Данная статья написана по произведению «Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма», автором которого является Ольга Великанова, выпустившая его в свет в 2021 г.
Данная монография посвящена изучению массовой политической культуры СССР 1930-х г., чтобы на основе исторического анализа выявить наличие культурных условий для демократизации или же склонность советского общества тех лет к авторитарному режиму. Также О. Великанова задаёт тему исследования следующим вопросом: как представляют демократию народ и «российские “демократы”?».
Одним из главных источников произведения является рассекреченная документация полицейских и советских органов политической власти.
В начале произведения О. Великанова ссылается на определение Фарида Закарии – «нелиберальная демократия», говоря о таком феномене во многих странах не только постсоветского пространства, но и других. Концепция определения заключается в том, что во многих государствах, как и в СССР, были открыты пути к демократизации, однако реализация таких «дорог» на практике показывала удручающий результат. В таких государствах появлялись «мнимые демократии», суть которых заключалась в провозглашении конституционных свобод, которые на деле были, скорее, фиктивными. Интересно, что именно население таких стран выбирало антилиберальных политиков и проявляло склонность к авторитарному курсу.
Автор уделяет внимание работе Маргарет Мид, после которой историки разделились во мнении на счёт российской политической культуры. Мид на основе своих исследований пришла к выводу, что советские люди были более склонны к авторитарному режиму. Джеймс Миллар, Ричард Саква и Николай Петро – являлись сторонниками другого мнения. Они полагали, что демократический потенциал существовал в СССР, так как гражданская культура в развивающимся обществе открыта для вбирания новых идей, что опровергает предрасположенность к авторитаризму. И в СССР существовал демократический потенциал, однако он выражался в оппозиционных движениях граждан, что по большей части было скрыто от народа.
О. Великанова также опирается на мнение Роуза, Лукина, Медушевского и Левина, которые считают, что в советскую эпоху был слабый потенциал для либерализации. О. Файджес и Б. Колоницкий пришли к суждению, что в период революции не было социальной и культурной почвы для определения демократии в понимании либерализма на основе анализа риторики и символики граждан в 1917 г.
Однако автор оспаривает позицию Левина относительно его суждения, что консервативная сила могла породить только авторитаризм, а кризисы и распространение нужной культуры большевиками сломило крестьянскую культуру, лишив их прежних ценностей и идентичности. О. Великанова аргументирует свою позицию работами о Всероссийском крестьянском союзе, так как эта организация являлась показателем взросления крестьянства в политическом и социальном контекстах и развития нового самосознания, что отражалось в дневниках рабочих.
Далее О. Великанова опирается на дискуссию между Шейлой Фицпатрик и Йохеном Хелльбеком, Анной Крыловой о советской субъектности и политической культуре. Фицпатрик в ходе своих исследований обнаружила «либерального советского субъекта», то есть людей, которые осознавали личные интересы и предпринимали попытки обустройства своей жизни. Хелльбек и Крылова напротив утверждали, что социалистические люди не имеют интереса к личной свободе и не задумываются о частных интересах, что говорит о них, как об антилиберально настроенных людях.
Вышеупомянутая дискуссия образует дихотомию между советским субъектом и советской жизнью. Автор отмечает внесённый вклад в этот спор Андрея Медушевского и Майкла Дэвида-Фокса. Медушевский отмечал, что заявляемый конституционализм на протяжении всего 20-го в. носил фиктивный характер, ссылаясь на то, что реформа 1906 г. имела ложную природу, обосновывая это схожим пояснением, как и Макс Вебер. Главной мыслью Вебера являлось отсутствие интереса властей к либерализму, а не то, что русский народ не способен и не готов к либеральным реформам. Это говорит о том, что если и были какие-то либеральные отголоски и проявления в политике СССР 1930-х годов, то это было только прикрытием и не более, чем пропагандой, что в последствии отмечает Медушевский, с чем соглашается и Великанова.
Далее автор обращается к книге Майкла Дэвида-Фокса. «Концепция обрядового и театрального характера презентации и потребления идеологии» Дэвида-Фокса и Евгения Добренко заинтересовывает Великанову. Суть концепции состоит в том, что люди могут демонстрировать «хорошее» поведение, однако при этом не соглашаться или не знать содержание или смысла идеологии. А. Юрчак констатирует что расстояние между содержанием идеологии и её репрезентацией значительно возросло в позднем социализме. Однако с этим утверждением О. Великанова отчасти несогласна и в продолжении произведения подтвердит своё утверждение, что большая часть участвующих в дискуссии поняли идеологический посыл конституции, как было задумано. В особенности автор отмечает молодёжь, ещё не разочарованную ложными надеждами. Более того, Великанова обращает внимание, что патриоты действительно поверили в конституцию и будущую демократию.
Западные авторы, такие как: П. Соломон, Э. Уимберг, А. Гетти, К. Петроне, считают, что Конституция 1936 г. была написана для поднятия международного и внутреннего имиджа, обозначив её как «рекламный трюк». О. Великанова не согласна с ними в том плане, что она была принята исключительно по вышеуказанной причине. Далее в своей работе автор приводит аргументы и анализирует причины принятия новой конституции, среди которых международный имидж является слабым мотивом, так как им быстро пожертвовал Сталин в нужных ему целях.
Автор выбирает основой статью 1991 г. Арча Гетти, исследовавшего демократическую реформу в социально-научных терминах. Однако при Гетти не было рассекреченных архивов, как в наши годы, чтобы провести точный и подробный анализ интересующего его вопроса, но это не помешало ему верно сформулировать основные реакции на конституцию обществ Ленинграда и Смоленска и сделать правильный вывод: «конституция с самого начала не была демократическим фарсом». Это суждение О. Великанова будет раскрывать далее в своём произведении, опираясь на рассекреченную документацию.
Далее Великанова пишет про классическую типологию политической культуры, которая была предложена С. Вербой и Г. Алмондом. Однако в рамках исследования О. Великановой данная концепция не подходит, о чём автор упоминает сам, обосновывая тем, что в советском обществе присутствует множество различных между собой характеристик.
Рассуждая над изменчивостью и непоследовательностью настроений в советском обществе, автор отмечает, что в одном человеке могли образовываться дихотомии мнений и взглядов. Это обуславливалось тем, что в то время люди сталкивались с разрывом декларированных официальных норм и их реальным применением в жизни. Ссылаясь на произведение Теодора Шанина “Peasants and Peasant Societies”, О. Великанова называет такой образ мышления «иррациональным» и не удивительным, так как он был характерен большинству крестьян с социальной основой мышления из-за чего становится понятна противоречивость двух мнений в их разуме. Более того, в таком состоянии человек мог в один момент почувствовать разные ощущения и позывы, даже такие элементарные, как сытость и голод, что наглядно показал П. Сорокин в своей работе “Hunger as a Factor in Human Affairs”.
В начале 3 главы О. Великанова оспаривает ошибочное суждение, что инициатива принятия новой конституции принадлежала Сталину. На самом деле, истинным инициатором конституционной реформы являлся Авель Енукидзе. В подтверждение этого, автор ссылается на работу Хлевнюка О. «Хозяин: Сталин и утверждение сталинской диктатуры.».
«Протокол 20, Решения Политбюро 4–30 января 1935» является ответным письмом Сталина на записку от Енукидзе. Это письмо является документальным подтверждением того, что Иосиф Виссарионович не являлся инициатором конституционной реформы, в чём заблуждаются многие историки. О. Великанова не согласна с их суждением и стремится развеять его, призывая к более внимательному изучению документа.
Ю. Жуков один из сторонников ранее упомянутой идеи, что Сталин является автором «демократических реформ», о чём он упоминает в работах «Народная империя Сталина» и «Иной Сталин. Политические реформы СССР в 1933-1937 годах». Его главная опора суждения – материалы допроса, которые являются, скорее, слабо достоверным источником из-за насильственного характера их проведения, считает О. Великанова. Стоит отметить, что Жуков всё-таки признаёт роль Енукидзе в демократических реформах, однако приходит к тому, что он являлся организатором заговора против советской власти, за что и был репрессирован.
Далее автор рассматривает позицию Н. Тимашева в произведении «Большое отступление». Он связывает идеологические изменения в 1930-х г. с отходом от социалистических идеалов со стороны правительства. Великанова не согласна и придерживается другой позиции на основе недавних исследований. Ссылаясь на взгляд Т. Мартина в работе “The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939” об обращении к традиционным ценностям в то время, автор обращается к работам “Was There a ‘Great Retreat’ from Soviet Socialism? Stalinist Culture Reconsidered”, “In Defense of Timasheff’s ‘Great Retreat” Д. Хоффмана и М. Лено, которые писали про изменения в официальной культуре, отмеченные Тимашевым.
В рассуждении об уступках умеренной политики Великанова вступает в дискуссию с Хлевнюком и Гетти. Первый в работе, которую я уже упоминал, утверждал, что такого рода уступки являются сменой политического курса, Гетти же в произведении “State and Society” считал, что в этом проявлялось желание Сталина провести демократические реформы. Однако автор считает, что употребление подобных терминов радикально, так как их использование выражает чётко сформулированные намерения, что может являться ошибкой.
Далее О. Великанова выражает несогласие с позицией Медушевского об успешности «рекламного трюка» советской конституции. А. Н. Медушевский в работе «Как Сталину удалось обмануть Запад: Принятие Конституции 1936 года с позиции политического пиара» отмечал, что данный «конституционный трюк» надолго отразил позитивный имидж сталинизма. Автор не согласен с историком и приводит аргументы, что присвоенный американцами имидж был кратковременным и сделан он достаточно осторожно. К тому же, британцы выражали сомнительное отношение к конституции.
Заметно, что автор опирается также на работу Гетти “ Pre-election Fever: The Origins of the 1937 Mass Operations”, рассуждая о международном мотиве конституционного проекта как избирательной реформы. Великанова упоминает предварительное условие по А. Гетти, которое сложилось из международного фактора. Сам автор концепции предварительного условия выявляет новое восприятие «неожиданных опасностей» советскими властями, что порождает вероятность, а вероятность, в свою очередь, трансформируется в определённость личными решениями.
Затрагивая вопрос использования новой конституции Сталиным в качестве оружия, О. Великанова опирается на исследования Арча Гетти и Венди Голдман. Голдман в своих работах “Terror and Democracy” и “Stalinism as a Way of Life” придерживается идеи, что избирательная реформа была направлена на контроль центром местных кадров, так как они были склонны проявлять произвол, реализуя политику Москвы. Историк приходит к заключению, что демократия во времена Сталина была не только ради завоевания поддержки народа, но и являлась способом «чистки» политической системы.
В заключительной главе О. Великанова делает выводы, начиная с того, что отмечает главную роль избирательной реформы, которая заключалась в создании конституции. Объявление властями достижения социализма являлось пропагандой, в которую верили они сами и думали, что проведение реформ точно приведут их к нему. Но голоса народа не были едиными в одобрении, что показало Сталину, что советское общество не научилось жить по предписаниям и не полностью пропитано политической идеологией. Более того, достижение социализма породило новые цели. Так, верхушка советской власти желала использовать избирательный закон для отсеивания коррумпированных и слабых кадров. Последние, боясь этого, затормаживали продвижение избирательной реформы из-за чего становятся понятны причины репрессивного политического поворота от относительной умеренности.
Автор далее отмечает, что при проведении демократических реформ общество являлось активным участником обсуждения, а нонконформисты делились своими мыслями, проявляя самовыражение. Это говорит о том, что даже в контролируемой публичной сфере того времени можно было встретить либеральные и автономные голоса. Очевидно, что проведение реформы такого демократического масштаба на тот лад отразилось на бесправных гражданах, которые впервые узнали о гражданских правах и усвоили принципы конституции. Как пишет Великанова: «…граждане выучили новую лексику демократии…». И это действительно так, потому что конституция стала ориентиром для них на пути к индивидуальным правам.
Одним из уроков, которые усвоили граждане того времени было недоверие из-за бездействия конституции. Так как писанные законы не соответствовали их практическому применению это привело к критической оценке режима со стороны народа. Конституция, как мобилизационная кампания, которая должна была сформировать общественное мнение и укрепить советские ценности – не удалась. Вместо единства и идентичности, в итоге получилось расколотое общество, наполненное враждебностью и социальной напряжённостью между оппонентами.
Интересным моментом является появление у граждан либеральных и демократических настроений, о чём свидетельствовала их озабоченность гражданскими и индивидуальными правами. При этом эти дискурсы были переплетены с нетерпимыми и революционными формами мировосприятия. Избирательные права, плюрализм и другие новшества, представленные либеральным характером конституции 1936 г. вызывали при этом неприятие и критику, что являлось весомым элементом реакций масс. Преобладание коллективных ценностей, зависть и другие черты общинного мышления свидетельствуют об укоренении «вековых привычек» поведения сталинского общества.
Великанова приходит к выводу, что именно граждане, являющиеся социальной опорой сталинизма, которые только начинали понимать, что такое политика, предопределяли российский конституционализм XX в., который был фальшивым. Политическая культура народа 1930-х годов оказалось смешанной, так как в ней были как либеральные, так и нелиберальные элементы. Это связано с тем, что конституционная реформа проходила в неблагоприятных условиях. Политическое насилие, диктаторский режим, традиционная русская культура являются неотъемлемыми частями, которые повлияли на сталинизм, сформировав его политическую культуру.
Новизна книги заключается в исследовании массовой политической культуры сталинского времени в различных контекстах на основе масштабных данных архивов. О. Великанова внесла свой вклад в дискуссию о сталинской политике 1930-х годов, разбив ложные суждения историков об эпохе политической культуры масс в то время, подтвердив свои аргументы большим количеством исследуемых данных. Она обозначила, что расчётливое политическое мышление Сталина и его единомышленников сочеталось с догматическим, основанным на искренней вере в идеалы марксизма.
Литература
- Великанова О. «Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма.» М., 2021.
- Минц М. М. «РЕЦ. НА КН.: ВЕЛИКАНОВА О. КОНСТИТУЦИЯ 1936 ГОДА И МАССОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА СТАЛИНИЗМА» // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5, История: Информационно-аналитический журнал. 2023. №1.
Ресурсы
1. “College of Liberal Arts & Social Sciences” – “Olga Velikanova | Department of History” [Электронный ресурс] // URL: https://history.unt.edu/people/olga-velikanova – Дата обращения: 22.07.2024