После развода с мужем: как я начала новую жизнь на крыше многоэтажки
Я у себя — одна! Не верите? Честное слово! Впервые я проверила на прочность данную аксиому в тот день, когда от меня ушёл муж.
Он забрал с собой не только третью часть нажитого за пять лет брака имущества, но и мою составляющую, моё естество, мою душу, мою природную сущность. Забрал всё, без остатка, со всеми недостатками и достоинствами.
Перед тем, как окончательно уйти к любовнице, муж сделал самый верный и "правильный" вывод, что я — самое пустоголовое, самое бесхребетное и скучное существо с коровьими глазами; такое же тупое, как носок валенка.
И вот теперь, после развода я осталась практически ни с чем... Нет, крыша над однокомнатным семейным очагом имелась, было из чего поесть, на чём — спать, что надеть, но вот меня в этом мире больше не существовало! Остался один "пшик" от той красивой и весёлой молодой женщины, которая пять лет назад вышла замуж по великой любви за самого удивительного, самого-самого, единственного в своём роде мужчину.
Этот уникум вместе с поделенным скарбом и ключами от машины унёс мою душу, и жизнь для меня закончилась. Можно было справлять юбилей, а точнее говоря — поминки по безвременно ушедшей любви и загубленной молодости, а также по доверию ко всем мужчинам на свете.
Я шлялась по квартире непричёсанной, неприкаянной, в полинявшей рубашке и старых мужниных трико. Эти составляющие гардероба мой милый оставил со словами: "Отдай дворнику Петровичу или выкинь, а то у меня в чемодан не влазит".
С мазохистским наслаждением я вдыхала запах нестиранных вещей бывшего, и этот аромат был для меня в тысячу раз приятнее аромата "Коко Шанель № 5". Ночью, обессиленная от сакраментального вопроса "кто виноват и что делать?", я горько рыдала в рубашку бывшего супруга...
После пары месяцев такой жизни я похудела до состояния анорексички, подурнела до неузнаваемости и сделала единственно "правильный" вывод — муж прав! Я — никто, ноль без палочки, бесхребетная амёба, тупая овца и курица неизвестной породы.
Иногда трёхлетнему сынишке ненадолго удавалось отвлечь меня от тяжёлых мыслей о прыжке с крыши дома, но по ночам я с удвоенной силой впадала в депрессию...
Подруги после развода
В той, счастливой, замужней жизни у меня были подруги, по крайней мере, мне так казалось. С Иркой и Наташкой мы ходили в кафе, вместе отмечали праздники, делились секретами.
Ирка работала в нефтяной компании и получала такую зарплату, что завидовала сама себе. А Наташка... Наташка имела свой салон красоты, и на этом, собственно, можно поставить точку — и так всё понятно.
После того как супруг хлопнул дверью так, что на пол посыпалась штукатурка, покрыв пол в прихожей белой мучнистой взвесью, я поняла, что в душе, среди пустоты и вакуума, всё же есть одна десятая часть Ирки и одна десятая часть Наташки. Но Иркина десятая часть улетучилась быстрее, чем газ — из бутылки "Аква минерале". Ирка в свете последних событий побывала у меня дважды и дала два дельных совета: первое — заняться сыном, второе — найти нового мужика.
Первый совет отпал сам собой, потому что сынишку забрала моя мама, сказав, что я не совсем адекватна и что вернёт внука только тогда, когда я "переболею разводом".
А по поводу мужчины... Ну уж нет! У меня на них теперь стойкая аллергия, и вообще — настоящие чувства доводам разума не подвластны!
А ещё Ирка сообщила, что буквально на днях улетает во Вьетнам, так что извини... Оказалось, Вьетнам не так уж и близко — на расстоянии примерно десяти световых лет от Земли, поэтому Ирку я больше не видела. Возможно, заблудилась где-то между Кассиопеей и созвездием Льва, а может, осталась во Вьетнаме — бурить новую нефтяную скважину.
Другая десятая часть в лице подруги Наташки вращалась со мной на одной орбите чуть дольше. Наташка буквально силком затащила меня в свой салон красоты, покрасила, стильно постригла, в общем, сваяла из меня то, от чего я шарахалась несколько дней, не узнавая своё отражение в зеркале. Там, в зеркале, появлялась вовсе не я, а какая-то разбитная, вульгарная девица с выбритым виском с одной стороны и рваными чёрными прядями — с другой. Брови Наташка мне покрасила так щедро, как будто я — самурай, готовый сейчас же совершить обряд харакири.
А ещё Наташка посоветовала мне купить лабутены и джинсы с рваными коленками, но я разозлилась и послала Наташку очень далеко. Наташка из этого "далека" почему-то не вернулась, видимо, на лабутенах по нашим разбитым дорогам добираться довольно проблематично...
Девушка, вам плохо?
Когда все способы были исчерпаны (как то: советы мамы и подруг, снотворное и музыка, просмотр мелодрам и медитация) я пошла на крайние меры. В соседнем супермаркете купила бутылку хорошего коньяка и впервые в жизни зарядила организм спиртным "под завязку".
Утром в каждом моём глазу было минимум по пять звёзд, выхлоп изо рта убил наповал муху, притулившуюся к оконной раме, а унитаз (ужас!) не успевал накачивать в сливной бачок воду в ответ на позывы моего желудка.
Мне не оставалось ничего другого, как подняться на крышу нашей многоэтажки...
Вялой дрожащей рукой я нажала кнопку вызова лифта, а потом этой же дрожащей рукой сбила замок с двери на чердак. Вспугнув стайку голубей, я на четвереньках, обдирая колени, подползла к краю крыши... О, боже!
Я глянула вниз: голова закружилась, меня затошнило с новой силой. Почему-то в голову пришла дурацкая мысль: "Где тут знакомый Карлсон, который живёт на крыше?". Знакомый, разумеется, не лично, а благодаря книге Астрид Линдгрен...
Ветер трепал пряди моих чёрных волос, холодил выбритый висок... Вообще-то я от природы — практически блондинка. Милые ямочки на щеках, небольшая, но красивая грудь, рост — метр пятьдесят в прыжке. А вот глаза — да! — глаза действительно коровьи. Беззащитные, карие, с длинными, загибающимися вверх ресницами...
Вчера, чисто случайно, встретила своего бывшего с новой пассией. Он — словно гангстер из плохого американского фильма: в кожанке, джинсах и ботинках с металлическими шпорами. Она — кукла Барби, тонконогая, с пергидрольными волосами, достающими почти до "пятой точки", с накачанными губами и пучком перьев в обоих ушах — то ли клипсы, то ли серьги. Я вспомнила, как при виде "сладкой парочки" меня откинуло назад, и какой-то сердобольный дяденька, оказавшийся поблизости, обеспокоенно спросил:
— Девушка, вам плохо?..
Настоящий полковник
— Девушка, вам плохо? — вновь спросил тот же дяденька. Или — совсем другой мужчина?
Я разлепила глаза и попыталась сфокусировать зрение — надо мной, низко наклоняясь, стоял дворник Петрович. В его седой бородке я разглядела сухую травинку. От Петровича пахло выхлопными газами улицы и дешёвыми сигаретами.
— А я смотрю — девчонка на крыше. Думал, мерещится... Ты что удумала?
Петрович укутал меня, словно ребёнка, в свой поношенный пиджак, а потом неуклюже погладил по волосам. Я расплакалась так, как будто наступил Апокалипсис. Навзрыд...
— Ну, вот и хорошо, — сказал Петрович. — Вот и славно.
Я улыбнулась сквозь слёзы:
— Вы похожи на Карлсона.
Петрович, конечно, удивился, но деликатно промолчал.
Был он худым, сутулым, с яркими васильковыми глазами на загорелом лице и ранней проседью в чёрных волосах.
Петрович оказался "настоящим полковником": он побывал в горячих точках страны, вернулся домой, развёлся с женой по причине адюльтера со стороны супруги, оставил ей и дочери квартиру и, чтобы получить новое жильё, устроился дворником.
Петрович сказал, что чёрный цвет меня старит, что "были б кости, а мясо нарастёт", что сынишка очень похож на меня, а ещё — что глаза у меня очень красивые — коровьи.
Прошло время, и мы с Петровичем подружились. Он ни разу не вспомнил про случай на крыше, а я — тем более. Оказалось, нас с Петровичем объединяет одна любовь на двоих — любовь... к мультфильмам! Нашим, отечественным, добрым и наивным мультикам. Мы втроём — я, Петрович и сынишка — пересмотрели заново "про попугая Кешу", "мальчика по имени Маугли", "крокодила Гену и Чебурашку", и конечно — "про Карлсона".
А когда Петрович узнал, что я пишу стихи, то командным голосом потребовал:
— А ну-ка, прочти что-нибудь...
Я прочла Петровичу стихотворение "Две фарфоровые чашки":
С тобой у нас вечерний разговор...
Ты любишь чай с малиновым вареньем;
Как сиротлив в закатном свете двор —
Как будто мир со дня его творенья!
Ты пьёшь из блюдца, а на блюдце — скол,
И чайный аромат, как осень, терпкий,
Роняет сад на колченогий стол
С глухим ударом спелые ранетки.
Похолодало... Кончен разговор...
У павших яблок — запах зрелой бражки,
А на столе, забвению в укор,
Остались две фарфоровые чашки.
Он немного помолчал, потом попросил "давай ещё", потом — "ещё". Я читала Петровичу стихи, а он слушал и задумчиво кивал головой...
— Слушай, ты — талантище! Не бросай, слышишь? Пиши!
А уходя добавил:
— Я намного старше тебя... Не обещаю тебя рассмешить, но могу поплакать вместе с тобой.
Я сказала, что такое мне предлагают впервые, и обещала подумать.
Главный человек в моей жизни
Сынишку я забрала домой.
— Мам, а почему ты дядю Сашу называешь Карлсоном?
Я пожала плечами:
— Так сложилось исторически.
Что будет дальше — не знаю и загадывать не хочу. Даже если "Карлсон" не состоится в моей жизни, то я переживу это, потому что научилась быть самодостаточной и сильной. Потому что жизненная ситуация и участие Петровича в моей жизни помогли мне понять самоё себя, заглянуть в самую суть. Благодаря Петровичу я научилась писать стихи намного лучше. Он — мой критик, мой благодарный слушатель, моё вдохновение. Я верю Петровичу, потому что у него — отменный вкус! Он говорит, что никогда раньше не встречал никого красивее меня.
Мои светло-русые волосы, наконец, отросли, я набрала в весе и теперь не напоминаю "скелет с подиума". И — самое главное! Встречаясь со своим отражением в зеркале, я нравлюсь себе, верю в себя, люблю себя! Потому что поняла простую вещь: муж может бросить, ребёнок когда-нибудь вырастет и покинет отчий дом, подруги и коллеги поменяют интересы и отойдут в сторону...
Я поняла, что главный человек в моей жизни — это я! Не нужно делать себя рабой другого человека, сливаться с ним окончательно, потому что если этот человек уйдёт, то станет невыносимо больно. Быть самодостаточным — вот что важно! И я усвоила эту святую правду, как "дважды два — четыре". Теперь я точно знаю, что никогда не брошу самого близкого человека — себя самоё. Потому что если я брошу себя, то у меня никого на белом свете не останется...
Потому что я у себя — одна!
Кто-то звонит в дверь. На пороге — Петрович, с букетом ромашек:
— Слушай, я тут подумал...
— Я согласна, Саша!