Сергей Мартинсон

"И в сказочных образах, и в большинстве сатирических, коме­дийных ролей Сергей Мартинсон восстает против воинствующей посредственности, развенчивает ее, обнажает ее опасную суть. И бьет врага его же оружием: показывая подлеца, завистника таким, каким он шествует по жизни, стяжателя, пакостника та­ким, каким он рисуется сам себе — в тусклом воображении".

Читаем статью, опубликованную кинокритиком Андреем Зорким (1935-2006) в 1966 году:

"Один кинозритель чистосердечно признался мне, что он постоянно путает в кино Плятта, Гарина и Мартинсона. Великолепно знает каждого из них, превосходно чувствует разницу между ними, помнит роли, сыгранные каждым, и все равно . . . путает. Может быть, на какое-то мгновение. Когда знаменитый актер появляется на экране, в эти первые секунды он словно преломляется в сознании, как свя­тая комедийная троица. Потом-то зритель скажет твердо: «Э . . . нет, это Мартинсон». Или Гарин. Или Плятт.

Поскольку это забавное наблюдение совпало и с моими тайными мыслями, я обратился еще к нескольким зрителям. Результат был поразительно одинаковый. Так я открыл пусть не великий, но все же собственный закон в киноискусстве. Закон тождества зритель­ской симпатии к Гарину—Плятту—Мартинсону. Закон равенства ожидаемого удовольствия от встречи с Пляттом—Гариным—Мар­тинсоном. Закон радости — от созерцания первоклассного комедий­ного мастерства Мартинсона—Гарина—Плятта.

За чертой этого «закона» лежит глубокая разница, именуемая творческой биографией или судьбой актера.

Сергею Мартинсону, например, суждено было появиться на экра­не (сорок с лишним лет назад) сверхзамысловатым образом: вылез­ти из горлышка пивной бутылки неким Кулиджем Керзоновичем Пуанкаре. Кулидж Керзонович мечтал — ни много, ни мало — за­владеть кассой Госбанка СССР. Юные режиссеры Г. Козинцев и Л. Трауберг предоставили в распоряжение дебютанта купол Исаакиевского собора и борт одного из первых советских аэропланов. Дерзай! Твори! . . Фильм назывался «Похождения Октябрины». Фильм не сохранился. Это был 1924 год.

С тех пор актер сыграл несколько десятков ролей. Он был дирек­тором треста и дирижером оркестра, полковником-белогвардейцем и торговцем пиявками, есаулом в разинском войске и парикмахе­ром в сказочном королевстве, человеком рассеянным и человеком-крысой, испанским Фердинандом и былинным Мишатычкой, гоголев­ской ведьмой и экс-чемпионом по велосипедному спорту... Он играл у «фэксов» и у В. Пудовкина, у Я. Протазанова и С. Юткевича, у Б. Барнета и Г. Рошаля ... Он выступал в эксцентрических лен­тах и комедиях, детективах и драмах, кинопамфлетах и киносказках...

Всюду, где требовался актер, дарование которого называется — С. Мартинсон. И постепенно с годами из Мартинсона в комедии вырастала редкая киноценность — комедия в Мартинсоне. Ведь это один из немногих мастеров, которого можно назвать актером-лабораторией, лабораторией уникальной техники, разнообразных секретов и приемов и великолепного профессионализма.

Невозмутимого профессионализма . . . Как не хватает этого благо­родного качества, присущего старой гвардии, иным нашим молодым киноактерам. Я вспоминаю внезапность появления С. Мартинсона в фильмах и мгновенность зрительского осознания, что ты — в коме­дии, что перед тобой — комедийный актер.

Я заметил по себе, по списку работ С. Мартинсона, что с той поры, когда я стал сознательным кинозрителем, начиная с «Друзей из табора» (1940), я видел все фильмы, в которых снимался ак­тер, и вспоминаю все сыгранные им роли. Думаю, что это тоже своеобразная закономерность, и обязательность ее прошу проверить читателей на своем личном опыте.

Как же систематизировать хотя бы некоторые основные типы ролей, сыгранных С. Мартинсоном? Думаю, это враги, сказочные персонажи и, наконец, реалистические, бытовые роли.

Изображая врагов, белогвардейцев, фашистов, комедийный актер дарит нам предчувствие неминуемой нашей победы. Поражения своего героя. Достигается это, казалось бы, совершенно непригодны­ми, противоположными трусости, неуверенности, испугу, а оттого и чисто комедийными красками. Враги у С. Мартинсона высокомерны, даже нахаль­ны, исполнены какой-то идиотской невоз­мутимости. (Вспомните командира эскад­рона белых Головина в «Друзьях из табо­ра».)

Но хитрый зритель знает, что насту­пит сладкий миг, когда будут наступать красные, и С. Мартинсон молниеносным дви­жением сорвет маску — перед вами пред­станет не только насмерть испуганный человечишко, но и развенчанный болван. Потому что на стороне неправого дела выс­тупают — по комедийному разумению акте­ра — именно болваны. Не сочувствие, а некое ироническое сожаление вызывают такие герои Сергеи Мартинсона.

Вспомните одну из самых блестящих ролей, сыгранных актером, — Вилли Пом- мера из «Подвига разведчика». Надутый, как индюк, полуобыватель, полуэсэсовец, мечтающий о «деле в России», доверчивый Вилли вызывает даже — в известных гра­ницах — сострадание, как печальный про­дукт общества, как один из его искренней­ших болванов. Сергей Мартинсон велико­лепно проводит эту роль, покоряя зрителя каким-то необыкновенно трезвым реализ­мом, безумно смешной серьезностью своего героя. И остается лишь сожалеть, что далеко не всегда авторы фильмов ставят перед актером такие интересные и серьезные задачи.

Но в годы войны на плечи С Мартинсона пала тяжелейшая ноша: изобразить вели­чайшего негодяя эпохи Адольфа Гитлера. И эту ношу актер пронес от «Боевого кино­сборника № 7» к «Новым похождениям Швейка», к «Третьему удару».

«Смешное, — писал С. Юткевич, вспо­миная ту пору и работу над «Швейком», — не только забавляет, но и больно ранит. Актер Мартинсон не побоялся принять­ся за выполнение этой трудной и малоприятной в человеческом и общегражданском смысле задачи; вопло­тить облик чванливой и злобной марионетки, хвастливого и в то же время трусливого фанфарона с постоянным револьвером-протезом в правой руке, судорожно корчащегося в предчувствии скорой, справедливой и грозной расплаты. Созданная им фигура вызывала не только веселый смех, но и гадливое омерзение».

Изображение Гитлера в первые годы войны можно было прирав­нять к грозному, уничтожающему выстрелу. Гитлер С. Мартинсона — бесноватый фюрер, опаснейший маразматик, которого хочется пристрелить самому незлобивому человеку. Актер не «расцвечивает нюансами» это настроение. Он как бы движется, действует, играет в плоскости острой, убийственной газетной карикатуры. «Мартинсон создал великолепный гротеск, — писал Алексей Толстой, — рису­нок его остер, смел и едок».

. . . Как-то трудно переходить теперь к ролям бытовым или сказоч­ным, скажем, к милому и трогательному композитору Керосинову из «Антон Иванович сердится». Но вспомним, что во сто крат слож­нее перевоплощение актера, чем смена настроений критика. И, пере­ведя дыхание, признаемся, что милым и трогательным гражданин Керосинов кажется разве что в сравнении . . .

В этой роли Мартинсон создал выразительнейший образ мещани­на, бездарной личности, поразительного паразита. Керосинов пишет симфонии. Примерно так же, как думает Васисуалий Лоханкин о судьбах русской интеллигенции. Это личность без просвета, без всякой надежды на обновление, некая константа уязвленной и растревоженной этим ординарности. Личность в общем-то опасная, потому что ее «не подстрелишь», как беляка, из ружья. Она имеет официальные нрава гражданства.

Вот с таким же тусклым, ничтожным, но прилипчивым злом сражается Сергей Мартинсон и в киносказках. Как правило, он не играет главных злодеев (разве что в «Сказке о потерянном вре­мени»). Живоглот в «Волшебном зерне». Дуремор, торговец пияв­ками в «Золотом ключике» . . .

Мелкие сошки? Но вспомните, про­верьте собственное ощущение — не казалось ли вам, что не гроз­ный и туповатый, откровенный и невезучий Карабас-Барабас, что не он, а бесчисленные «сирые и убогие», подлые, трусливые, мелкие, очень и очень недобрые, очень и очень завистливые, способные продать и продаться, эти лисы Алисы, коты Базилио, Дуремары становились главным препятствием на пути к золотому ключику, к счастью.

И в сказочных образах, и в большинстве сатирических, коме­дийных ролей Сергей Мартинсон восстает против воинствующей посредственности, развенчивает ее, обнажает ее опасную суть. И бьет врага его же оружием: показывая подлеца, завистника таким, каким он шествует по жизни, стяжателя, пакостника... та­ким, каким он рисуется сам себе — в тусклом воображении.

И в этом добрый и мужест­венный, гражданственный труд актера.

Рассказывают, что у актеров, играющих злодеев, есть затрудни­тельная, личная, так сказать, сторона жизни. Мальчишки и иные простаки вменяют им лично проступки киногероев, улюлю­кают вслед, показывают пальцем на улице ... Я не верю этому.

У комедии и сатиры есть добрый и открытый совсем не мною закон. Чем больше дур­ного, ничтожного высмеял актер, чем тоньше и талантливее он это сделал, — тем искренней и горя­чее отданные ему симпатии.

Актер, о котором я решился написать эти строки, уже давно завоевал и с каждым фильмом множит любовь кинозрителей. Сергей Мартинсон, как показал фильм «Укротители велосипедов», находится в отличной спортивной и комедийной форме. Пожелаем ему новых веселых стартов" (Зоркий, 1966).

Зоркий А. Сергей Мартинсон // Актеры советского кино. Вып. 2. М.: Искусство, 1966: 163-173).