Михаил Кузнецов

"Актерская судьба у Михаила Артемьевича Кузнецова — счаст­ливая: десятки сыгранных ролей, широкая популярность у зрите­лей, уважительное отношение коллег-актеров, режиссеров и даже всегда и во всем сомневающихся критиков .

Но, быть может, такая судьба и закономерна? Ведь Кузнецов щедро наделен всем, что требует экран от актера — талантлив, красив, обладает «изюминкой» и в высшей степени техничен. С та­кими данными актеры запросто становятся «звездами» и «душками». И Кузнецов, конечно, мог бы без труда стать такого рода яркой и холодной «звездой». Но тогда его судьбу вряд ли кто назвал бы счастливой".

Читаем статью киноведа и кинокритика Ромила Соболева (1926-1991), опубликованную в 1966 году:

"Судьба счастливая, а путь был трудным. И остается трудным. Яркая внешность и обаятельность актера ведут к тому, что поста­новщики с не очень большими данными для такой деятельности без конца предлагают ему сниматься в ролях поверхностных, наду­манных, фальшивых. Соображения режиссеров предельно просты: Кузнецов «вывезет», Кузнецов в любой роли интересен... А актер. . . не всегда в силах и в праве отказаться, актер берется и — что уже совсем удивительно! — «вывозит», казалось бы, совершенно без­надежные роли.

Попытаемся вспомнить (хотя это и не легко) такие фильмы, как «Командир корабля», «Щедрое лето» или «Без вести пропав­ший». Каждый раз Кузнецову доставалась роль как будто бы на­шего современника, как будто значительная по месту в фильме, но, если разобраться, каждый раз поразительно поверхностная и облег­ченная.

Все, что нужно авторам, герои фильма выговаривали с пре­дельной наивностью, и, кроме слов, ничего у таких персонажей не было, но тем не менее капитан Высотин, бухгалтер колхоза Середа, солдат Алексей Шмарук в исполнении Кузнецова — интерес­ные, не простые и не отвлеченные человеческие характеры. Актер сумел найти, чем наполнить эти схемы, сумел увидеть их жизненные основы.

Как правило, Кузнецов играет почти без грима. Но, оставаясь внешне как будто одним и тем же Михаилом Кузнецовым, он каждый раз показывает очень разных по душевному складу, по жизненному опыту и мировосприятию людей. Завидная и редкая способность! Кузнецов может оставаться в каждой новой роли внешне самим со­бой именно в силу своей человеческой значительности. Он интересен не поисками внешнего разнообразия людей, а раскрытием много­образия духовной их жизни. По формуле К. С. Станиславского: «Мак­симум внутреннего и минимум внешнего».

Так, например, исполнена им роль Антона Лутенко в фильме «Серебряный тренер». Картина эта не обладает сколько-нибудь значительными достоин­ствами, но тем более удивительно мастерство актера, сумевшего пре­одолеть и надуманность сюжета, и сентиментальность ситуации, и «голуби*ну» самой роли. История человека, разыскивающего дочь, пережившего за время короткого визита во Львов радостный, хотя и болезненный процесс восстановления своих кровных связей с родиной, превратилась у Кузнецова в рассказ об усталом, больном ностальгией, хотя внешне и благополучно живущем человеке.

Лутенко остается на родине не только потому, что все же надеется найти дочь, но главным образом потому, что за минувшие годы Украи­на необычайно изменилась, изменились люди, а спорт перестал быть объектом торговли и спекуляции. В фильме все «невозможно кра­сиво» — вилла под знойным итальянским небом и ее очарователь­ная хозяйка, фигурки девушек-гимнасток, размноженные зерка­лами, и . . . сам Кузнецов, сорокапятилетний мужчина с благородно седеющими висками. Он здесь такой, как в жизни. Но в картину он вносит совсем не свойственную этой «красоте» грустную драмати­ческую нотку тоски по родине, душевной неустроенности, осознания бесцельно прожитых лет. И все это актер показывает у человека, благополучие которого может вызвать зависть. Повторяем, завидная способность!

В фильме В. Ивченко «Чрезвычайное происшествие» Кузнецов тоже такой, «как в жизни». Грима почти нет. Но перед нами человек совершенно иного душевного склада, чем предыдущий образ — умный, прозорливый, уверенный в себе и убежденный в справедли­вости своего дела коммунист. Внешнее действие в этом отличном приключенческом фильме досталось другим актерам, прежде всего Вячеславу Тихонову. На долю Кузнецова пришелся моральный поединок с сильным и умным врагом — контрразведчиком Фаном. Но бороться ему приходится силой воли, угадыванием действий врага, убежденностью, что советское правительство не бросит их на произвол судьбы. И делать это в одиночестве, не зная ничего ни о судьбе команды, ни о мерах, предпринимаемых для освобождения танкера из чанкайшистского плена. В таких условиях мягкое кресло в кабинете Фана оказывается мучительнее карцера и камеры пыток.

Актер с большим тактом проводит своего героя через испытания и муки, помня, что замполит Коваленко не только советский человек, но и коммунист. Он ведет неравный «бой» с Фаном не за личную безопасность и личную свободу: это бой за достоинство советского человека, за спасение всей команды. Жест актера предельно скуп, речь зачастую медлительна, слова произносятся так, словно они толь­ко что найдены, иначе нельзя, ибо Фан ловит каждое неосторожное слово и движение. Все страсти и ярость, и ликование при удачах, и нарастающую усталость актер передает тончайшей мимикой, мимо­летной улыбкой, напряжением глаз .. .

Зрители и критики давно уже отметили, что Кузнецову неиз­менно удаются роли наших современников. Если собрать воедино все фильмы, в которых «действие происходит в наши дни» и в которых занят был Михаил Кузнецов, то можно будет говорить о некоем собирательном образе героя нашего времени, созданном актером.

Работа эта началась летом 1940 года, когда Михаил Артемьевич еще учился в студии МХАТ, в фильме «Приятели», ролью одарен­ного, но зазнавшегося юноши Ильи Корзухина. А продолжена — в чудесной картине Габриловича и Райзмана «Машенька». Этот фильм рассказывал о молодежи 30-х годов, вступившей в смертельный бой с фашизмом в дни, когда картина вышла на экраны.

И сегодня Алеша — Кузнецов — чистый, чудный, но немного наивный и легко­мысленный парень, своего рода человеческий документ о близком- далеком времени, о тех, кто оказался «крепче стали».

Позже Кузне­цов сыграл немало ролей, казалось бы, очень близких Алеше, — Саша в «Секретаре райкома» и Коля в «Воздушном извозчике», доктор Колесов в фильме «Во имя жизни» и бухгалтер Середа в «Щедром лете», Ветровой в «Калиновой Роще» и многие другие. Все это герои, как принято говорить, положительные. Всем им свой­ственны все те душевные качества, что привлекали нас в Алеше, но они мудрее, умнее, сильнее ленинградского довоенного «таксиста». И все-таки Алеша остался неповторимым . . .

Актер-художник рос вместе со своими зрителями, его понимание современника менялось вместе со временем. С каждой новой ролью он открывал в своем герое нечто новое, не потому, что не замечал этого раньше, а потому, что это заново формировалось жизнью.

Именно так рос, совершенствовался и душевно обогащался герой Кузнецова. Коваленко несравним с Алешей, но они соотносятся друг с другом, как один и тот же человек в пору юности и в годы зрелости, соотносятся так же, как деревенский мальчишка Мишка Кузнецов, поступивший на «Шарикоподшипник» и вовлеченный в драмкружок, с заслуженным артистом, лауреатом Государственных премий Михаилом Артемьевичем Кузнецовым.

Умение проникнуть в духовный мир персонажа, познать его жизненную позицию и интеллектуальную ценность определяет успехи Кузнецова в любой роли. И открылись эти способности очень рано.

.. .1944 год. Алма-Ата. В самых невообразимых условиях вели­кий Эйзенштейн снимает «Ивана Грозного». И на его съемочной площадке собирается редчайший «букет» актерских талантов. Здесь Н. Черкасов и А. Бучма, С. Бирман и М. Названов, А. Абрикосов и М. Жаров, II. Массальский, П. Кадочников, JI. Целиковская. Н эпизодах снимаются М. Михайлов, В. Пудовкин. И рядом с масти­тыми, наравне, а в чем-то порой и ярче их — двадцатипятилетий Кузнецов. В первой серии его роль невелика по объему и по месту в действии. Вторая серия уже невозможна без его Федьки Басма­нова.

В первой серии он — чистый отрок, с немым обожанием смотрит еще на героического царя Ивана. Во второй — лукавый, жестокий, безудержный в страстях опричник. Его преданность уже грозному царю безмерна: без колебания он вонзает по его приказанию нож в грудь собственного отца. Это верный пес грозного царя, но он же один из тех, кто на резне и произволе создает личное благополучие. Он подталкивает Ивана на новые и новые преступления — ведь именно от отца и сына Басмановых слышит царь утверждение, что Анастасию отравили бояре. Он расчетлив — и он безумен. Вспомните, как ошеломляет в этом черно-белом и подчеркнуто мрачном по тональности фильме буйство ярких золотых и красно-черных кра­сок в эпизоде пира Ивана с опричниками. Решается участь слабо­умного Владимира Старинного, которого бояре провозглашают пре­тендентом на престол. Но и в этом вихре красок есть кульминация: голубые глаза Федора.

«В сцене пира, — пишет об этом в своей статье Р. Юренев, —- Кузнецову удалось создать потрясающий эффект. Федька Басма­нов, ряженый девкой, пляшет и поет. Внезапно он срывает раз­малеванную личину, и на зрителя в упор смотрят его глаза — пре­красные и жестокие. В них такая темная страсть, такое упоение дикой пляской и коварной борьбой, что гибель Старинного стано­вится несомненной».

Роль Федьки Басманова спасла, очевидно, Кузнецова от участи актера с узким амплуа «первого любовника», раскрыла его драмати­ческие возможности. И если режиссеры-ремесленники довольно на­стойчиво тянули его назад, к благополучным «красивым» персона­жам, то мастера «примеряли» на него роли совершенно неожидан­ные.

Так, в 1950 году, Игорь Савченко поручает ему роль солдата Скобелева в «Тарасе Шевченко» — роль остро драматическую, слож­ную, многослойную. Скобелев был задуман в духе своего времени как весьма противоречивая в социальном плане фигура. С одной стороны — он замордованный солдат, бывший крепостной, бессиль­ный перед стеной обстоятельств, окруживших его; но одновременно — он бунтарь, выразитель того несломленного человеческого духа, что живет в народе, несмотря на муки крепостничества, на шпиц­рутены солдатчины.

Совершенно очевидно, что лишь объединенные усилия таких талантливых художников, как Савченко, Кузнецов и операторы Кальцатый и Демуцкий, спасли этот образ от схема­тизма и вульгарной социологизации...

И Скобелев оказался у Кузнецова человеком живым, интересным и действительно сложным по своему внутреннему миру. Актер построил работу на той черте характера солдата, что называется правдоискательством. Это чисто русская черта. За правду, за убеждение, что все должно быть «по справедливости», русские люди издавна шли на муки. Именно прав­доискательством Скобелев—Кузнецов и становится понятен нам в своем бунтарстве, становится близок и чем-то современен.

Нет возможности здесь хотя бы кратко просмотреть все роли Кузнецова, даже если избирать лишь самые значительные, ибо только в главных ролях он снимался не менее пятнадцати раз. (А какая разница между ролью главной, если это фильм «Во имя жизни», и неглавной, если это «Тарас Шевченко»?).

Однако и у критика есть свои симпатии и право субъективного выбора. И потому из многих ролей нам хотелось бы выделить еще одну — роль скромную срав­нительно, но как-то очень выпукло раскрывающую актерские возможности Кузнецова. Это роль матроса Чижика в фильме В. Брауна «Матрос Чижик».

Режиссер здесь с предельной точностью пересказал средствами кино один из непритязательных, но исполненных глубокого смысла рассказов К. Станюковича, — о том, как старый матрос из-за инва­лидности становится денщиком, по сути дела нянькой сынишки свое­го капитана. Сюжет очень прост: не стерпев оскорблений деспотич­ной капитанши, Чижик решает бежать. Но мальчик заболевает, и Чижик, привязавшийся к ребенку, день и ночь выхаживает его. Самоотверженность старого матроса заставляет грубую бабу рас­каяться, а капитана — хлопотать о «вольной» старику. Однако, несмотря на такой «сладкий» конец, фильм привлекает внимание, привлекает исключительно своеобразной личностью простого матро­са Чижика, за которой отчетливо читаются отнюдь не простые пласты народной жизни.

Кузнецов показал своего героя человеком, прожившим беско­нечно трудную жизнь, но не ожесточившимся, не потерявшим веру ни в человека, ни в торжество справедливости. Он, как и Скобелев, немного правдоискатель, он также заступник слабых и сирых. Но судьба к нему была чуть-чуть мягче и потому и сам он относится более открыто к людям, более терпим и добр. Кузнецов, очевидно, превосходно знает произведения Станюковича и очень точно пере­дает облик их героев, внося, однако, известные коррективы. Чижик— Кузнецов немного, пожалуй, умнее и, наверное, активнее своего книжного прототипа. Его отношения с Шуриком — не только тро­гательная дружба одинокого старика с заброшенным мальчиком, но и осознанное стремление воспитать из барчонка — Человека, научить его всему, что сам Чижик знает из народной мудрости и что в нем самом воспитало матросское боевое товарищество. И протестует он иначе, чем Скобелев: без ноток истеричности, со спокойной непреклонностью.

Роль Чижика кажется нам свидетельством, что еще каким-то очень значительным возможностям Кузнецова как актера предстоит раскрыться. Мы видели его в лирических и комедийных ролях, дра­матических и трагедийных. А Чижик, как не скромен он сам по себе, говорит о его праве на роли глубоко философские, когда за внешней безыскусственностью актер сможет раскрывать сложнейшие про­цессы внутренней человеческой жизни" (Соболев, 1966).

Соболев Р. Михаил Кузнецов // Актеры советского кино. Вып. 2. М.: Искусство, 1966: 122-137).