В 1948 году было запущено самое масштабное исследование факторов сердечно-сосудистого здоровья людей – Фрамингемское исследование сердца. В нем приняли участие 5209 человек в возрасте от 30 до 62 лет. На тот момент они не имели симптомов сердечно-сосудистых заболеваний и не переносили ни сердечных приступов, ни инсультов. Такая выборка из здоровых людей позволила ученым проследить динамику развития проблем с сердцем и понять, какие именно переменные в образе жизни сильнее всего сказываются на их формировании.
За прошедшие с тех пор годы Фрамингемское исследование сердца значительно разрослось. Оно вобрало в себя детей и внуков первоначальной группы участников и тем самым охватило три поколения. Более того, ученые составили базу данных с подробной информацией о жизни не только самих участников и их семей, но также об их родственниках, близких друзьях и даже коллегах по работе. Благодаря этому в распоряжение исследователей попала ветвистая социальная сеть, охватывающая множество жизней в их тесной связи друг с другом.
Двое исследователей, Николас Кристакис и Джеймс Фаулер, наложили эту социальную сеть на математическую модель, которая включила в себя информацию о медицинских показателях, образе жизни и многих других особенностях участников. К своему удивлению, они обнаружили, что дурные привычки, являющиеся факторами риска для здоровья, стремительно распространяются по социальной сети людей, точно вирус. Если один человек начинает страдать от ожирения, то вероятность, что его друг также разовьет в себе этот недуг в будущем, возрастает на 171%. И это очень большая цифра! Когда один участник исследования начинает курить, то вероятность, что его друг начнет курить, поднимается на 36%. Сходные цифры были выявлены в отношении употребления алкоголя и других поведенческих привычек, оказывающих большое влияние на здоровье.
Свойства характера, эмоциональные состояния и настроения также оказались заразительны для окружающих. Гневливость, стресс и даже чувство одиночества передаются тем, с кем человек взаимодействует, будь то его родственники, знакомые или коллеги. Тем самым они повышают вероятность ускоренного развития у этих людей сердечно-сосудистых патологий.
Естественно, великая сила личного примера не является новостью для науки. Мы давно знаем, что подражание играет огромную роль при формировании поведения как в животных сообществах, так и в человеческих. В последние десятилетия большое число научных работ исследовало это на примере подростков, которые испытывают социальное давление своих сверстников (англ. peer pressure). Молодые люди часто бездумно перенимают разрушительные привычки окружения, чтобы стать «своими» и не выбиваться из группы. Они также повторяют за сверстниками безрассудные поступки в надежде впечатлить их и повысить свой социальный статус.
Хотя мы знаем о заразительности привычек, по большей части наука недооценивает размах этого явления. Когда выясняется, к примеру, что ожирение у одного человека повышает вероятность развития ожирения у другого, не являющегося его родственником, на 171%, это становится новостью. Такого никто не ожидает, а потому данные, указывающие на то, как сильно пример влияет на сообщество, подвергаются завышенной критике.
Именно с такой критикой столкнулась теория разбитых окон, предложенная американскими социологами Джеймсом Уилсоном и Джорджем Келлингом в 1982 г. Ключевой тезис теории разбитых окон можно сформулировать следующим образом: «Если разбить в здании одно стекло и оно не будет заменено, то через некоторое время в нем не останется ни одного целого окна». Иными словами, создаваемый нами беспорядок в окружающем мире воспринимается людьми как сигнал терпимости к беспорядку, провоцирует их подражание и приводит к дальнейшему хаосу.
Все начинается с одного разбитого окна. Если его не починить, их становится несколько, затем в разруху приходит все здание, и спустя некоторое время в этом районе растет число грабежей, убийств, изнасилований и непотребств любого рода. Люди видят в терпимости к небольшим отхождениям от правил признак терпимости к нарушению всяких правил вообще или даже признак одобрения их нарушения. Эту аналогию можно распространить и на личную жизнь одного человека, и на судьбу целого сообщества.
Об этом прекрасно написал Лев Толстой:
«Чисто обутый человек осторожно обходит грязь, но раз оступился, запачкал обувь, он уже меньше остерегается, а когда видит, что обувь вся испачкана, уже смело шлепает по грязи, пачкаясь все больше и больше» [1].
Мы видим грязь вокруг, и у нас становится все меньше причин не мусорить самим. Какой смысл сдерживаться? Это ведь ничего не изменит. Если мы оказываемся на помойке, то мы можем без колебаний испачкать и испачкаться, и нас не осудят. Много кто так делает. Нам даже начинает нравиться делать то, что когда-то нам запрещали или же мы сами запрещали себе. Это нечто новенькое, манящее, дразнящее. Мы воспринимаем чужой дурной пример, что-то внутри нас получает поощрение, и вот мы следуем ему сами и подаем такой же пример окружающим. Происходит цепная реакция, воля к разрушению высвобождается, и окна в мире вокруг разбиваются одно за другим.
Одновременно с этим окна внутри нас самих начинают покрываться трещинами и взрываться осколками. Именно этот момент мы чаще всего упускаем. Не получится создать хаос вне себя, а самому остаться в чистоте и безопасности. Отвечающие за воплощение хаоса реакции жажды, агрессии и невежества действуют внутри нашего ума и не способны ограничить свое разрушительное воздействие внешним миром. Если цепную реакцию не остановить и не подать сильный пример порядка, не показать всех преимуществ порядка, то здание всей жизни приходит в запустение.
Эмпирической базой исследований Уилсона и Келлинга был Нью-Йорк конца 1970-х и начала 1980-х годов с его крайне высоким уровнем преступности. Особенно кошмарное впечатление производило нью-йоркское метро. Вагоны метро, его станции и переходы были покрыты толстым слоем граффити. Люди перепрыгивали через турникеты и проходили в метро без билетов, ломали жетоноприемники, мусорили, употребляли спиртные напитки и справляли нужду в переходах.
По большей части, на это смотрели сквозь пальцы и считали небольшой бедой. Дело в том, что как в метро, так и за его пределами совершалось множество тяжких преступлений. Властям казалось разумным пойти сверху вниз и сосредоточиться на убийствах, грабежах, изнасилованиях и иных вредных деяниях крупного калибра. Уилсон и Келлинг, напротив, сочли, что нужно двигаться снизу вверх, от малого к большому. Следует начать с самых мелких проявлений беспорядка, которые наиболее многочисленны и создают общую атмосферу. Они и посылают людям постоянный сигнал о том, что правила в этом мире не работают. Идея ученых была в том, что если починить разбитые окна, создать упорядоченную социальную и городскую среду, то и количество тяжких преступлений резко снизится.
От этой же мысли оттолкнулся новый директор нью-йоркского метрополитена Дэвид Ганн. Он сам и его преемники объявили войну граффити, безбилетникам, порче жетоноприемников и турникетов и всякого рода мелким пакостям. Особенно дорого им далась победа над граффити. Подростки каждый день разрисовывали вагоны метро, а сотрудники метрополитена отмывали их ночью до блеска или перекрашивали и только потом вводили в эксплуатацию. Затем вагоны снова разрисовывали, и сотрудники метро снова делали свою работу. Это продолжалось раз за разом, и наконец подростки сдались. Терпимость к небольшим правонарушениям закончилась. В итоге нью-йоркский метрополитен был облагорожен, а количество преступлений любой степени тяжести в метро значительно снизилось.
Параллельно этому власти Нью-Йорка сосредоточились на тех самых мелких безобразиях, которые до того почти совсем игнорировались: на пьянстве в общественных местах, непристойном поведении, разбрасывании мусора и вандализме. Уровень преступности сразу же начал падать, и к началу третьего тысячелетия Нью-Йорк стал одним из самых безопасных мегаполисов мира.
По несколько загадочной причине указание на очевидную заразительность примера и на свойство малого беспорядка порождать большой беспорядок вызывает у многих сильное отторжение. Когда в своей первой книге «Между Ницше и Буддой» я изложил теорию разбитых окон и привел ряд исследований, подкрепляющих ее, мне начали приходить полные недовольства сообщения. Люди писали, что теория разбитых окон обладает сомнительной репутацией и будто бы была опровергнута. Более того, утверждали, что спад преступности в Нью-Йорке тех лет был вызван вовсе не вниманием к искоренению признаков беспорядка, а совсем иными социальными, экономическими и политическими причинами.
Конечно, спад преступности в Нью-Йорке не объясняется одним только применением теории разбитых окон на практике. Этого никто и не утверждал. Тем не менее устранение многочисленных примеров беспорядка и конец терпимости к нему сыграли большую роль. Сейчас в распоряжении науки имеется целая лавина данных, указывающих на власть подражания, власть среды и так называемый прайминг неблагополучной среды, то есть ее способность бессознательно настраивать на определенные формы поведения и провоцировать цепную реакцию беспорядка. Неблагоприятная обстановка и разруха во внешнем мире порождают хулиганство, которое затем порождает тяжкие преступления. Неблагоприятная обстановка, разруха и низкая дисциплина в нашем уме приводят к тому же. Грязь следует счищать с себя как можно раньше, ведь чем больше мы медлим, тем менее мы осторожны. Мы пачкаемся еще охотнее и еще больше.
Теория целых окон
Мы проделали этот экскурс в теорию разбитых окон ради одного финального заключения: тем главным разбитым окном, которое непрерывно подпитывает беспорядок в нас самих и подает дурной пример окружающим, является наше эго. Пока мы не залатаем это окно и не овладеем умом, наша жажда и агрессия будут провоцировать жажду и агрессию в других. Вот почему эго не хочет слышать о теории разбитых окон. Эго желает изменить других, но при этом не менять себя, а теория разбитых окон указывает на ответственность человека за поведение окружающих за счет того примера, который он подает и той среды, что создает вокруг.
Эго ведет себя как любящий отец, который пробует отучить сына от злости и жадности, оставаясь при этом злым и жадным и воспитывая его грубой силой. Если сказать такому отцу, что ему нужно начать с себя, он разъярится вдвойне. Хотя он не хочет оставаться во власти своих реакций, но еще больше он не хочет что-либо с ними делать, поскольку был ими подчинен, сломлен и до смерти напуган. Эго боится услышать о том, что самое полезное, что мы можем сделать для других, это позаботиться о себе и подать этим другим правильным пример. Столь роковой факт толкает человека на самую важную из конфронтаций: ему придется посмотреть на себя самого, пережить ненависть к себе и преодолеть ее, искренне полюбить свои недостатки и благодаря этому начать с ними по-настоящему работать.
Фрамингемское исследование сердца показало, насколько заразителен дурной пример. Однако Кристакис и Фаулер выяснили и то, что не менее заразительными могут быть полезные привычки, благие обстоятельства и положительные состояния ума. Стойкое ощущение счастья у одного человека статистически повышает вероятность того, что ощущение счастья поселится и укрепится в умах тех, с кем он взаимодействует. Ведение здорового образа жизни или, к примеру, увлечение медитацией вызывает интерес у окружающих и подталкивает их самих попробовать.
Даже не желая того, мы оказываем влияние на тех, с кем сталкиваемся. Да, мы напитываем их своим внутренним беспорядком, неврозами, страданием и заблуждениями. Но вместе с тем мы можем поделиться с ними частичками гармонии, радости, бесстрашия и знания. Для того чтобы наше влияние было положительным, нам придется себя по-настоящему полюбить, как бы это ни было страшно. Все наши действия вообще зависят от того, сможем ли мы этого добиться, от того, насколько мы развили свой ум и овладели им. Потому и успех всякого благого начинания, за которое мы возьмемся, зависит от успеха нашей заботы о себе.
Великое преимущество личного примера состоит в том, что он воздействует без насилия или даже вмешательства в чужую жизнь. Мы просто есть. И наши дисциплина, сила, мужество, доброта, понимание и энергия передают знание ненамеренно и самопроизвольно, как солнце излучает тепло. Мы создаем многочисленные положительные сигналы, которые толкают других людей прочь с маршрута причинения вреда.
Несмотря на предельную мягкость помощи другим посредством личного примера, это один из самых действенных инструментов в нашем распоряжении. Даже в процессе воспитания ребенка его больше воспитывает не то, что мы говорим и делаем при взаимодействии с ним, а то, как выстроено целое нашей жизни, как мы живем сами, какие мы внутри, какой энергией напитаны наши поступки и слова. Если наши дела явным образом расходятся со словами, если наш внутренний каркас слаб, а окна разбиты, если мы не любим себя, то никакие моральные проповеди не будут иметь должного влияния. Без зримой демонстрации на личном примере родителя, который для ребенка еще важнее, чем для взрослого, эти высокие слова останутся неубедительными и будут восприняты как ложь.
Ключевая функция учителя – это формирование интереса, усердия и мотивации к созиданию. И чем более мы заботимся о себе, то есть созидаем себя, тем более наглядно мы показываем превосходство созидания над разрушением и над потреблением, превосходство здоровья над болезнью, а внутренней свободы над пленением у своих реакций. Наше бытие сообщает то, что глубже всяких слов, и вместе с тем дает наилучшее подкрепление для любых слов, которые мы произносим. Мы становимся учителями без учительства.
Именно так и действовал Будда. Он увидел себя, перестал себя ненавидеть, полюбил себя и овладел своим умом. То, какой успех имела его любовь к себе и как она преобразила его, начало притягивать окружающих и придало невероятную силу его словам. Если попадавшиеся ему люди были настроены крайне зловредно и кровожадно, как индийские владыки, Будда не давил на них и не начинал читать им нотации о том, как вредны алчность, ненависть и рознь. Нужен был более мягкий и неинвазивный подход.
Не подвергая чужой образ жизни прямой критике, Будда показывал свой собственный способ быть: свободу от обладания, щедрость, единение и те покой и счастье, что из них проистекают. Ненавязчивой демонстрации альтернативы удавалось осуществить то, что не удавалось критике, внушению и попыткам поменять других. В тех же случаях, когда критика и внушение были уместны, именно личный пример Будды становился тем окончательным доводом, который обеспечивал действенность его прямого вмешательства.
Дипломатия Будды
Однажды индийский царь Аджатасатту, правитель могущественного царства Магадха, отправил к Будде своего главного министра. Царь уже давно и с аппетитом поглядывал на конфедерацию Вадджи, которая представляла собой самую крупную племенную республику древней Индии. Тем не менее вадджийцы были сильны, а потому царь сомневался, что сможет одержать над ними верх в бою.
В те времена в подобных ситуациях было принято испрашивать совета и предсказания у духовного лица. Аджатасатту так и поступил. Он послал к Будде своего главного министра, брахмана Вассакару, и дал ему следующие инструкции:
«Брахман, пойди к Благословенному, поклонись ему головой до ног от моего имени и спроси, свободен ли он от болезни, живет ли он в покое и удобстве и полон ли он сил, а затем скажи: «Господин, царь Аджатасатту Ведехипутта из Магадхи хочет напасть на Ваджжи и говорит: “Я ударю по Вадджи... приведу их к разрушению и уничтожению!”» И что бы ни сказал тебе Благословенный, передай это мне точно, ибо Татхагаты никогда не лгут» [2].
Если посмотреть на это с ракурса учения Будды, то сама постановка вопроса абсурдна и провокационна. Это как если бы местные наркоторговцы решили отправить делегацию в общество трезвости с просьбой посоветовать им, как нарастить производство наркотиков. Кажется, что трудно ошибиться адресом еще больше, чем это сделал царь Аджатасатту, желавший проконсультироваться с Буддой по поводу перспектив военных действий.
Будда, однако, не стал подвергать сомнению правильность планов царя и его желания построить благополучие на конфликте, краже и разрушении. Когда посланник царя прибыл…
<…>
Получить доступ к полной версии статьи и подкаста
Заказать новую книгу автора (2023 г.)