Однажды утром раздался телефонный звонок:
- Привет, Конст! Дома?
- Санек ты?
Я совершенно не ожидал и страшно удивился. Да я просто обалдел. Голоса Маслина я не слышал уже много, много лет. И вдруг так, запросто, как в детстве.
- Я, я, – радостно ответил Маслин, - кто же еще? Ты дома?
- Ясный пень, раз подхожу, дома.
- Ты не представляешь. Это нечем дышать!
Его голос дрожал, как прежде, если бы вдруг его брат принес домой новый «Пинк Флойд» или «Дип Пепл». Или, бог знает, еще какую заморскую диковину.
- Что опять? Бежать к тебе? Я мухой.
- Да нет, нет. Ты знаешь, где я сейчас?
- Откуда мне знать? Наверное, у своего окна, смотришь, как я разговариваю?
- Ха- Ха. Да нет, я далеко. Я в Берлине грубое слово его мать. На Фридрихштрассе на «Чекпойнте Чарли», чтоб ему провалиться, где был переход из Восточного Берлина в Западный. Прикинь, где я?
- Далеко. Ну как там в Берлине?
- Ты прикинь, напротив меня, я даже никак не ожидал, на немецком доме висит наша доска.
- Наша доска?
- Ну да, брежневская, с нашего дома. Она точно, никаких сомнений.
- Чего она там вдруг висит?
- Немцы говорят, как напоминание о временах коммунистической тирании. Тут музей, рассказывающий об ужасах советского прошлого. Ну и доска в придачу. Брежнева, как главного кровавого тирана.
Я не смог сдержаться, чтобы не заржать.
- Да уж точно. Кровавый тиран. «Хозяин СССР! Кого я только там не джавахарлал. Жопастые, но сисек то нет! Совсем.» Жуть как мы все его, все боялись. Нечем дышать!
- Ха-ха-ха. Оборжаться. Конст, ну не куражься же надо мной. Я щяс уссусь. Но доска-то, доска! Ее же кто-то свинтил с нашего дома в 91 году и продал сюда. Немцы, ясное дело, заплатили марками. Хорошо заплатили видно, чтобы она висела на Фаридрихштрассе.
- Кто же мог так нагло свинтить? Только Яблонский! Больше некому. Мы с ним хотели еще до того, как «андроповскую» доску повесили. Раз я этого не делал, значит - он. Больше-то некому.
- Яблонский гад, точно он. Нужно будет спросить с него. Зачем святыню подлым фашистам отдал, гад. Я тут в командировке, скоро уже домой. Слушай…..
И вдруг его стало плохо слышно. Голос Маслина то пропадал, то появлялся. А мне хотелось так много сказать ему. Нахлынули воспоминания: портвейн, «Пинк Флойд», дымовуха, Брежнев, его серый плащ. Я кричал ему, он что-то отвечал, но треск телефонной линии, как назло, заглушал нас. Я даже не знал, слышит он меня или нет.
- Санек, Санек. Спасибо тебе, что позвонил! Что не забыл меня! Давай, давай, не забывай! Как вернешься, обязательно, звони, приходи. Посидим, вспомним старые времена. Яблонского позовем. Спросим, сколько он с немцев содрал. Пусть делится. Сука. Портвейну купим. «Пинк Флойд» поставим. Хорошо? Союз нерушимый!
- Обязательно, Конст, обязательно. Обнимаю тебя. Не забывай…
Дальше я уже ничего не смог разобрать.
Но мы так и не встретились. Я не знаю, почему. Наверное, что-то важное ушло, изменилось в нашей жизни. Да и страна изменилась. Все что происходило в нашем детстве, представлялось теперь чем-то нереальным, выдуманным. Как будто и не случалось вовсе. Все это стало лишь воспоминаниями.
КОНЕЦ