У нее было странное детство. Родители разошлись, когда Анне исполнилось года два. Поэтому мать она помнила как в тумане. Конкретно – небольшая комната, окно без штор, отец и мать что-то говорят друг другу, стоя возле окна, а она, Анна, переминается в своей кроватке, в глубине комнаты. Родители - против света, поэтому она видит только их силуэты.
Потом мать ушла совсем. Уехала на заработки. Да, ее маленькая, хрупкая, изящная (если судить по фотографиям) мама, собрала сумку и села в поезд. Взяла на себя роль добытчика, роль, которая полагалась отцу.
А через два месяца написала (видно не нашла в себе смелости на звонок), что остается в столице, что встретила человека… Про Анну – ни слова, будто ее и не было. Если бы мать была медсестрой и делала перевязки, она бы , наверное, срывала бинт одним движением. Пусть боль острая, но мгновенная, А дальше рана начнет заживать.
Мать вычеркнула Анну из жизни, оставила ее на руках отца, веря, что тот ее воспитает. Ведь ему больше некуда деться. Но отец в какой-то миг взбрыкнул, решил показать, что он может зарабатывать не хуже, а даже больше.
И дальше Анна помнит себя с бабушкой. Они жили в доме, который Анна и тогда, и позже, когда выросла, считала волшебным. Он был забыт временем где-то в историческом центре города, в глубине двора. Дом был сложен из бревен, потемневших от времени. Один подъезд, два этажа. Лестница из настоящего дерева с крутыми ступенями, поскрипывающими при каждом шаге. Узкое, высокое – в оба этажа – окно из мелких стеклянных квадратиков окно на лестничной клетке. Запах старых сундуков и жареной картошки.
И Дух дома, в существовании которого ни во времена своего детства, ни позже, Анна не сомневалась ни на миг. Девичий виноград оплел дом глухой зеленой стеной, и там-то, в переплетении ветвей и листьев, Анна различала его лицо. А длинная зеленая рука, которую он положил на электрический провод – это была рука хозяина, вышедшего с фонарем навстречу гостю.
Комната Анна, оклеенная светлыми обоями, выходящая окном заброшенный детский сад, то есть в зеленый уголок, где не было людей, а только кусты сирени, и красные клены осенью и нетронутые сугробы зимой.
Здесь, в этой комнате, уже получив школьный аттестат, она сидела и читала письмо отца – первое за много лет. До этого он общался с дочерью квитками на алименты и звонками на день рождения, поздравлениями, короткими, словно он зачитывал открытку.
Оба, и отец, и мать, давно уже жили в столице, у каждого была своя семья. У Анны и бабушки – сложилась своя. Анна знала, что у отца в новом браке родилась еще одна дочь, потом – с большой разницей – сын, и тогда-то он решил сделать старшей дочери неожиданный подарок.
Алиментов Анне уже не полагалось, и может быть, так отец хотел рассчитаться с ней «на всю оставшуюся жизнь». У него была хорошая работа, Анна смотрела на его страничке в «Одноклассниках» фотографии, сделанные в отпуске – заморские пляжи, счастливый отец, какой-то не совсем знакомый, чужой, будто она не была с ним одной крови. И рядом с отцом – смеющаяся чужая женщина, маленькая девочка…
Наверное, в подарке отца не было для него самого ничего такого уж особенного. Но для Анны он свалился на голову как снежный ком. Оглушил, заставил растерянно моргать.
Отец купил ей круиз. Путешествие на белом лайнере – от одной южной страны к другой.
Бабушка, отцова мать, была ошарашена еще больше. Она покачивала головой, и Анна понимала ее без слов. Витенька (бабушкин сын, отец Анны) определенно сошел с ума. Молоденькую девочку, одну, отправить неизвестно куда… А можно подарок взять деньгами? Вроде, как раньше лотерейный билет – хочешь, бери выигрыш машиной, а хочешь – купюрами.
Бабушка чуть ли не впервые позвонила отцу сама. Она никогда никого не осуждала, по крайней мере, на словах. И если совсем уж не могла сдержаться – молчала. С тех пор, как отец, оставив ей дочь (которая и так после взбрыка матери была наполовину сиротой) уехал – бабушка ни разу не взяла телефон, чтобы набрать его номер. Даже когда он второй раз женился. Она не поздравила его со свадьбой, он – не привез молодую жену, а потом и внуков, чтобы познакомить их с бабушкой.
Теперь же она спросила коротко, точно они расстались лишь вчера:
- Что ты творишь?
Отец попросил передать трубку Анне.
- Не вздумай отказываться, - сказал он ей, - Может быть, у тебя уже никогда не будет такой возможности. Отдельная каюта. Индию посмотришь… Индонезию… острова…. Загранпаспорта у тебя, конечно, нет? Начинай оформлять, чтобы успеть. Я пришлю еще денег…
Сказал – и забыл. Но Анна чувствовала себя так, словно дала слово исполнить отцовский наказ. Бабушка всегда вела хозяйство скупо, копила сколько могла из тех переводов, что получала на внучку. И теперь хватило на загранпаспорт, на билет до порта оправления, и совсем немного бабушка дала Анне с собой.
- Там ты будешь на всем готовом. Своя комната (бабушка не говорила «каюта»), тебя накормят, отвезут куда надо. Больше не дам, не проси. В чужих людях станешь жить, деньги могут украсть, а тебе еще учиться. О чем только думал твой отец…
Анна потерялась на лайнере, огромном, как город. Растерянная, она сделала худшее, что могла сделать – стала жить в своей каюте, практически не покидая ее. Она плохо знала английский, и стеснялась говорить на нем. Она не завела на лайнере ни одного знакомства. Каюта и вправду была хорошей – не самая дешевая, с окном – Анне она поначалу казалась роскошной. Она выходила только в ресторан, чтобы поесть, и тотчас возвращалась к себе. Анна понимала, что в кошельке у нее почти пусто, и даже не пыталась узнать, доступны ли ей какие-то бесплатные развлечения. Она читала и смотрела в окно.
Горничная, по-корабельному, стюардесса, говорила товаркам, что не может выбрать время, чтобы уборка не побеспокоила пассажирку – эта девушка сидит на месте, как пришитая. Слишком робкая, слишком застенчивая. В конце концов, эта горничная, Мария, и стала единственной приятельницей Анны. В свободные минуты Мария просто брала Анну за руку, и вела куда-нибудь, где на ее взгляд было интересно, знакомила с кораблем. Без нее Анна не узнала бы даже, где здесь бассейн и где показывают кино.
Один раз Анна попросилась к Марии в гости. Девушка жила в крошечной каюте, похожей не купе поезда, делила ее с еще одной горничной. Кровати, как вагонные полки, друг над другом. Хочешь уединиться, задерни шторку. У Марии был контракт на девять месяцев, и она тоже копила деньги на учебу.
В обществе новой подруги, если той удавалось урвать свободное время, Анне было легче и комфортнее, чем среди пассажиров, занятых одной мыслью – чем бы себя развлечь.
По ночам Анне снились странные сны. К ней приходил какой-то странный человек, наверное, святой, потому что, собираясь уйти, он просто открывал иллюминатор и шлепал по воде босыми ногами. Прямо по океану. И Анна еще долго видела, как тает вдали его полупрозрачная фигура.
Продолжение следует