1894 год
«Ростов-на-Дону. Для местных лесопромышленников существенное значение имеет следующее разъяснение правительствующего сената. В договоры владельцев сплавляемого леса с караванщиками и сгонщиками обыкновенно вносится условие, по которому сгонщики обязываются уплачивать владельцу леса определенную сумму за каждое недоставленное бревно. На этом основании, сгонщики нередко по дороге продают сплавляемый лес в том случае, если могут за бревно выручить сумму, большую против той, которую должны уплатить владельцу леса за недоставленные бревна.
Правительствующий сенат разъяснил, что обязательство уплаты определенной суммы за недоставленное бревно имеет только целью предупредить небрежность со стороны сгонщиков и караванщиков, а вовсе не служит доказательством передачи сплавляемого леса в их владение. Поэтому, если сплавляемый лес сопровождается приказчиком или другим доверенным лицом от владельца, то продажа при таких обстоятельствах бревен сгонщиками должна быть рассматриваема как гражданское правонарушение, влекущее за собой указанные в договоре последствия, и даже не как растрата вверенного имущества, а как кража, ибо лес при таких условиях не выходит из владения лесохозяина и продажа его, если произведена тайком от последнего, есть похищение чужого имущества. Лица же, купившие тайком лес, должны быть привлекаемы к ответственности, как за покупку краденного, а самый купленный лес подлежит отобранию».
«Станица Ольгинская. В станице Ольгинской, Черкасского округа, недавно задержаны воры, обокравшие какого-то священника в «Белой Горке». Воры захватили у него различные вещи и белье, какое только нашли в доме; все это они положили в экипаж, взятый тоже у священника, запрягли тройку его лошадей и уехали. Приезжают они ночью к Ольгинской дамбе; один из них сидит «за кучера», а второй – «барином». Стражник потребовал с них за проезд известное число копеек; оказывается, что у барина ни гроша и у кучера тоже. Странным показалось стражнику то, что едет барин на тройке в хорошем экипаже, а в кармане ни копейки – нечем даже за проезд по дамбе заплатить. А тут еще барин стал предлагать купить у него что-нибудь из белья, которого в экипаже оказалось много. Все это, в общем, навело стражника на размышление, что проезжающие – «мазурики». Барин сообразил, что их заподозрили, и удрал, а кучера с экипажем, лошадьми и кладью задержали. Задержанный, по словам «Д. Р.», объяснил. Что он ничего не знает. «Шел я, говорит, в Ростов-на-Дону пешком, вдруг нагоняет меня на тройке како-то человек и говорит: «Садись ко мне за кучера, я подвезу». Я сел и, таким образом, доехал сюда. Что это за барин и откуда – я не знаю». Несмотря на это объяснение, кучера задержали. Лошадей с экипажем и вещами отправили к заседателю того участка, где совершена кража, о которой в Ольгинской станице получились сведения на другой день после задержания воров». (Приазовский край. 188 от 23.07.1894 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. Кончив описание свалочного места, я перехожу к следующей жемчужине города Ростова – Собачьему хутору. Кто окрестил этот хутор таким именем – я не знаю, но сами хуторяне говорят, что Собачьим он назван будто бы потому, что до них на этом самом месте находили себе приют все бродячие собаки города. Однако такое объяснение, мне кажется, немного грешит против истины: во-первых, с какой стати бродячие собаки стали бы забираться так далеко от города, когда весь Ростов всегда был и будет готов к их услугам? А во-вторых, кому еще так хорошо живется на белом свете, как ростовским собакам? Их никто не трогает, не кусает. Даже гицели, люди, как известно, люди крайне раздражительные и нервные, и те никогда не обижают бродячих собак, довольствуясь мопсиками, левретками и болонками, на которых они изливают свою злобу. Кроме того, среди ростовских богачей есть немало таких филантропов, которые всегда готовы в пользу бродячих собак уделить что-либо из своих достатков. Я сам знаю одну очень почтенную даму, занимающуюся ростовщичеством, которая каждую субботу кормит из собственных рук несколько десятков лохматых волкообразных собак французскими булками, причем нежное создание сквозь слезы постоянно приговаривает: «Бедные, несчастные твари!» Словом, так или иначе, со стороны бродячих собак было бы крайним безумством бросить центр города и, последовав примеру бедных людей, переселиться на окраины его, где, как говорится в одной песне, «солнца свет погас, где жизни нет». Вот почему я полагаю, что собак никогда не было в Собачьем хуторе, и мнение хуторян по поводу его странного названия – неверно. Впрочем, интересного в самом названии хутора так мало, что я лучше оставлю его в стороне и в немногих словах опишу внешние и внутренние красоты этого поселения.
Находится Собачий хутор вблизи нахичеванской границы, между Балабановским парком и ростовским ипподромом. Деревянные домишки хутора разбросаны в таком порядке, что издали кажутся гигантской буквой «Т», грубо нарисованной кем-то посреди степи. В длину хутор имеет более одной версты, но так как стоит он на ровной местности, то весь и со всех сторон виден, как на ладони. Широкая и гладкая степь, летом пыльная, осенью и веной грязная – вот все, что окружает Собачий хутор. Ни кустика, ни холмика кругом. Обнаженный и ничем не защищенный, он, точно мертвый великан, растянулся на земле и не чувствует, как бьет и сжимает его в своих объятиях ветр степной, как хлещет и заливает его ливень осенний. Бедный хутор! Забыт он и Богом, и людьми, и наипаче – нашими муниципалами, из которых некоторые, кажется, не знают даже о его существовании. А, между тем, не знать и не интересоваться Собачьим хутором, по крайней мере, несправедливо, так как количеством дворов и жителей он смело может посоперничать с многими уездными городками западных губерний. Но такова уже, видимо, его судьба. Чем провинились бедные хуторяне – я не знаю, но одно очевидно: что жизнь их мало чем лучше жизни дикарей, которые так же, как и они, лишены всех благ цивилизации. Но какая вопиющая несправедливость: считаясь официально жителями Ростова и внося наравне с другими известные суммы в пользу города, обыватели Собачьего хутора не только ничего за свои деньги не получают, но в жизни их даже ростовскими жителями не признают. «Собаки вы, а не люди», - говорят им их знакомые, когда им случается побывать в Ростове. И в то самое время, когда любой ростовский мещанин или мастеровой пользуется мостовыми, газовым освещением и прочими удобствами, жители Собачьего хутора имеют одно только право: безвозмездно пользоваться солнечным теплом и дождевой водой.
Отстоит Собачий хутор от Ростова всего в 60 саженях; но во что обходится его жителям это небольшое расстояние – об этом только Бог знает. Если вспомнить, что на таких улицах, как Пушкинская, Тургеневская, люди в осеннее время утопают в болоте, то легко можно будет себе представить, какая грязь бывает на площади между Собачьим хутором и Ростовом, где не только мостовой, но и проезжей дороги нет. Однажды, в ненастный осенний день, я целый час простоял на Скобелевской улице и наблюдал, как жители этого нечастного хутора пробирались в город и обратно. Несколько человек, обутых в длинные сапоги, с палками в руках, согнувшись в три погибели, точно израильтяне в Аравийской пустыне, блуждали по площади, напрасно отыскивая дорогу. Невдалеке от них какая-то женщина, вытаскивавшая ребенка из болота, нечаянно поскользнулась и навзничь упала посреди площади. Раздался отчаянный крик. Хуторяне, шедшие в город, поспешили к несчастной на помощь. Сынишка ее, которого болото снова успело засосать, стоял тут же с разинутым ртом, и так орал, что его крик совершенно заглушал неистовый шум осеннего ветра.
И вот, по такой площади, и часто в самую полночь, молодые девушки и женщины в осеннюю пору возвращаются с табачных фабрик, где они работают, домой, в Собачий хутор. Сколько раз эти бедные женщины рискуют своей честью и даже жизнью!» (Приазовский край. 189 от 23.07.1895 г.).
1897 год
«Таганрог. Приказ господина таганрогского полицмейстера:
«В ночь с 13-го на 14-е июля в ротонде городского сада сын мещанина города Таганрога Василий Михайлов Евдокимов, будучи пьяны, произвел беспорядок, выразившийся в том, что он бранил непристойными словами прислугу, публику и городового Микульского, когда тот явился и стал его успокаивать. Об этом знал старший городовой Харитонов и не только не принял мер к составлению протокола, т. е. не доложил приставу 2-го участка, но еще и сделал Микульскому замечание за неуместное вмешательств по настоящему делу. Хотя Харитонов и утверждает, что о беспорядке он доложил дежурному околоточному надзирателю Шаповалову, но и этот последний не принял мер к составлению протокола о нарушении общественной тишины в публичном месте. Находя действия городового Микульского вполне правильными, и старшего городового Харитонова и околоточного надзирателя Шаповалова виновным в несвоевременно составлении полицейского протокола, я постановил: в виду увольнения Шаповалова от службы сделать ему выговор, а Харитонова оштрафовать на 3 рубля».
«Станица Атаманская. Статься неполная. Зато текущее лето одарило нашу станицу несколькими пожарами. В ночь с 10-го на 11-е июня у казака хутора Гурьева, Артема Антонова, сгорела дотла ветряная мельница, стоящая около 4000 рублей, и, к несчастью, нигде не застрахованная. Причина пожара неизвестна, но предполагают поджег. Были и еще пожары, сравнительно незначительные по своим размерам.
Недавно к нам доставлена была из хутора Шебалина «партия» из 5 – 6 подростков-мальчиков, назначенных на станичные работы за разные мелкие преступления, совершенные ими. Среди «партии» обращал на себя внимание небольшой мальчуган, лет 11 – 12, довольно симпатичной наружности. На вопрос за что он подвергся наказанию, бедный ребенок только плакал и дрожал, не будучи в состоянии от горя и страха произнести ни слова. Вид несчастного мальчика произвел на окружающих в высшей степени удручающее впечатление.
Оказалось, что попал он в «партию» за проступок самого ординарного свойства: он был пойман в чужом саду, где лакомился фруктами. В наказание – путешествие «с этапом» из хутора в станицу верст за 12 и поливка деревьев в общественном саду. Нужно заметить, что количество ведер воды, которые должен принести «маленький преступник» из общественного колодца в сад в наказание за свой проступок, вообще, колеблется, смотря по степени его вины, между 50 и 600.
Нам кажется, что обычай налагать на детей «административные взыскания» не имеет под собой разумных оснований. Не говоря уже о том, что педагогическая компетенция станичной администрации есть вещь в высшей степени сомнительная, чтобы не сказать больше, нужно всегда иметь в виду самую обстановку, среди которой ребенку приходится отбывать наложенное на него наказание. А уж одно то, что он сразу попадает в руки низших полицейских служителей, в обществе которых и совершает свое путешествие в станицу, заставляет отбросить всякую мысль о каком-либо воспитательном значении таких «взысканий»; не исправление может получиться в результате их, а, наоборот, самая глубокая и основательная порча детской души. Пора бы оставить такой порядок дела, заменив его тем, что в этих случаях рекомендуют наши общие законы, т. е., оставить родителям и воспитателям принадлежащую им по праву роль по отношению к их детям». (Приазовский край. 193 от 23.07.1897 г.).
1899 год
«Ростов-на-Дону. На днях на Лермонтовской улице разыгралась сценка, едва не закончившаяся печальным финалом. По улице проезжал какой-то велосипедист, который был настигнут стаей собак. Очутившись в критическом положении, он выхватил револьвер и пытался произвести выстрел, но этому не суждено было сбыться. Помешала толпа показавшихся рабочих, которая возмутилась намерением спортсмена производить стрельбу на улице, где легко можно было ранить или даже убить кого-либо из прохожих. Поэтому, собравшиеся стали осыпать велосипедиста площадной бранью и пытались его побить. К счастью, нашлись благоразумные люди, которым удалось высвободить его из рук толпы».
«Ростов-на-Дону. Домовладелица Донской улицы Тендетникова захватила часть пустопорожней земли, прилегающей к ее усадьбе, а также землю, отведенную городом под тротуар. На захваченной земле Тендетникова успела соорудить нечто в роде сарая, который и обращен ею под помещение для ночлежников. О захвате земли комиссаром Поддяковым составлен протокол, который и представлен на рассмотрение управы».
«Ростов-на-Дону. Хроника базарных неурядиц обогатилась новым скандальным фактом. На Старом базаре, благодаря члену управы М. М. Горбунову и комиссару Поддякову, раскрыт целый ряд злоупотреблений, практиковавшихся арендатором городских весов Ионовичем в весовом амбаре. Оказывается, что Ионович не только обвешивал и обмеривал публику, но и установил произвольные сборы с торговцев за пользование городскими весами; вместо ¼ копейки с пуда веса, он взимал по 2 и больше копеек, и для того, чтобы ввести торговцев в заблуждение, спрятал табель по взиманию сбора, сорвал объявление о размерах таксы и заявлял торговцам, особенно приезжим крестьянам, что согласно кондициям сбор установлен в 2 – 3 копейки. О взимании такого сбора заявлялось базарным, но как они поступали с подобными заявлениями, остается пока неизвестным. Известно только то, что они ни в чем не перечили Ионовичу, и тот все более и более расправлял свои крылья. В конце концов он дошел до того, что стал отдавать в аренду находящиеся вблизи весов будки – городские места для хранения разных товаров. Так, при первоначальном расследовании этого дела комиссаром Поддяковым, было обнаружено, что Ионовичем сданы в аренду места для хранения 155 корзин помидор, 78 тюков картофеля, несколько бочек яблок и масса других товаров. Плата взималась за полсуток от 2 до 10 копеек с места, что составит ежедневный сбор, по приблизительному расчету 10 – 15 рублей. Собранные деньги поступали в пользу Ионовича. Когда впервые было получено об этом известие в управе, расследование по делу было произведено М. М. Горбуновым, которым установлено, что в день расследования на местах, сданных Ионовичем в аренду, хранилось несколько сот корзин разных продуктов, причем, к немалому удивлению управы, выяснен новый факт, свидетельствующий о необыкновенной коммерческой изобретательности того же Ионовича. Оказалось именно, что перед весовой будкой он устроил ряды мест и сдал их в аренду разным спекулянтам под торговлю привозными продуктами. Любопытнее в этой истории то, что Ионович обделывал свои делишки среди белого дня, чуть ли не на глазах управы, и никто на это своевременно не обратил внимание. По слухам, о подвигах почтенного арендатора городских весов будет доведено до сведения судебной власти». (Приазовский край. 191 от 23.07.1899 г.).