пробор с фиксатуаром, коротко подстриженные усики, интеллигентное выражение, правильная речь, золотая игла в галстуке, золотые запонки, золотая цепочка на жилете, золотой с зелёным камнем брелок и идеальные зубы здорового человека. Изабелла была красивая блондинка с такой фигурой, подробности которой Сорокин побоялся вспоминать.
Ремизов начал:
— Иванов Илья Михайлович был для нас и отцом и покровителем. Не в прямом смысле, конечно, отцом, а… вы понимаете!
Сорокин слушал.
— …Восемь лет назад я попал в одну не очень приятную ситуацию… с карточными долгами…
Ремизов говорил двадцать минут. Из его рассказа следовало, что он из купеческой семьи, имевшей торговлю во Владивостоке. Что его отец известный в городе человек, но в результате интриг братьев Меркуловых разорился и покончил с собой. Что воспитывался Ремизов без матери и, когда не стало отца, лишился возможности закончить учебу в Восточном институте, где изучал китайский и японский языки, это была мечта отца — передать дела сыну и выйти с уссурийским женьшенем на рынки Китая и Японии. А когда власть во Владивостоке перешла к врагам его отца — тем же братьям Меркуловым, — он, Ремизов, был вынужден уехать в Харбин, где бывал и раньше, ещё с деньгами. За карточным столом он повздорил с офицером, который передёргивал, тот захотел отомстить, не драться, а именно отомстить, но Ремизова спас Илья Михайлович Иванов, который был знаком с этим офицером. Тогда дело закончилось миром.
— …а когда я уже без средств снова оказался здесь, прошлым летом, Илья Михайлович предложил мне тайное сотрудничество, поскольку кроме курсов китайского и японского я ничем не обладал. Он помог войти в определённые круги, познакомил нас, — он кивнул на Изабеллу, — и ей тоже не отказывал… когда требовалась поддержка, таким образом, мы стали тесно общаться с ним.
При упоминании Изабеллы Сорокин вздрогнул и невольно посмотрел, она ответила прямым молчаливым взглядом, и он понял, что то, что представилось ему сегодня утром, было волшебным видением и уже не повторится. Но какие у неё были… Он вздрогнул. Ремизов и Изабелла с улыбкой переглянулись. Вдруг она сказала:
— А ведь вы живёте один?
Сорокин растерялся.
— В Харбине много красивых женщин! — Изабелла не говорила, она пела.
Сорокин почувствовал, что у него похолодела спина, и вдруг он ощутил тепло этой женщины, которое она ему подарила на одну секунду.
— Ничего, обживётесь! — сказала Изабелла, и Сорокин подумал, что это, скорее всего, последнее, что он от неё услышал, и в нём разыгралась злость и обида.
— А вы за мной следили…
Ремизов попытался что-то объяснить, но Сорокин ему не дал и продолжал, сам удивляясь своему упорству.
— Если я был вам так нужен, то зачем было устраивать этот спектакль? — сказал он и стал смотреть не на Ремизова, а на Изабеллу.
Изабелла смотрела на Сорокина и не отвечала. Ремизов налил коньяк, Изабелле тоже.
— Позвольте, я отвечу? — сказала она.
Сорокину ничего не оставалось.
— Кроме Ильи Михайловича у нас в полиции не было никаких связей, Илья Михайлович нам это запретил, исключительно из интересов конспирации, а про вас он говорил, что рассматривает вас как помощника, мы и подумали после его кончины, что нам, кроме как к вам, не к кому обратиться… Но мы ведь не знали, что вы за человек.
— Чёрт возьми, а сейчас знаете! — взвился Михаил Капитонович. — А если бы я польстился?
— А вы думаете… — промолвила Изабелла, и Сорокин сразу вспомнил её голос, каким она позвала его на улице, ему стало невыносимо от только что заданного вопроса, и он побледнел. — Не переживайте, вы спали, как ребёнок! — сказала Изабелла и грустно добавила: — Даже можно сказать — дрыхли!
— И не обижайтесь на нас! — добавил Ремизов.
И вдруг Сорокина осенило.
— Прошу меня извинить, мадам Изабелла, а я не мог вас видеть на могиле Ильи Михайловича? На девятый день и сороковой!
— Вы видели меня, — сказала она и притронулась к коньяку.
— Я хотел к вам подойти, но не решился… Он мне говорил… о вас…
— Джемпер с косами?
После этого ответа ни сказать, ни спросить стало нечего.
— Уважаемый Михаил Капитонович, давайте попробуем договориться, — обратился Ремизов. — Илья Михайлович вёл одно дело, и мы ему помогали… Вам ничего не говорит название «Ремиз»?
Сорокин подумал, вспомнил, что в числе папок, которые остались после Иванова, была такая, крепко завязанная тесёмками, которую он не успел посмотреть и которую забрал Ли Чуньминь.
— Она у Ли Чуньминя…
Ремизов и Изабелла снова переглянулись, Изабелла поёжилась, а у Ремизова замер взгляд.
— Вы уверены?
— Да, я сам ему передал… а что?
— Ли Чуньминь сбежал в Кантон…
— Как сбежал и что это за Кантон?
— Кантон — это город, а сбежал — это сбежал. — Изабелла пригубила коньяк.
— Боюсь, что дело о контрабанде опия может стать политическим, вы никогда не слышали имя Номура? Константин Номура! И — вы могли бы взять отпуск, недели на три?..
— Пока не знаю… — начал Сорокин, но тут Изабелла встала и потянулась за сумочкой.
— Господа, я вас ненадолго покину… — сказала она и посмотрела сначала на Ремизова, потом на Сорокина.
Сорокину было нечего сказать. Ремизов кивнул, и Сорокин увидел, что тот смотрит на Изабеллу как-то странно.
— Я на одну минуточку… — сказала Изабелла.
Ремизов дёрнул головой и перевёл взгляд на Михаила Капитоновича.
— Отпуск! — напомнил он.
— Пока не знаю, — повторил Сорокин. — Мне надо закончить бумаги для суда…
— Над бандой Огурцова, сколько вам на это потребуется?
— Один день… Сегодня к вечеру, я думаю, закончу.
Евгений Анташкевич. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
======================================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
Подписывайтесь на канал. С нами интересно!
======================================================