Чем больше читаешь про великие рестораны из прошлого, тем больше понимаешь, что все уже давным-давно было придумано. Вот, например, история ресторана Крынкина, что много лет работал на Воробьевых горах.
От самоваров в саду до подзорных труб на галерее
Воробьевы горы над излучиной Москвы-реки долго оставались ближайшим к Москве загородом и к концу XIX века превратились в излюбленное место москвичей. На «Воробьевку» по праздникам стекался народ из города, пешком по Воробьевскому шоссе; действовала также лодочная переправа от Новодевичьего монастыря. Направление пользовалось такой популярностью, что в село Воробьево от Калужской заставы уже в 1886 году пустили конку, а вскоре ее заменил и паровой трамвайчик.
Внизу, у реки, летом устраивались карусели и балаганы. А на самих горах при каждом доме были столики, на которые подавались за небольшую плату самовары. Особо предприимчивый житель Воробьева, крестьянин Степан Васильевич Крынкин, решил поставить дело на более широкую ногу и организовал в 1891 году в деревенской избе целый ресторан. И дело пошло настолько хорошо, что в 1904 году он уже выстроил для своего заведения новое здание, превратившееся в важную достопримечательность дореволюционной Москвы.
Автором проекта стал мастер русского модерна Илларион Иванов-Шиц, довольно востребованный уже в те годы архитектор, однокашник и многолетний соратник Льва Кекушева, достраивавший к тому моменту комплекс Морозовской детской больницы. Для Крынкина Иванов-Шиц соорудил на самой бровке холма над лодочной пристанью четырехэтажное ажурное деревянное здание с панорамными террасами и подвешенной на кронштейнах галереей, с которой открывался особенно захватывающий дух вид на город, который был тогда, разумеется, сильно меньше нынешнего. Собственно, это и было главным достоинством заведения, благодаря которому Крынкина и его ресторан вспоминали десятилетиями после того, как заведение прекратило свое существование. Все столики на галерее, террасах, во внутренних залах, в парке перед зданием были развернуты к реке, а на самом верхнем уровне здания даже были установлены подзорные трубы.
Разумеется, как бы ни процветал первый ресторан Крынкина в Воробьеве, собственных денег на такую роскошь у вчерашнего мужика не было. Одним из его кредиторов стал строительный подрядчик Сергей Иванович Шмелев, отец писателя Ивана Шмелева, который выведет полвека спустя, в парижской эмиграции, Крынкина с его «гулкой, досчатой, сухой, дребезжучей... галдарейкой» в «Лето Господне»:
— Да рази когда может Крынкин забыть, как вы его из низкого праха подняли-укрепили?! Весь мой «крынкинский рай» заново перетряхнул на ваш кредитец, могу теперь и самого хозяина Матушки-Москвы нашей, его высокопревосходительство генерала и губернатора князя Владимира Андреевича Долгорукова принять-с. Я им так и доложил-с: «Ваше Сиятельство! ежели б да не Сергей Иваныч!..» Да что тут толковать-с, извольте на Москву-Матушку полюбоваться!
Мы смотрим на Москву и в распахнутые окна галдарейки, и через разноцветные стекла — голубые, пунцовые, золотые... — золотая Москва всех лучше.
Воробьевское локаворство
Сперва ресторан закрывался на зиму — последний участок пути из города заносило снегом так, что подчас до Крынкина нельзя было доехать. Но со временем оборотистый Степан Васильевич наладил трансфер из города для гостей на собственных автомобилях (за баснословные 3 рубля туда и по 50 копеек за версту обратно), обзавелся небольшой флотилией лодок и английских паровых катеров, которые раз в полчаса курсировали от пристаней у Болотной площади и Бородинского моста (20 копеек за проезд, а после 11 вечера — 50 копеек), даже выстроил электростанцию для ночной подсветки заведения. С 1908 года работал уже, не закрываясь.
И зимой, и летом у Крынкина кормили свежими овощами и фруктами. Особенно славилась фирменная «крынкинская» паровая клубника: «И вот, несут на серебряном подносе, на кленовых листьях, груду веток спелой крупнеющей клубники» (И.Шмелев). Сам того не подозревая, Степан Васильевич практиковал, можно сказать, полнейшее локаворство. Парники с клубникой находились буквально на задворках ресторана, да и большая часть всей остальной зелени произрастала в радиусе версты или двух от кухни. В середине XVIII века соседнее село Васильевское славилось своими оранжереями и садами, которые разбил князь Василий Долгоруков-Крымский. По свидетельству современников, в состоятельные дома оттуда привозили «красные, белые и зеленые арбузы, разных родов лучшего вкусу дыни и канталупы, также и другие многие редкие плоды». Затем загородная усадьба Долгоруковых стала владением графа Матвея Дмитриева-Мамонова, про которого принято считать, что он один из прототипов Пьера Безухова. Масон, тайный республиканец и участник войны 1812 года, в 1825 году Дмитриев-Мамонов отказался присягать Николаю I, за что был официально объявлен сумасшедшим и практически заточен в Васильевском. Место с тех пор зовется Мамоновой дачей (сейчас тут Институт химической физики РАН). А в крынкинские времена усадьба принадлежала садоводу-промышленнику Федору Ноеву, который продолжил дело Долгоруковых и развил в парке оранжерейное хозяйство до промышленных масштабов.
Свежие же овощи и соленья из них поступали из-за реки, где на месте нынешних Лужников находились прославленные Пышкинские огороды. Особенной известностью пользовались пышкинские соленые огурцы, закатанные в дубовые бочки и отправленные на дно реки. Такие огурцы поставлялись только в магазины купца Елисеева — в Москву, Петербург и Париж — и к Крынкину.
На горячее у Крынкина подавали паровых цыплят, рябчиков, стерляжью уху с расстегаями, была и кавказская кухня «под наблюдением, — как гласила реклама заведения, — известного шефа Серго». Но по-настоящему известны были раки, их доставляли на кухню прямиком из Каменного Яра на Волге, где, как считалось, они были самые лучшие. «Таких огромных я больше никогда нигде не видела», — через много десятков лет будет вспоминать крынкинских раков театральный художник Валентина Ходасевич, бывшая тут в детстве с родителями.
«До сих пор запомнилось это свинство»
Ресторан Крынкина с его раками, клубникой и видами быстро превратился в аттракцион для жителей города и важных иностранных гостей. В 1907 году здесь чествовали победителя автогонки «Париж — Пекин» князя Шипионе Боргезе.
За одну только новогоднюю ночь 1911 года ресторан выручил 3700 рублей, гости выпили 130 бутылок шампанского и 270 — «других вин». Что, конечно, не шло ни в какое сравнение с выручкой «Яра» (22 000 рублей) или «Метрополя» (больше 18 500 рублей), но почти покрывало годовую аренду земли, за которую Крынкин платил городу 4000.
Но если днем в ресторане Крынкина бывала приличная публика с детьми и заезжие именитые иностранцы, ближе к вечеру тут пускалось в разгул купечество. Колоритное описание происходящего оставила та же Ходасевич:
«Выпивали там тоже лихо. Слушали хоры русские, украинские и цыганские. [...] Иногда я уговаривала родителей спуститься вниз по склону в лес, и, нагулявшись там, мы опять вторично возвращались наверх в ресторан и опять закусывали. К этому времени в ресторане многие были странно шумными или разомлевшими и требовали цыган. Под их за душу хватающие песни, романсы и танцы сильно расчувствовавшиеся толстые бородатые купцы в роскошных поддевках и шелковых косоворотках начинали каяться, бить рюмки, вспоминать обиды и со вздохами и охами плакать и рыдать, стукаясь головой об стол и держась рукой за сердце. До сих пор запомнилось это свинство. Требовали подать на стол понравившуюся цыганку. Их старались унять и подобострастным голосом говорили: «Ваше благородие, рачков еще не угодно ли-с? Можно подать сей минут!»
Развалины старого мира
После смерти ресторатора дело досталось его вдове Екатерине с сыновьями Сергеем, Александром и Степаном. Аренда земли была до 1929 года, планов было громадье — хозяева успели даже объявить, что заведут для гостей катание по льду Москвы-реки на оленьих упряжках. Но тут началась Первая мировая, и москвичам стало не до веселья. А за ней случилась и революция.
Новые власти экспроприировали ресторан и устроили в нем керосиновую лавку и избу-читальню. Здание почти тут же сгорело — по преданиям, бытующим среди потомков Крынкина, его спалил Степан-младший: «Если не мне, то никому». Руина некогда известного заведения обросла романтическими легендами: «Это развалины старого мира: бывший ресторан Крынкина — разгульное заведение старой Москвы, взорванное рабочими», — с такими словами, по воспоминаниям Ильи Шнейдера, демонстрировал их Айседоре Дункан революционер Подвойский.
Все, что осталось от ресторана Крынкина сейчас, — 15-метровая кирпичная стена, часть фундамента здания. Под конец 2020 года московские власти выставили ее на торги за 5,6 млн рублей.
Село Воробьево снесли в 1956 году, сейчас от него осталась только церковь Живоначальной Троицы на Воробьевых горах, на кладбище которой был когда-то похоронен Крынкин. А его потомков, которые все это время жили в доме Степана Васильевича, переселили в Подмосковье. На новое место они взяли с собой и рассаду крынкинской клубники.
***
Подписывайтесь на СысоевFM в Дзене и Телеграм: будет еще больше новостей и скидок.