Часть Первая
...Случайно звезда уцелела на утреннем небе,
А вот и другая, в дали непомерной -
Приветствую тебя, Созвездие Одиночества,
Словно бы исчезающее днем.
“Созвездие Одиночества”
Путь Первый.
Круг.
...Семь миллиардов лет минуло с моей смерти...
Не стало ничего за это короткое мгновение -
Ни жизни, ни памяти, ни прекрасной Англии, ни самой Земли...
Но так стало видно, так видно вокруг не заслоненными Жизнью глазами...
...Под знаком Золотого Дельфина, искусно сокрытом среди известных созвездий, я родился -
Но ведь в известном нет правды...
Ни в чем известном нет правды...
Ко мне пришло печальное знание тайного черного сердца Вселенной...
...Теперь, через семь миллиардов лет после смерти, у меня не осталось маленьких слов, их унес, развеял, как пыль, свежий ветер вечности, и поэтому мне трудно говорить на понятном языке...
Древние и мудрые изрекли - познай самого себя.
Их мало кто слушал, еще меньше их поняли.
В тебе - Вселенная, ты что-нибудь поймешь о ней, только если сумеешь пристально вглядеться в себя...
Пришедшие на эту землю под знаком Золотого Дельфина, в плодоносном сентябре, несут два тяжелых, мучительных дара - дар мысли и дар слова. Есть и третий, тайный дар, но о нем не сейчас, может быть, потом...
Сентябрь... Месяц Истины, когда считают вернувшихся к насесту цыплят, собирают золотисто-зеленые яблоки, справляют азартные свадьбы... Сентябрь. Месяц Лазурной Истины, когда Господь пробует на зуб тех, кого он решил испытать зачем-то...
...Вернемся же ненадолго на семь миллиардов лет назад, когда я был еще жив...
* * *
...Пишу эти странные строчки перед зеркалом. Слева букет цветов, три фиолетовых и два белых, в простенькой стеклянной вазе. Справа, на зеркале, на двух узких связанных полосках кожи висит бирюзовый скарабей. Передо мной тяжеленький, плотненький слиток бронзового дельфиненка, которого я вчера спас, выкупил из чьих-то равнодушных рук в деревушке Килнбурн неподалеку за два фунта английских стерлингов.
Каких-то семь миллиардов лет, всего мгновенье назад это было, и я прекрасно помню, как купал дельфиненка в прибое, и с каждой новой волной он все глубже погружался в рокочущую гальку, и я боялся, что его унесет, и, насчитав седьмую волну, с облегчением выхватил его из камней, потому что хотел верить, что, наконец-то, он принесет мне счастье...
Всего семь миллиардов лет, какое-то мгновенье назад это было, и я отлично помню, что, проснувшись, как всегда, рано, до свету, увидел в верхнем углу окна расплывающуюся каплю звезды и, потом, встав, увидел другую, поодаль и выше, и понял тогда, что это и есть единственное настоящее созвездие неба, Созвездие Одиночества, или тайный знак несбывшейся дружбы человека и дельфина...
Помню, что это был первый день моего отпуска. Другие думали, что это мой отпуск от работы, но я-то знал, что это мой отпуск от Жизни, той, которая мешала мне видеть все, как оно есть на самом деле...
Вот сегодня, сказал я себе тогда, ты перестанешь, наконец, метаться, делая десятки назначенных себе дел, одно за другим, как хорошо отлаженная машина. Сегодня ты будешь жить, как бог на душу положит. И, может быть, сегодня тебе удастся сказать о том, что мучит тебя, и тебе станет хоть немного легче...
Долго я не решался сказать... И, будучи теперь всего лишь воспоминанием о себе самом через несколько миллиардов лет, так и не решаюсь, все не могу решиться до конца...
Отчего же? От неумения? Да нет, пожалуй. От того, что не решусь сказать всю правду... А без этого нет и смысла говорить о том, что терзало меня, безнадежно, безысходно...
Меня окружает скрупулезный порядок. Время от времени перестаю писать, поднимаюсь, что-то убираю, переставляю, подбираю соринки, выбрасываю лишнее. Принято считать, что мания порядка и чистоты свидетельствует о душевном заболевании. Ну, разумеется, как же иначе...
Жизнь - высочайший, невообразимый по сложности, иерархии и величию порядок. Вокруг нее - хаос, беспорядок, энтропия, смерть.
Жизнь - порядок, смерть - беспорядок. Любя жизнь, любишь порядок. Наводя порядок, уберегаешь жизнь от смерти. Свою, чужую. В чем же тут проявление болезни, в чем болезнь?
...Два года, изо дня в день, два года, день в день, я прожил под знаком - ты должен.
Сегодня утром надо мною сияло созвездие, погасшее семь миллиардов лет назад, и я сказал себе - сегодня ты будешь жить, как хочешь...
Первым делом я пью чай, купленный вчера в Рае, крепкий, сладкий, горячий, любимый. И потом снова пью чай, и снова... Можно подумать, что мое хотение заключается в том, чтобы пить и пить чай... Но если бы это было так...
Под тонкой пленкой нашей сознательной жизни скрывается невообразимая толща бессознательного, спрятанного от нас. Там, жизнью неведомой и невнятной для нас, живут скрытые сущности вещей и явлений, живет, таясь и прячась, подлинная сущность нашего беспощадно одинокого Я...
Холодильник набит вкусной пищей, кислой, соленой, холодной, пряной, стол ломится от вкусной пищи, сладкой, хрустящей, вязкой, маслянистой, ею набиты полки в шкафу - сардины, сухой инжир, имбирный джем, халва в шоколаде, халва с миндальным орехом, шоколадные пластинки с мятной начинкой, шоколад с лесным орехом, шоколад с дробленым орехом и изюмом, да много чего еще...
Время от времени я встаю, отправляюсь в столовую, засовываю в рот и начинаю жевать то одно, то другое. Помимо наведения порядка мне больше всего нравится, хочется есть и пить...
Оба эти занятия, и особенно второе, имеют скрытую сущность.
Вы спросите меня, что я делаю. Отвечаю - ем помидор. Но это отговорка, пустяк. На самом деле я занят гораздо более серьезным делом. Я боюсь. И ни какой-то там ерунды, а кое-чего весьма почтенного. Я боюсь смерти.
Подлинное, глубинное, подсознательное содержание нашей душевной жизни заключается в одном трепетном, как язычок свечи, но чрезвычайно цепком чувстве - страхе смерти. Все, все и третий раз скажу, все, как радужный ореол, окружает это одно сквозное, ни на миг не прерывающееся состояние - сгорание нашей души...
Одни мало сознают его, проводя жизнь в полу-животном состоянии. Другие становятся безумцами либо самоубийцами, третьи - преступниками, четвертые бросаются в погоню за властью и славой, пятые уходят в отшельники, шестые стремятся отыскать путь праведный... Седьмые всего лишь пытаются поведать об истине, которая не дает им покоя...
Мы все знаем о смерти. Мы знаем о ней посредством генной связи с нашими предками, которые только и живы благодаря этой нашей памяти о них, а в остальном мертвы, совершенно, окончательно, бесповоротно мертвы... И никогда не воскреснут, не вернутся, кроме как в наших детях и их детях и детях их детей...
Оттого, между прочим, суммарная похоть человечества будет нарастать с каждым новым поколением. Мертвых становится все больше, и все они хотят жить... С каждым новым поколением в наших генах возрастает жажда жизни...
Мы все знаем не только о смерти, мы все знаем не только о ее неизбежности. Мы все знаем о самом страшном - ее необратимости, бесповоротности. Мы знаем об этом через генную связь с нашими предками. Их послание нам гласит, ясно и коротко: Там, где мы, нет ничего. Даже нас там нет...
Мы все знаем, но мы не хотим слышать этот жуткий загробный голос, отравляющий нам жизнь, лишающий нас всякой надежды. Мы не хотим знать правду, мы ненавидим ее всеми силами души...
Мы не хотим знать правду, мы ненавидим ее всеми силами души. Так ненависть к правде о смерти, нашей личной смерти, становится, по закону иррадиации, ненавистью к правде вообще, к правде как таковой. Мы ненавидим правду. Мы окружили себя ложью, ибо с ней еще можно кое-как жить...
Человечество напридумывало множество сказок для собственного успокоения, утешения. Самая прекрасная, самая возвышенная, самая трогательная из них - христианская сказка о троедином боге. Но это всего лишь сказка, и она кончается...
Нет бога, ни христианского, ни мусульманского, ни буддийского, ни даже японского, не говоря уже о китайском. Ни одного из придуманных человеком богов нет, не существует ни в природе, ни за ее пределами, если есть таковые. Все эти боги слишком ничтожны, незначительны, чтобы даже только подступиться к умопомрачительной сложности этого мира...
Христианский бог обанкротился еще и потому, что оказался несостоятельным не только с гносеологической, но и с морально-этической точки зрения. Зло повсюду расхаживает по земле безнаказанным, истинно добрые и порядочные люди вынуждены служить ничтожествам, мерзавцам и негодяям, человек, этот истребитель природы, ничего и никого не щадит в погоне за своими удобствами...
Что касается бога как созидателя мира... Он невозможен в этом качестве потому, что согласно хотя бы Бритве Оккама, не нужен. Если бог создал мир, то кто создал бога? Сам себя? Но тогда и природа могла сама себя, без помощи бога, ничуть не хуже создать. Как оно, наверное, скорее всего, и было...
Проблема, однако, не в этом. Проблема в совершенной неразрешимости загадки перехода от ноля к единице, от несуществования мира к его существованию. Попытка уйти от ответа через утверждение, что мир существовал всегда, по-моему, не элегантна. Это, как будто, красивый и мудрый шаг в сторону, но для меня это капитуляция без намека на сопротивление.
Не завидую верующим, хотя и знаю, что жить им, прислонившись к богу, может быть, легче, чем мне, и уж конечно легче ждать смерти. По мне лучше жестоко ясный взор, чем слепоты спасенье...
Какой глупец, думаю я про себя. Какой же невероятный глупец. За окном - божественная прелесть южно-английского сентября, ласковый ветерок среди голубого и зеленого и странная, необъяснимая нетленность облаков. Туда, скорей туда, где растет сладко-колючая ежевика, где прячутся неловкие грибы, насупленные от собственной загадочности, где бегает ошалевшая от счастья собака, гоняясь за белозадыми кроликами...
Вместо этого я разбираю пачку, толстую пачку листов с моими философскими изысканиями. Это интересно, но так длинно. Полностью, может быть, в другой раз, а сейчас коротко, очень коротко. Гениальные теории поддаются изложению в одной формуле, которая, как вспышка молнии, освещает все вокруг...
Откладываю в сторону уже успевшие поджелтеть листы, подхожу к открытому окну, высовываюсь до пояса, с умилением смотрю на этот чудесный божий мир, вдыхаю его воздух, впитываю его свет... Я мертв уже семь миллиардов лет, а как ясно мне помнится это, будто было сегодня...
Ну, а теперь попробуй своими словами, говорю я себе, как говорила мне когда-то учительница в школе... Сколько неизрекаемой печали и счастья осталось там, в полувековой давности, как тоскует и тянется к ним сердце...
* * *
Мироздание складывается из Вселенных, которые в бесчисленном множестве вспухают, как почки, на дереве жизни, расцветают и исчезают, уступая место другим, переходя друг в друга, создавая бесконечное множество форм бытия, словно мертвых и якобы живых...
Корень древа, то есть Мироздания, его причина, его возникновение скрыты в Тайне, которая навсегда останется для человека непроницаемой. Это очень просто и очевидно. Тайна может быть животворящей только тогда, когда она остается Тайной. Нам дано прикоснуться к источнику Жизни, с избытком довольно и этого...
О содержании Тайны можно сказать одно.
Она заключена в Желании Жизни.
Человек возник как стремление Вселенной воссоздать свое исходное всеединство (по-научному - сингулярность). Я Человека и есть отражение в нем этого исходного всеединства. Человеческое Я так же загадочно и непознаваемо, обладая свойством неделимости, которой лишено все остальное.
Над человеком довлеет роковой страх смерти. Он стремится преодолеть его силой своих страстей, толкающих его к беспредельной экспансии за счет других людей. В этом стремлении его может сдержать, умерить только совесть, но она так слаба и сговорчива. И все же это ее робкий, часто невнятный голос мешает человеку обрести счастье, то есть вожделенное соединение разрозненных частей своей сущности...
Две перекладины. На концах одной - страх и страсть. На концах другой - совесть и счастье. Сложите их Крестом и вы получите формулу человека. Его извечное и неизбывное Распятие...
Соедините концы перекладин Кругом. И вы получите судьбу, в которую заключена распятая на кресте жизнь человека...
* * *
Трех Демонов я заставил служить себе. Если я покорю Четвертого Демона, я достигну величия... Если успею..
(Продолжение будет)