1.
Тимку при рождении Бог наделил невиданной отвагой и верным сердцем. А все потому, что получил Тимка для пользования походный набор рыцаря, или даже двух рыцарей сразу. Случай, надо сказать, уникальный. Дело в том, что появился на свет Тимка во времена, когда рыцарство не просто пришло в упадок, а никому не нужно стало. Шарахался народ от рыцарских понятий чести, верности, долга, как черт от ладана. Кому ж охота такой неподъемный груз на свои плечи взваливать, когда кругом тебя так и норовят облапошить, обвести вокруг пальца, обжулить, гнилыми помидорами закидать. Совсем другой набор качеств для такой жизни надобен. Хитрость, изворотливость, лукавство — вот за что люди готовы были и душу заложить, и ближнего продать. И скопилось в небесной канцелярии столько чести, верности и отваги, хоть с супом ешь, хоть с кашей. Бог, он милосердный, но на расправу скор и в гневе ужасен. И молниями грозил людишкам, и наводнениями, пожарами пугал — без толку, не стремились земляне в рыцари, а совсем наоборот, в жулики стремились. Огорчился Бог, расстроился до невозможности, до сердечной боли и решил людишек наказать иначе: всю рыцарскую доблесть, что скопилась в божьих чертогах, решил Господь раздать...собакам. Ну должен же кто-то на Земле и верным быть, и преданным, и смелым.. Раздавал не всем подряд, а только псам могучим, крепким, настоящим бойцам. Пусть будут вечным укором людям. А люди пусть терзаются стыдом перед собаками за трусость свою и подлость. Ну а последний походный набор рыцаря Господь шутки ради отдал игрушечной крохе, созданной для потехи и развлечения. Так Тимка из рода французских болонок, стал рыцарем. Поначалу просто рыцарем, без имени. Тимкой его назвала Света.
До замужества Света умела настраивать свое настроение на солнечный лад в любую погоду. У нее был маленький секрет. Еще не открывая глаз, но уже проснувшись, она представляла себя прекрасным лебедем в белоснежной пачке из балета «Лебединое озеро», или в шопенке. (После романтического балета «Шопениана» такое название прикипело к длинной — до щиколотки - объемной юбке). И будто бы летит Света над сценой в этой воздушной шопенке в кошачьем прыжке Grand pas de chat, такая же грациозная, как кошка, легкая, как бабочка. Или воображала, что она великодушная Жизель, спасающая обманщика Альберта от гнева мертвых невест. Потанцует мысленно - и настроение непременно улучшалось.
Характер у Светы легкий. Настолько легкий, что можно подумать, будто его и вовсе нет. С таким характером карьеры конечно не сделаешь. Ну а просто для жизни совсем неплохо. Света даже гордилась, что может ужиться с любым человеком. А что касается карьеры, так не всем же быть звездами. Ну, не получилось из Светы примы, танцует в кордебалете. Но ведь танцует же! И нисколечко не переживает по этому поводу.
Когда случилась травма, Света поплакала. Совсем немного. И ушла из театра. Помыкалась в поисках работы и очень удачно, как ей казалось, устроилась в Дом творчества хореографом. Она опять занималась танцем, и это было прекрасно, потому что больше всего на свете Света любила танцевать. Пусть теперь не она, а ее воспитанники выходили на сцену. Но она была рядом, словно никуда не уходила из мира музыки и классического танца.
Там, на одном из концертов, и разглядел ее Славик, преподававший в соседнем колледже технологию переработки древесины. Он красиво ухаживал за Светой, и она чувствовала себя то нежной романтической Машей из «Щелкунчика», то гордой и порывистой Кармен, хотя, если продолжать аналогию с балетными героинями, Свете больше подошла бы судьба Никии из «Баядерки», получившей в свадебном подарке змею. Если бы Света, соглашаясь выйти за Славика замуж, знала, что к нему прилагается такое сокровище, как Людмила Ивановна, она бы наверное предпочла умереть старой девой.
Людмила Ивановна невестку не приняла и эту свою неприязнь всячески демонстрировала. Совсем, как в анекдоте про сына, когда он привел домой двух девушек и попросил мать угадать, какая из них — его. «Та, что справа», - последовал ответ. «Как ты угадала?» - удивился сын. «А она, как зашла, уже меня бесит». Все в невестке раздражало Людмилу Ивановну: не так сидит, не так глядит, не так идет, не так стоит, не так чихает и жует, не так готовит и метет. А больше всего, наверное, бесила Людмилу Ивановну профессия невестки. Что это за занятие такое, прости Господи, балерунья? Разве приличная женщина выберет себе такую работу? Сама Людмила Ивановна, женщина исключительно приличная, за свою долгую жизнь где только ни трудилась: приемщицей в химчистке, гардеробщицей в больнице, горничной в гостинице, бухгалтером-кассиром, продавцом, почтальоном и даже няней. Но нигде подолгу не задерживалась в силу своего чересчур сложного характера.
С тех пор, как Света вышла замуж, она перестала танцевать во сне. Да и сны ей снились все больше унылые, как холодная манная каша. Брр! Их не хотелось запоминать. Их хотелось немедленно забыть. Никогда она не думала, что замужество станет для нее таким тяжелым испытанием. Нет, конечно, она знала, что отношения свекрови и невестки редко складываются безоблачно. Но была уверена, что уж она, Света, спокойная, миролюбивая, любую свекровь укротит.
Процесс укрощения затянулся на долгие шесть лет. Годы, вычеркнутые из жизни (так думала Света). Конечно, можно было утешать себя, что это время накопления опыта общения, а любой опыт обогащает, делает человека сильнее и мудрее. Но это чисто умозрительное заключение. Общаясь со свекровью, нечем было обогащаться, одна горечь да злость — все, что чувствовала Света. И ничего больше. А горечь и злость — совсем не то богатство, которое хочется тащить за собой по жизни. Света же тащит этот чертов багаж из прежней семейной жизни до сих пор. Никак не забывается свекровкина наука.
Казалось бы, уже все в прошлом. И Людмилы Ивановны нет в живых, и бывший муж Славик затерялся где-то на просторах страны. Да и сама Света переехала на хутор и теперь уже в хуторской школе учит детишек танцу. А не отпускает прошлое. Болит. Забыть бы надо, а не забывается.
Сегодня вот свекровь взяла и приснилась. Ни разу с тех пор, как Света ушла из дома, не снилась, а в эту ночь — явилась. И в каком виде! Стоит у калитки... в балетной пачке. Света пригляделась, на ногах у свекрови настоящие пуанты, как у балерины. Если бы свекровь явилась в скафандре космонавта, Света изумилась бы меньше. Но пуанты! Пуанты у свекрови, которая при каждом удобном случае презрительно величала невестку балеруньей, считая балет занятием бесполезным и даже вредным, а всех балетных — людьми безнравственными. И вот теперь приснилась Свете на пуантах. Машет руками, зовет, иди, говорит, дочка, я тебе покажу, как я антраша делаю. И в самом деле, показала: тяжело подпрыгнула, поболтала ногами в воздухе и плюхнулась обратно. А теперь - арабеск! Людмила Ивановна поднялась на цыпочки, протянула к Свете дрожащие старческие руки, попыталась оттянуть ногу назад, как в гимнастическом упражнении «ласточка», но не удержалась и ткнулась носом в калитку. Кривенький, конечно, арабеск получился, но сама попытка чего стоила!
Света всплеснула руками:
- Куда это вы собрались в таком виде, Людмила Ивановна?
- К тебе на урок, дочка! Примешь?
Свете во сне стало так легко, так весело, как никогда не бывало, пока они со свекровью жили под одной крышей. Острая, как молния, радость заставила сердце вздрогнуть, наконец-то они со свекровью перестанут воевать. Наконец-то в семье наступит мир, к которому так долго стремилась Света. Вот и дочкой ее свекровь во сне назвала. А при жизни — ни разу. Хорошо-то как, да только поздно, поздно! Света хотела спросить, что же такое случилось, что свекровь так изменилась, а спросила совсем другое:
- Что же хоронить-то не позвала, Людмила Ивановна! Я бы приехала.
И тут же смутилась. Ну, как свекровь могла позвать или не позвать Свету на свои похороны. Конечно, никак. Разве что в завещании написала б отдельной строкой: ненавистную невестку не пускать. Могла такое учудить Людмила Ивановна? Еще как могла. Ох, и своенравной при жизни была покойница!
Соседки рассказывали, бывало, свекор домой с работы возвращается на бровях, кренделя выписывает, соседи на заборах повисли — развлекаются, ждут, когда Людка начнет мужика словесными кренделями обвешивать на потеху всей улице. А она спешит мужу навстречу — гибкая, как щучка, платье с иголочки, губы подкрашены, черные кудри волной по плечам. В молодости красивой была Людмила Ивановна Лесничая, видной. Как говорила бабушка про таких красавиц: из десятка не выкинешь... И вот торопится мужу навстречу и кричит громко, чтобы каждая собака на улице услышала да другим рассказала, как Лесничиха мужа встречает.
- Счастье мое! - кричит. - Пошли домой скорей, ужин уже на столе, тебя дожидается!
А счастье повиснет на ней мешком, еле ногами перебирает. Кто-нибудь со стороны глянет, да восхитится: не женщина - чистый ангел. Только этот ангел так умела отбрить когда надо, так отчитать — не приведи, Господи, на язычок к ней попасть. Потому как Людмила Ивановна на тот случай доставала слова не из словарика, а из самой народной гущи. Из привокзальной стекляшки, откуда ей не раз приходилось свое пьяненькое счастье вытаскивать, да домой на себе тащить. Ну, а уж дома, за закрытыми дверями, позволяла она себе душу отвести. Такой чих-пых устраивала! Но на людях — ни-ни! Ни мужа, ни себя не унижала. Наверное, нелегко ей было жить с мужем-пьяницей. Но никому не позволяла себя жалеть. И сама никого не жалела. А уж как она пела — заслушаешься!
Пожалуй, вот с той Людмилой Ивановной, молодой да гордой, Света могла бы даже подружиться. Если бы не свела их жизнь под одной крышей. А были бы они к примеру просто соседками. И по-соседски бы Света сочувствовала Людмиле Ивановне: мается бедная женщина с пьющим мужиком. По вечерам бы они за чашкой чая или чего покрепче секретничали, поверяли друг дружке маленькие тайны, или просто пели на два голоса, доверяя песне свою грусть и заветные мечты:
Нечего надеть, что ни говори,
Не нравятся платья,
Буду одевать с ног до головы
Я тебя в объятия.
Потому что обе они женщины, и каждой хочется и любви, и ласки.
Но такой яркой Света свекровку не застала. К тому времени, когда Света вошла в дом Лесничих женой младшего сына, Людмила Ивановна мужа уже схоронила и очень изменилась. Как будто полиняла и внешне, и внутренне. Она все еще была красива, но уже не пылал в глубине погасших черных глаз озорной огонек. И песен она уже не пела. Только характер, властный, жесткий — весь при ней остался. И когда младшенький привел в дом балерину, хоть и бывшую, не приняла ее Людмила Ивановна, не приняла — и все!
Света долго не могла понять, почему свекровь так невзлюбила ее. Она очень старалась понравиться. Поперед свекрови бросалась делать всякую домашнюю работу. Готовку всю на себя взяла, и стирку, и уборку. А Людмила Ивановна сожмет губы в ниточку и смотрит на Свету, как на пустое место. Обидно же! Поначалу Света очень переживала, жаловалась мужу, но тот отмахивался, мол, чудит мать, а ты ей не перечь.
- Так я и не перечу, - удивлялась Света, - я молчу и стараюсь.
И все утешала себя: ну, ладно, не любит свекровь чужую женщину, то ли ревнует сына, то ли считает, что Славик мог найти более подходящую жену. Кто их, свекровей, разберет! Пусть не любит, Света как-нибудь проживет. Главное, Славик ее любит. И ей этого достаточно. Любовь Славика, его крепкие объятия, защитят Свету от всех бед и несчастий. И ничего ей не страшно, пока Славик рядом. Так ей нравилось думать.
В тот первый год их совместной жизни к дню рождения свекрови Света готовилась основательно. Долго выбирала подарок. Очень хотелось ей порадовать Людмилу Ивановну. Может дрогнет свекровкино сердце. Выбрала белоснежный махровый халат, пушистый, мягкий. А потом три дня стояла у плиты. В первый день пекла пироги, на второй — жарила котлеты по-киевски, тушила индейку, не говоря уж о рулетиках, печеночном торте и фаршированной рыбе. А на третий день с утра крошила салаты, да все разные, да все с выдумкой. К вечеру накрыла стол белоснежной скатертью с кружевами, купленной специально к предстоящему застолью, все подогрела, разложила и присела отдохнуть. Да только какой же отдых, гостей надо привечать.
Гости остались довольны, знай нахваливали, как все вкусно, да красиво. Людка, обошла тебя невестка! Ты посмотри, меню, как в ресторане! Ай, да невестушка! Вот угодила свекрухе так угодила! Света слушала похвалы, сердце ее замирало от радости. Она ни на минутку не присела, так и мелькала, меняла блюда, меняла тарелки. А Людмила Ивановна весь вечер за столом барыней просидела, посмеивалась да хвалилась гостям, что свое уже отбегала, теперь очередь невестки годить и бегать, бегать и годить.
Когда же дело до пирогов да песен дошло, свекровь, раскрасневшись от наливок с водочкой, завела вдруг совсем не праздничную песню. Уж так надрывно она ее пела, с таким горячим чувством, что гости, поначалу подпевавшие, примолкли, а потом и вовсе захлюпали носами. А свекровь пела:
Когда маты сына
Рано ожинила,
Молоду невестку -
Зразу невзлюбила.
«Иды, иды в поле,
Иды жито жати
И не возвертайся
До моею хаты».
Она жито жала,
Жала-выжинала,
Пред заходом солнца
Тополиной стала.
Пришел сын до хаты
«Здравствуй, ридна маты,
Что то за тополя
Стоит серед поля?»
«Не пытай, мий сыну,
Про тою причину,
Бери топор в руки,
Рубай тополину».
Боже мой, думала Света, вслед за гостями утирая слезы, как же она может так душевно петь эту песню и так меня ненавидеть! Как же это в ней уживается!
Гости разошлись поздно, именинница давно уж десятый сон досматривала, а Света перемывала посуду, перетирала хрустальные рюмочки до блеска и утешала себя, что праздник кажется удался, все остались довольны. Быть может, свекровь немножко оттает, видя, как старается невестка.
Управившись, она вышла во двор посидеть на крыльце, отдышаться после кухонной духоты. Свежий прохладный воздух показался ей таким вкусным — не надышишься. Хоть и вымоталась она за эти дни изрядно, но настроение было даже приподнятым. Во-первых, все хлопоты позади, во-вторых, свекровка обязательно поблагодарит ее, не может не поблагодарить. Ну-ка, такой праздник невестушка закатила. А небо-то тоже праздничное, ишь как вызвездило. Света, тихонько, вполголоса запела:
Она жито жала,
Жала-выжинала,
Пред заходом солнца
Тополиной стала.
Вот буду так вкалывать, сама в тополину превращусь. И Славик меня срубит на радость Людмиле Ивановне. Света невесело усмехнулась своим мыслям и вздрогнула, услышав за спиной недовольный голос свекрови. Та вышла из дома в подаренном махровом халате:
- Ночь-полночь на дворе, Славику завтра на работу, а она песни распевает.
- Я посуду мыла, - объяснила Света и тут же подумала, что оправдывается, словно в чем-то виновата.
Но свекровь продолжала ворчать, не слушая Свету. В пироге с вишней тесто сырое оказалось, индейку засушила, котлеты жесткие.
Света почувствовала, как горячей волной на нее нахлынула обида, снесла напрочь хорошее настроение. Вот это отблагодарила, так отблагодарила свекровушка! И, не удержавшись, Света спросила:
- За что вы меня так не любите, Людмила Ивановна? Что я вам плохого сделала?
- Гляньте-ка! Придумала! - хмыкнула свекровь. - Хотя, ты права. Я сыновей люблю. А ты мне кто? Никто. За что мне тебя любить? Чужая ты, понимаешь, чужая! Одно слово — балерунья.
Света, сраженная этой безжалостной отповедью, все-таки возразила:
- Я не чужая. Славик меня любит.
- Лю-ю-юбит! - передразнила Свету свекровь. - Славик и козу полюбит. Глупый он еще. Жизни не знает.
И жестко, словно забила последний гвоздь, повторила:
- Чужая ты, не наша, вот и не лежит душа. Хочешь обижайся, хочешь — нет, но не стать тебе здесь своей. Лучше уезжай сразу.
- Я жду ребенка, - тихо сказала Света.
В ответ — молчание. Затем скрипнула дверь. Свекровь ушла.
Света все же надеялась, рождение ребенка изменит отношение свекрови к ней. Внуков-то бабушки любят, даже больше, чем детей. Но появление Славика Маленького ничего не изменило.
2.
Света не понимала, как может Людмила Ивановна быть такой равнодушной к внуку. Она не без умысла назвала сына Славиком. Он очень похож на мужа, такой трогательный, такой милый. На макушке светлые кудряшки, глаза огромные, голубые, как летнее небо, и оттопыренные ушки, такие крохотные, такие забавные. Ну, чистый Лопоушик!
- Круассанчик мой! Сырничек сладкий! Лопоушик кудрявенький! - ворковала Света.
А свекровь даже ни разу на руки внука не взяла. И ладно бы она по жизни была такой детоненавистницей. Так нет. С другим детьми и агукает, и сюсюкает, а родного внука не замечает. Будто и нет его. Эту обиду Света как ни старалась, пережить не смогла. Загнала ее глубоко в сердце, и сидела она там занозой.
Лопоушик подрастал и незаметно превратился в Лопушка, что-то среднее между Лопоушиком и Лапушкой. Света продолжала надеяться, что в жизни ее когда-нибудь что-нибудь переменится, как любила повторять её бабушка, - перемелется - и в семье наконец наступит душевное тепло, покой. Жизнь, наполненная если не любовью, то хотя бы пониманием. Но мельницы мололи, мололи, да только перемалывали обиды и печали не в мукУ, а в самую настоящую мУку.
Так прошло несколько лет, Лопушок подрос, озорничал в меру, как все мальчишки пяти лет от роду. Света смирилась с тем, что и внука свекровь едва терпит. Переживала, но вида не подавала. Все еще стремилась сохранять видимость мира в доме. Теперь уже не ради себя, ради сына. Только какой же это мир, если свекровь заявляет, что ни за какие деньги не согласится присматривать за внуком! А внук капризничает и плачет, если надо остаться дома с бабушкой хоть на час. А тут и история с пирожками подоспела.
Хотя готовка с первых дней легла на плечи невестки, иногда, под настроение, Людмила Ивановна бралась приготовить что-нибудь вкусненькое. На этот раз затеяла печь пирожки с печенкой. Сытный дух плыл по комнатам, дразня и маня домочадцев на кухню. Первым не выдержал Славик Большой, пошел посмотреть, что там мать придумала, за ним хвостиком побежал Лопушок. Когда Света появилась на пороге кухни, муж уже сидел за столом, снимал пробу, нахваливал мать:
- Знатные пирожки! Ну, мамуля, ты мастерица!
Людмила Ивановна довольно улыбалась. Света мгновенно оценила картинку: Славик с набитым ртом, сияющая свекровь, и Лопушок, приплясывающий у стола в ожидании, когда же бабушка угостит и его пирожком. Вот они, румяные да пышные, целая горка на блюде, выбирай любой. Лопушок и выбрал: схватил сверху самый горячий и тут же уронил на пол. Свекровь отреагировала мгновенно — подзатыльником. Да так сильно хлестанула, что внук приложился лбом к столу и зашелся, забился в крике.
- Что ж вы творите! - Света подхватила сынишку, успокаивая, целуя.
- А ты чего ждала? -тут же огрызнулась Людмила Ивановна. - Сама хабалка, и сын такой же хабал.
Ошеломленная жестким, а главное — несправедливым отпором — Света посмотрела на мужа, но тот, уткнувшись в стол, торопливо жевал очередной пирожок и ввязываться в конфликт не спешил.
- Слава, - не отступала Света, - ты ничего не хочешь сказать?
Славик хмуро взглянул на жену:
- Ну, чего бузишь? Мать права, плохо воспитываешь сына.
- А ничего, на минуточку, что это и твой сын?
- Надо еще разобраться, чей это сын, - подала голос угрюмая свекровь.
В кухне установилась недобрая тишина, стало слышно, как соседи включили музыку в саду, и Пугачева запела глухим от невыплаканных обид голосом: «Близкие люди, внезапно вы сделались дальними, ветер судьбы одуванчиком вас растрепал...»
- Я не поняла, - Света отвела Лопушка в соседнюю комнату, вернулась и продолжила, - это вы на что намекаете?
- Я не намекаю, - Людмила Ивановна уперла руки в бока, - я в глаза говорю. На твоих танцульках чужие мужики тебя руками лапают, и после такого позора откуда нам знать, от кого ты сына нагуляла. Одно слово - балерунья!
Света помолчала. Она сразу поняла, откуда ветерок подул. На недавний концерт, посвященный Дню города, Света с коллегой подготовила композицию под музыку Шопена — ее любимый «Седьмой вальс». Конечно, это была не совсем классическая композиция Михаила Фокина, но получилось тоже очень красиво. Света так радовалась возможности вернуться к балету, так тщательно готовила этот номер. Весь месяц упорных репетиций на работу она не ходила, а летала. Она даже похорошела: походка танцующая, глаза блестят, светлые кудри - легким облаком. Ей так хотелось показать мужу, особенно Людмиле Ивановне, что балерина в ней не умерла, а жива, жива! Несмотря ни на что!
Они станцевали замечательно. Зато Людмила Ивановна с концерта вернулась мрачнее тучи. Света поняла, триумфа не получилось. Людмила Ивановна сделала выводы, но совсем не те, на которые рассчитывала Света. И теперь свекровь, не выбирая выражений, выдала все, что она думает о невестке. Напрасно Света ждала, что муж как-то осадит неугомонную мать. Славик Большой, сгорбившись, сидел за столом и молчал. Не дождалась.
Ей бы стукнуть кулаком по столу, смахнуть на пол свекровкины пирожки, закатить скандал, чтобы наконец-то встряхнуть эту невыносимую семейку, закостеневшую в чувстве собственного превосходства. Но для войны нужны и характер, и смелость, потому Света только вздохнула и сказала:
- Ох, и дремучая же вы, Людмила Ивановна, а еще песни поете...
Хотя в эту минуту ей все стало предельно ясно, все сомнения остались в прошлом. Так же, как и надежды когда-нибудь поладить со свекровью. А ведь придется жить под одной крышей дальше. Ох, уж эта крыша! Если бы не эта злосчастная крыша, Света немедленно забрала бы сынишку и ушла. Как оставаться в доме, где тебя не просто не любят - презирают! Оскорбляют! Но куда уходить?! Куда? Ребенок маленький, зарплата — смешная. Некуда идти, не к кому. Мать с отцом давно разбежались, у каждого своя семья, где Свету, да еще с малышом, не ждут.
Один раз после очередного скандала со свекровью Света попробовала уйти из дома. Но это был скорее жест отчаяния, показательное выступление, чем обдуманное решение. Очень хотелось встряхнуть Славика, чтобы пожалел, затосковал. Чтобы наконец определился, на чьей он стороне. А то как скандал, так Славик либо ест, либо отдыхает - беспокоить его нельзя, либо срочно убывает на работу. Тогда Света с Лопушком уехала к матери. Та поначалу вроде обрадовалась, а через три дня выставила дочь за дверь. Нет, все было очень цивилизованно, никто Свету не гнал, чемодан на лестницу не выносил. Так, пара разговоров в ее присутствии о страшной тесноте, о дальних родственниках мужа, которые буквально завтра грозятся нагрянуть в гости, да и сам новый муж, надутый, важный, недовольно сопевший, - сделали свое дело. Света забрала Лопушка и вернулась в дом свекрови. Славик даже затосковать не успел, и дни опять покатились привычной чередой.
До сих пор Света молчала и терпела обиды, потому что внушила себе: она женщина замужняя, она жена и мама. Сама выбрала мужа — вот и терпи. Но теперь надо было что-то решать. Дальше так продолжаться не может.
Ночь она не спала, все прикидывала и так и эдак, как жить дальше. Утром решительно предложила Славику уйти на съемную квартиру. Славик даже не рассердился. Он лежал на супружеской постели, большой, гладкий, сытый, что-то читал в телефоне. И, не отрывая взгляда от экрана, произнес равнодушно:
- Чтобы я из своего дома пошел на съемную хату? Не будет этого. Даже не мечтай!
- Не могу я больше терпеть ее!
- Ну, ты... это... слова-то выбирай, все-таки о матери моей говоришь.
- А она слов не выбирает! Она словами бьет наотмашь. Почему ты промолчал? Она меня шлюxoй назвала, а ты промолчал, - голос у Светы задрожал.
- Да, ладно тебе! Это ж просто слова! Ты пойми, нам нельзя из дома уходить, иначе Хрюндель все к рукам приберет. Они у него загребущие, - Славик недобро хохотнул.
Хрюнделем муж окрестил своего старшего брата — Виктора. Не ладили братья между собой. То ли детские обиды простить друг дружке не могли, то ли уже во взрослой жизни отношения испортились. Света особенно не вникала, ей своих проблем хватало. Виктор появлялся у матери не часто, как раз ровно столько, чтобы мать не забывала, что у нее есть еще наследник. Однако вел себя по-хозяйски, чем раздражал младшего брата чрезвычайно. Невысокий, но широкий, рыхлый, он рано располнел, обзавелся солидным животом, носить который, особенно в жару, было тяжко. Выглядел Виктор лет на десять старше своих тридцати. Заявится в материнский дом — и обязательно все комнаты обойдет, утирая здоровым носовым платком обильный пот на круглом щекастом лице. И во все шкафчики заглянет, все ли на месте. Сопит, пыхтит, но не унимается. А мать, будто и не замечает ничего: то одного сына поманит завещанием, да обнадежит, то — другого. Та еще манипуляторша.
Так и не узнала Света в своем нечаянном сне, зачем свекровь звала ее, о чем сказать хотела. Проснулась. Долго лежала без сна, вспоминая, размышляя. Может, не просто так свекровь пришла во сне. Может, прощения попросить хотела за выпитую кровь, за беспричинную нелюбовь, не случайно ведь приснилась балериной и даже затеялась танцевать. В маленькой спаленке душно. Света распахнула окно в сад. Хутор спит. Темно, тихо, ни единый листик не шелохнется, ни одна травиночка не дрогнет. И звезд на небе нет, спрятались за облаками. С утра, должно, дождь пойдет. Света облокотилась на подоконник, вдыхая всей грудью свежий ночной воздух. Мысли снова унеслись в прошлое, когда еще муж Славик не сбежал из отчего дома на край земли на заработки, и свекровь была жива, и все они жили вроде бы вместе, под одной крышей, но врозь, каждый сам по себе.
И зачем только Света так стремилась выйти замуж? Разве она стала счастливее? Нет. Она стала еще более одинокой, чем была до замужества. А любовь, что была между ними, куда она делась? Да и была ли она? Теперь Света сомневалась. Хотела быть зАмужем — за мужем, спрятаться от жизни в его объятиях. Ничего не бояться. А не получилось! Любовная лодка разбилась. Только разбилась не о быт, а о свекровь. Одна радость, один лучик света в ее беспросветной семейной жизни — сын.
Картинки, то яркие, то смутно-туманные наплывали, сменяя одна другую, как в кино. Света то улыбалась, то смахивала набегавшие слезы. В этом ночном кинозале она была единственным зрителем фильма, в котором ей только однажды довелось сыграть главную роль. До этого кем она была в семье мужа? Безмолвной статисткой! В этом чужом сценарии ей с первого дня отвели роль без слов. Так она и прожила бы, бессловесной, если бы не Тимка.
3.
Тимку принес в дом Лопушок. Ушел гулять один, а домой вернулся со щенком, сияя от радости. Маленький кудрявый толстячок, отпущенный Лопушком, неуверенно заковылял на кривых коротких лапах по туркменскому ковру. Присел и отметился. А надо сказать, туркменский ковер был гордостью Людмилы Ивановны. Уж как она старательно ухаживала за ним, без конца пылесосила, протирала влажной тряпкой, чтобы краски играли. Метка, оставленная щенком, мгновенно привела Людмилу Ивановну в ярость
- Либо убирайте эту заразу из дома, либо сами убирайтесь!
Света внутренне съежилась от окрика свекрови, готовая привычно подчиниться. А Славик Большой с поспешностью схватил четвероногого малыша за шкирку.
- Мамочка! - Лопушок бросился к матери, радость, плескавшуюся в голубых глазах сына, сменил ужас.
Свете стало невыносимо противно и стыдно. Два взрослых человека на глазах у ребенка не могут защитить беспомощного щенка от произвола злобной тетки. Да сколько ж это может продолжаться! Она подошла к мужу, решительно забрала песика и твердо заявила свекрови:
- Щенка трогать не дам. Пока живем здесь, щенок будет жить с нами.
Они схлестнулись взглядами — свекровь и невестка — и видно, что-то такое углядела Людмила Ивановна в глазах вечно молчавшей невестки, чего раньше не наблюдалось.
- Ну-ну, - буркнула свекровь и вышла. Следом бросился Славик Большой.
А Тимка остался. Сердце у Светы колотилось, щеки полыхали алым. Ее охватило ликование. Она чувствовала себя воином, одержавшим победу. Вступила в поединок с ненавистным врагом и победила. Одолела свекровь. Впервые! Не молчала, не лила слезы в подушку, а осмелилась перечить грозной хозяйке и победила. И это только начало. Все! Больше она, Света, не будет молчать, как бессловесная скотина. Никому она больше не позволит обижать себя.
И еще одно поняла Света, с удовлетворением глядя, как счастливый Лопушок прыгает по комнате, а щенок продолжает метить ковер: ей плевать на этот ковер, потому что она ненавидит Людмилу Ивановну. Ненавидит за пролитые слезы, за ужас в глазах Лопушка, за пирожок, который свекруха пожалела внуку. Что делать с этим пониманием и с этой ненавистью Света еще не решила. Но по крайней мере ей теперь не придется мучиться от душевного раздрая: как терпеть эту чертову бабу, которая ее, Свету, ненавидит, а судьба, словно в насмешку, свела их в одной семье.
Вернулся муж с кислым выражением лица. Должно быть, Людмила Ивановна успела вынести ему мозг. И славненько. Не все же одной Светлане огребать от его разлюбезной мамочки. Славик Большой хотел что-то сказать, но Света закрыла ему рот ладошкой:
- Не сейчас, любимый!
И чтобы уж совсем закрепить сладкое ощущение одержанной победы: бунтовать — так бунтовать! - Света открыла банку компота из черной смородины, с наслаждением сделала несколько глотков, а остаток не спеша вылила на туркменский ковер, пристально глядя в глаза потрясенного мужа.
- Ай-ай-ай, какая я неловкая, - пробормотала Света.
Утром ковер исчез из комнаты. Свекровь ходила мрачная, но Свету не задевала, а та наслаждалась вдруг обретенной свободой. Накормив Лопушка и Тимку, взяла плед, корзинку с бутербродами, прихватила соседскую девочку Дашу — подружку сына, - и веселая компания ушла на целый день в березовую рощу, где горожане обычно проводили в теплые дни свой досуг: купались в речке, загорали.
Щенок весь день смешил их невероятно. Он то неуклюже прыгал, пытаясь ловить бабочек, то заваливался на спину, подставляя Лопушку и Даше мягкое голое пузечко. Устав, щенок завалился на полянке в мелких голубых цветочках и уснул. Рядом пристроились набегавшиеся Лопушок и его рыжая подружка.
Света с нежностью смотрела на спящих малышей и думала, что этот день, пожалуй, один из самых счастливых в ее жизни. Ей не надо больше ломать себя, подстраиваясь, стараясь угодить женщине, которая мелочными придирками, злобными уколами превратила ее жизнь в непрерывный кошмар. Света запрокинула голову. Высоко в теплой голубизне июльского неба плыли белые кудрявые облачка. Такие же белые и кудрявые, как Тимка. Света радостно улыбнулась, целая стая небесных болонок проплывала над ними, и это показалось ей добрым знаком. Она затормошила детвору, пора просыпаться и возвращаться домой.
Подхватив еще сонного щенка, она потерлась лбом о его крутой лобик и прошептала:
- Спасибо тебе, Малыш! Ты помог мне, очень помог! - и засмеялась, когда щенок неожиданно лизнул ее нос теплым шелковым язычком.
Демарш, предпринятый Светой, не остался незамеченным. Размеренный быт, налаженный жесткой рукой Людмилы Ивановны, дал трещину. Утром, позевывая, она как обычно выплыла на кухню позавтракать. Но стол пуст: ни бутербродов с сыром, ни шкворчащей яичницы, ни румяных сырников со сметанкой — ничего! Холодный чайник завершал эту картину кухонного запустения. В единственной кастрюльке, словно заблудившейся на плите, остывали остатки овсяной каши, сваренной для Лопушка. В кухню вошел Славик. Вымыт, выбрит, одет. Румяное со сна лицо сияет благодушной улыбкой. Потоптался у пустого стола, посмотрел недоуменно на мать:
- А завтрак где?
- В Караганде! - огрызнулась Людмила Ивановна. - У своей благоверной спрашивай.
Славик нырнул в холодильник, достал кусок колбасы, масло, включил чайник.
- А хлеб где?
Людмила Ивановна молча вышла из кухни, с силой захлопнув дверь. Хлопок, словно выстрел. В комнате внука - никого. Кроватка заправлена, на столике пустая тарелка с остатками каши. Ни Лопушка, ни Тимки. Людмила Ивановна обошла дом — никого! Ни мерзавки, оставившей семью без завтрака, ни мелкого, ни мохнатой заразы. Вышла во двор. Отметила мимоходом сухую землю в цветнике, аж трещинами пошла. И двор не метен. Да где же она! Гнев душил Людмилу Ивановну и требовал немедленного наказания провинившейся невестки. Ну, мелкого отвела в детсад, мохнатая зараза где-то затаился, а сама мерзавка где? Она же второй день в отпуске. Может, на рынок с утра пораньше побежала?
Людмила Ивановна не угадала. Откуда ей было знать, что Света свой отпуск решила провести с сыном, и Лопушка в этот день в детсаду не ждали.
Отпуск пролетел быстро, Света с Лопушком целыми днями загорали, играли, Света учила Лопушка плавать, и Тимка увязывался за ними, смешно задирая лобастую мордочку, старательно колотил короткими лапками воду. Людмила Ивановна попробовала было вернуть взбрыкнувшую невестку в стойло привычным способом. Закатила скандал, припомнив строптивице все: и несваренные борщи, и немытую посуду, и неметеный двор — но Света только ухмылялась. Людмила Ивановна кинулась к Славику, но он привычно увильнул:
- Это ваши бабские заморочки, делите веник сами, у меня своих проблем по горло.
Война внутри отдельно взятой семьи — дело муторное и неблагородное. Обе стороны ведут боевые действия, не соблюдая никаких правил, не щадя ни врага, ни живота своего. Болезненность происходящего усугубляется хорошим знанием противника. Все слабые места известны досконально. Бьют по самому незащищенному, без жалости и сострадания.
Непрочное, хрупкое перемирие, видимость нормальных семейных отношений держались все эти годы на ангельском терпении Светы и ее искреннем желании угодить свекрови, завоевать если не любовь, то хотя бы расположение. Кончилось терпение - кончилось перемирие. Постепенно сошли на нет совместные завтраки и ужины, не говоря уж о праздниках. Да и как затевать праздник, когда невестка смотрит на свекровь волком, а свекровь на невестку — и того хуже. Какие уж тут праздники.
Славик не сразу забил тревогу. Поначалу он привычно отфутболивал проблему, не придавая ей значения. Так было легче. Но время шло, а Света с матерью вообще перестала разговаривать. Мать же при виде невестки разве что не шипела. Славик, спрятавшись за своим непробиваемым равнодушием, как за щитом, делал вид, что все нормально в доме Облонских. И все по-прежнему счастливы. Правда, без завтраков, приготовленных заботливой женой, стало скучновато, но Славик терпел, очень уж он не любил скандалы.
Когда же мать повесила на свой холодильник замок, а Света поставила вопрос о покупке холодильника ребром, Славик всполошился, но как всегда опоздал. Друзья, призванные научить, как помирить взбесившихся баб, засыпали страдальца советами, вычитанными в интернете, а значит, в живой жизни совсем непригодными. Друзья сочувствовали Славику и предлагали чисто мужские ходы и выходы: сходить в баньку с девочками или на охоту все с теми же девочками, забить на баб, авось само рассосется. Славик, наблюдавший поле боя изнутри, понимал — не рассосется. Злился от безысходности и полного бессилия.
Холодильник пришлось купить, кошельки разделить. Дом превратился в коммунальную квартиру. Людмила Ивановна теперь в одиночестве поедала сваренные на скорую руку супчики, а Славик с семейством таскали тарелки с отдельным супом из кухни в зал, а остатки еды торжественно загружали в свой собственный холодильник, новенький, сверкающий девственно белыми боками. Куда там столетнему свекровкиному холодильнику до блистательного новосела!
Лопушок особых перемен в жизни не замечал, пока Людмила Ивановна, находившаяся теперь в непрерывном раздражении, не запретила ему называть себя бабушкой.
Лопушок подбежал показать ей хромающего цыпленка.
- Это ты, паршивец, цыпочке лапку подбил, - запричитала Людмила Ивановна, забирая цыпленка, - или твоя лохматая зараза.
- Нет, бабушка! Я не виноват. И Тимка не виноват!Ты все врешь, бабушка!
- Не смей называть меня бабушкой, оторва!
- А как тебя называть? - оторопел Лопушок.
Людмила Ивановна фыркнула и ушла не ответив. Обиженный Лопушок побежал к Свете спрашивать, как ему теперь называть бабушку?
- Бабушка пошутила. Но, если хочешь, называй ее небабушкой, - устало ответила Света.
Лохматая зараза меж тем подрос и научился ловко уворачиваться от пинков, которые часто и густо перепадали ему от Людмилы Ивановны, пока он был маленьким глупым щенком. В этой битве гигантов, развернувшейся в стенах дома, маленькой болонке приходилось не сладко. И хотя болонки готовы дружить со всеми домочадцами, так заложено в них природой, Тимка быстро определил, кто ему друг, кто враг. Он был очень смышленой собакой. Можно сказать, выдающегося собачьего ума. Объяснялось такое превосходство Тимки над остальными сородичами просто: он родился бастардом.
Да, чистотой породы он не мог похвастаться перед своими собратьями. Некий безвестный дворянин - криволапый, хвост колечком — осквернил своей нечистой кровью безупречность королевской породы. Если вы не знали, болонки одно время были любимым украшением знатных дам глубокого средневековья. Уважающая себя дама не выходила в свет, если на правой руке у нее не висел бархатный кошелек для раздачи милостыни, а на левой руке — болонка. Словом, Принц оказался с червоточинкой. И участь дорогой игрушки богатой дамы ему не светила. Конкурсы собачьей красоты, медали и прочая благодать— тоже. Потому его с легким сердцем подарили Лопушку. Зато безвестный папаша, завсегдатай уличных помоек, отточивший свою воинственность и находчивость о клыки таких же воинственных дворян в бесконечных драках и схватках за жизнь, наградил сына недюжинным умом. Вот уж воистину царский подарок.
О своей рыцарской миссии Тимка, конечно, не догадывался. Но бессознательно следуя высокому рыцарскому завету и зову предков, Тимка очертил границы своего ареала обитания, оценил доставшуюся ему стаю. Так себе стая, если честно. Трудная. Конечно, Тимка предпочел бы оказаться в настоящей собачьей стае, но выбирать не приходилось: ему достались люди. Странные непредсказуемые создания. По виду — не понятно, кто, а по образу жизни — щенки. Все, кроме Светы. От нее исходила добрая сила. Это она укротила Старую Злюку, это она кормила Тимку, водила гулять. Ей единственной, Хозяйке, он готов был подчиняться и служить. Славик большой, Славик маленький, редко появляющийся Хрюндель, пара соседей — слабаки! — заслуживали не столько внимания, сколько терпения. Опасность, серьезная, нешуточная исходила от одного человека в стае - от Старой Злюки. Она — враг не только Тимке, но и Хозяйке. Это он сообразил быстро. Но как он ни был умен, а разобраться в хитросплетениях человеческого общения до конца - не смог.
4.
Меж тем обстановка в доме накалилась до предела. Никто не скандалил, не кричал, даже Старая Злюка ходила по дому молча и Тимку как бы не замечала. Но Тимка чувствовал волны тревоги и ненависти, витавшие в этих негостеприимных опасных стенах. Опасных прежде всего для Хозяйки. Он все время был настороже. Хозяйку не выпускал из вида ни на минуту. Так и ходил за ней хвостиком. Света — на кухню, и Тимка там же. Света — в сад смородину собирать, и Тимка за ней, гоняет бабочек, а с Хозяйки глаз не спускает. Только Света устроится на диване посмотреть телевизор, а Тимка уже лежит у дивана, стреляет по сторонам ореховыми глазами-пуговками, не грозит ли беда его Хозяйке, его Божеству. Света - на работу. Тимка проводит ее до калитки, уляжется в тени старой вишни и не сводит глаз с дороги. Так и караулит ее возвращение до вечера.
Хрюндель появился, как обычно, неожиданно. Он еще больше растолстел, еще сильнее пыхтел, поднимаясь по ступенькам крыльца. Красная потная физиономия старшего брата украсилась радостной улыбкой встречи с отчим домом. Улыбка, как подозревала Света, надевалась исключительно из дипломатических соображений, потому и была несколько потертой, слегка кривоватой. Свете так и представлялось, как перед калиткой Хрюндель, порывшись в кармане, доставал дежурную «встречную» улыбку, отряхивал от крошек, мелкого мусора и напяливал на свою хмурую неприветливую физиономию.
Неприятный визит Света решила пересидеть в саду. Она забежала в дом позвать Лопушка, взять плед и книгу. В центре сада, в тени старой груши было хорошо валяться на траве, слушать сонное жужжание пчел, смотреть, как маленькие мохнатые труженицы ныряют в сердцевину разноцветных бутонов гортензий, и представлять, как они легко слизывают язычком сладчайшие капельки нектара. Иногда судьба дарила такие вот моменты тишины и благоденствия, но, видимо, не сегодня.
Сначала Света услышала какой-то общий шум, доносившийся из дома. Она приподнялась, но из-за цветущих гортензий ничего не смогла рассмотреть. Голоса меж тем приближались. По узкой тропинке между гортензиями ломился кто-то большой и тяжелый. Хрюндель! Он резко остановился в двух шагах от пледа, на котором сидели удивленные Света и Лопушок. За Хрюнделем подтянулись Людмила Ивановна, Славик Большой, остановились молча.
Хрюндель потоптался на месте, набрал воздуха в могучие легкие и вдруг закричал тоненько, визгливо:
- Ах, ты дрянь!
Света удивленно оглянулась. Лопушок испуганно распахнул голубые глазищи.
- Чего вертишься, как вошь на лысине! Я тебе говорю, тебе!
Света легко поднялась. Они стояли друг против друга: визжащий мужчина и тоненькая молчащая женщина в облаке светлых кудрей.
- Ты, дрянь, долго будешь над матерью издеваться?!
При этих словах Людмила Ивановна смахнула с глаз мифическую слезинку и покачала головой укоризненно. Славик Большой побагровел, но смолчал. А Хрюндель, словно накачивая себя злостью, притопывал толстыми ногами, шумно сопел и вдруг, коротко замахнувшись, полоснул Свету по лицу пухлой ладонью. Ахнула Света, ахнула свекровь, Славик Большой шумно задышал, словно ему не хватало воздуха, но так и не сдвинулся с места.
В ту же секунду из -за куста гортензий метнулся кудрявый рычащий клубок, на долю секунды завис в воздухе и впился острыми зубами в пухлую ладошку Хрюнделя. Это Тимка, не раздумывая, бросился на защиту Светы.
-А-а-а! - завопил Хрюндель, затряс рукой. - Эта зараза меня укусила!
Отброшенный Хрюнделем, Тимка отлетел в сторону, словно мячик. Вскочил, потряс головой, приходя в себя, заковылял, покачиваясь, и застыл в угрожающей позе, прикрывая собой Свету. Маленький, ощетинившийся, он скалил зубы и рычал, как настоящий боец. И каждому стало ясно, что он скорее умрет, но не отступит. Хрюндель, большой и сильный, мог бы убить Тимку одним ударом. И убил бы. Но для такого зверского поступка тоже нужна решимость, а Хрюндель был смел и решителен только со слабыми духом.
- Эта дрянь, наверное, бешеная, - бормотал он, пока мать, причитая, осматривала пострадавшую руку, - точно бешеная. Его надо усыпить! Я добьюсь, что его усыпят.
Он потоптался, опасливо посматривая на Тимку. Света как стояла молча, так и не сказала ни слова, только презрительная улыбка чуть тронула ее губы, да разгорался алым цветом на белой нежной коже след хрюнделевой пятерни.
Уже и Хрюндель с матушкой убрались, а Света все так же стояла, словно застыла. Славик Большой суетился, заикаясь и мыча, мучительно подбирая слова, блеял что-то невнятное в свое оправдание.
- Это … может компрессик сделать? - дрожащей рукой он хотел погладить Свету по щеке, но она отшатнулась. Славик Большой отдернул руку и забормотал:
- Ты это... ты не думай.. я конечно мог... но матушка...она же сгонит нас... это самое...с дома сгонит... и куда...вот Лопушок маленький...а матушка … она... и Хрюндель...у него … эти... как их... связи...
Света кивнула, словно соглашаясь с мужем. И сказала очень тихо:
- Ты позволил ему бить меня. Ты стоял и смотрел, как он меня бил.
- Ну, уж бить! - всколыхнулся Славик Большой. - Ну, ударил один раз. В сердцах, это...ты ...ну... понимаешь...
Он запнулся и замолчал, услышав угрожающее рычание Тимки.
- Тимка? - в голосе Славика Большого удивление и негодование. - Ты рычишь на хозяина, паршивец?
Славик Большой пытается погладить Тимку, но тот пятится и снова рычит.
- Даже собака тебя презирает, - вздохнула Света и медленно пошла меж гортензиями к дому. Лопушок подхватывает в охапку плед и книгу и бежит за матерью. За ними семенит верный Тимка.
Командировка нарисовалась неожиданно. В областной центр должна была ехать на учебу другая сотрудница, но угодила в больницу. И Свете в добровольно-принудительном порядке предложили ее заменить. Света обрадовалась возможности вырваться из ненавистного дома хотя бы на неделю. Свекровь ходила надутая, муж — напротив пытался помириться с женой, а Свете тошно было видеть обоих.
После скандальной пощечины ей хотелось схватить Лопушка в охапку и бежать из этого дома, от этих людей куда глаза глядят. Если бы она была одна, она бы ушла. Но Лопушок! Лопушок опять удержал ее. Наберись терпения! Говорила она себе. Терпи! Вот подрастет Лопушок - и уйдешь. А сейчас стисни зубы и терпи.
Поэтому подвернувшаяся командировка была кстати. Ничего, муж и свекровь приглядят за Лопушком, никуда не денутся. А она хотя бы придет в себя, отвлечется от грустных мыслей. Вечером, накануне отъезда, Света собирала чемодан. Печальный Лопушок бродил за Светой, путался в ногах, следом за ним, такой же встревоженный, бегал Тимка. Уложив вещи, Света села на диван. Тимка немедленно улегся рядом, трогательно положив умную мордочку на лапки, он не сводил со Светы печального взгляда. На душе у Светы было неспокойно. Лопушок тут же забрался к ней на колени, обхватил шею руками, зашептал, горячо дыша прямо в ухо:
- Не уезжай, мамочка!
- Все будет хорошо, сынок! Все будет хорошо! Я быстро вернусь, ты даже не успеешь соскучиться. Не плачь, малыш, а то я тоже сейчас заплачу. Слушайся папу и бабушку, приглядывай за Тимкой, не забывай кормить и выгуливать.
Лопушок горестно кивал, утирал слезы, а они все бежали и бежали по замурзанным щекам, оставляя влажные дорожки. Света тяжело вздохнула. Сейчас мысль о командировке уже не казалась такой привлекательной. Сердце ныло, словно предчувствуя беду. Воображение рисовало картинки одна страшней другой. Света старалась отогнать от себя дурные мысли. Она погладила Тимку, почесала за ушком, тот благодарно ткнулся влажным носиком в ее ладонь.
- Тимочка, - прошептала Света, слезы навернулись на глаза, - ты не бросай Лопушка, ты приглядывай за ним, я на тебя надеюсь.
Она посмотрела в умные глаза маленького храбреца, и ей показалось, что он ее понял и улыбнулся. Странно, но ей стало спокойней, и она подумала, что ее семейная жизнь совсем сошла на нет, если ей больше не на кого надеяться, кроме как на собаку. Но с другой стороны, подумалось ей, хорошо, когда рядом есть хоть кто-то, на кого можно положиться, даже если этот кто-то всего-навсего маленький собачонок.
Семинарские занятия, лекции, экскурсии занимали все время, но Света каждую свободную минуту звонила домой, слушала радостный говорок сына и, успокоенная, считала минуты до следующего звонка. В субботу взрослым ученикам предстоял экзамен, вечером — торжественное вручение сертификатов и банкет, а в воскресенье все разъезжались по домам.
В пятницу днем позвонил Лопушок и, рыдая и всхлипывая, сообщил, что Тимка сбежал из дома.
- Не может быть! - воскликнула Света. - Тимка не мог убежать. Вы хорошо его искали?
- Да! Да, мамочка! Бабушка сказала, что он сбежал, пока я спал. Мамочка он нас бросил? Бабушка сказала, что бросил! Я пойду его искать. Может, он не успел далеко убежать.
Света похолодела, представив, как сынишка уходит из дома, теряется, или попадает в беду.
- Подожди, сынок! Дай трубку бабушке. Никуда не ходи, пока я не поговорю с ней.
Людмила Ивановна сразу пошла в атаку.
- Я что? Сторож вашему псу? Притащили в дом заразу, а теперь претензии какие-то. Сбежал — и черт с ним. Чи не сокровище! - чем больше сердилась свекровь, чем громче кричала, тем больше Света убеждалась, что дело нечисто, и свекровь наверняка приложила руку к исчезновению собаки.
Не долго думая, Света собрала вещи и поспешила на автовокзал. Если взять такси, то через сорок минут она будет дома. Черт с ними, с экзаменами, с деньгами! Сейчас все ее мысли были о Лопушке. Что может придумать ее сын, расстроенный пропажей своего любимца? Убежит из дома — где его потом искать! Она должна быть рядом с сыном.
Дом встретил ее зловещей тишиной. Обычно Лопушок и Тимка вприпрыжку мчались встречать ее. Радостно кричал Лопушок, лаял Тимка. Полный восторг. Света бросилась в комнату сына. Лопушок, съежившись, сидел на подоконнике. Таким несчастным она сына никогда не видела. На бледном заплаканном личике яснее проступила золотистая россыпь веснушек. Покрасневшие глаза вновь налились слезами.
- Мамочка, -зашептал он, - это они Тимку увезли.
- Кто они?
- Бабушка и дядя Витя.
«Значит и Хрюндель свою поганую руку приложил! Так я и знала», - подумала Света, наливаясь гневом. А вслух спросила:
- Как ты узнал, что Тимку увезли? Когда мы говорили с тобой по телефону, ты сказал, что Тимка сбежал.
Лопушок закивал, судорожно вздыхая:
- Да, так говорила бабушка, а Дашка мне по секрету сказала, что видела, как утром дядя Витя тащил Тимку на поводке и запихнул его в багажник.
- А что папа? Папа знает, что Тимку увезли?
- Папы нет, он еще вчера на рыбалку уехал в плавни. У него эти... прогулы, нет — отгулы..
- Понятно. Опять сбежал...
- Мы с Дашкой пошли к бабушке, - продолжил свой горестный рассказ Лопушок, - чтобы она сказала, куда дядя Витя увез Тимку, а она Дашку прогнала, а меня стукнула. Вот сюда ( Лопушок ткнул пальчиком в кудрявый затылок) и поставила в угол. Но я убежал. Я не хочу называть ее бабушкой. Она небабушка!
- Где она? - с трудом сохраняя спокойствие, спросила Света.
- В магазин ушла, - пробормотал сынишка и жалобно заскулил.
- Мамочка, пошли Тимку искать!
- Непременно, сынок. Вот бабушку дождемся и пойдем.
Внутри у нее все кипело от злости и ненависти. Ах, мерзавцы! Нет, каковы мерзавцы! Исподтишка ударили. И время-то выбрали, когда ее дома нет. Воспользовались ситуацией. Ударили. На ком отыгрались! На маленькой беззащитной собачонке. Чем же она вам помешала, сволочи! И ведь знают, что Лопушок жить без Тимки не может, а все равно ударили - и попрятались, как тараканы. Ну, гады, держитесь! Я вам покажу!
Света вышла на улицу, ей не хотелось устраивать разборки при сыне. Свекровь появилась у калитки. Платье новое, празднично нарядное. Праздник у нее! Довела внука до слез — и празднует. Завидев Свету, свекровь на пару секунд замерла, не ожидала, что невестка так скоро вернется. Света не стала тянуть резину.
- Людмила Ивановна, куда Виктор увез Тимку?
Они скрестили ненавидящие взгляды, как шпаги. Две женщины, так и не ставшие друг другу родными. Свекровь в сердцах бросила сумку на землю, уперла руки в бока. Приготовилась к бою.
- А ты кто такая, чтобы мне тут вопросы задавать? Виктор увез — с него и спрашивай.
- Вы, наверное, не поняли, - голос Светланы срывался от еле сдерживаемой ярости, - я ведь все равно найду управу на вас, на вашего урода Виктора! Я этого так не оставлю! Я такой хай подниму — мало не покажется! Я уничтожу вас! Морально уничтожу и вас, и вашего Хрюнделя.
Света впервые в лицо бросила свекрови унизительное прозвище ее старшего сына. Это произвело впечатление. Лицо Людмилы Ивановны пошло бурыми пятнами, она часто задышала, схватилась за сердце.
- Чего вы хватаетесь за сердце? Нет у вас сердца, и не было никогда. Думаете, это я, подлая, вашего любимчика Хрюнделем нарекла? А вот и не угадали! Это ваш младшенький старшего братца так любовно величает. Не семья, а клубок змеиный! Эх, да что с вами разговаривать! Последний раз спрашиваю, где Тимка?
Свекровь схватилась за старую вишню, заговорила, с трудом выговаривая, словно выплевывая слова:
- Это ты... змеей... подлой вползла ...в нашу... семью. За какую-то вшивую собачонку готова человека убить. Бог тебя накажет.
Махнула рукой.
- Черт с тобой! В Степной отвез сынок вашего... - она запнулась, подбирая подходящее слово. - На хуторе кобель ваш.
- Эх, Людмила Ивановна! Ничего-то вы не поняли в этой жизни. Уж не знаю, какому богу вы молитесь, но лучше уж с чертом быть, чем с вашим богом, который позволяет вам его именем так обижать людей.
Три дня Света с Лопушком ездили на хутор Степной искать Тимку. Утром садились в проходящий автобус, вечером возвращались, не чуя под собой ног от усталости. Небольшой хуторок, затерявшийся в неоглядной степи соседнего района, они обошли от дома к дому. Сначала обшарили все пустыри и заброшки. Потом стучались в каждый дом, где еще жили люди, показывали фотографию Тимки, просили помощи, оставляли телефон для связи. За эти дни перезнакомились и подружились со многими хуторянами. Их зазывали пообедать, поили парным молоком или шипучим квасом.
- Да вы, не горьтесь, милые, - шутили новые знакомые, - мы вам такого песика подберем, еще лучше вашего! Настоящего сторожа! Всех врагов порвет и за забором зароет. А этот ваш больно мелкий. На что такая мелочь годится?
Лопушок сердился и азартно спорил, доказывая, что ни одна собака в мире не сравнится с Тимкой, потому что Тимка — самый смелый из собак!
- Ну, ежели у вас такая необыкновенная собака, тогда конечно! Спору нет! Будем искать! - участливо соглашались хуторяне.
Пришло время, когда Света с сыном убедились, на хуторе Тимки нет. Либо Хрюндель отвез Тимку куда-то в другое место, либо убил песика. Света понимала, поиск надо сворачивать. Но как убедить в этом Лопушка!
Вечером, усталые, поникшие, они стояли на трассе, поджидая автобус. Их провожала новая знакомая, тетя Наташа. Бывшая учительница, а теперь пенсионерка. Все дни, пока Света и Лопушок искали на хуторе Тимку, тетя Наташа привечала их, приглашала отдохнуть, угощала, утешала. Света как-то незаметно рассказала ей о своей незадавшейся семейной жизни. Тетя Наташа, слушая рассказ, сочувственно качала головой, а потом решительно подытожила:
- Ты, детка, не журись. В жизни всякое бывает. Но и не терпи обиды. Не бросай свою жизнь под ноги подлым людям. Не оценят. И неправда, что идти тебе некуда, что ты одна, и никто тебе не поможет. Ты главное не бойся. Надумаешь уходить — приезжай ко мне. У меня места много. И мне веселей будет, и ты заново жизнь почувствуешь. Защитников у тебя нет? Да вот же твой главный защитник подрастает. Глядишь - и Тимка найдется. Без работы не останешься! В нашей школе работать будешь. Нам на хуторе балерины очень нужны! А я за Лопушком пригляжу.
Подкатил нарядный, желтый, как солнышко, «МАЗ». Света с Лопушком простились с тетей Наташей, прошли в конец салона, сели на свободные места. Автобус плавно набирал скорость. Задумавшись, Света смотрела в окно невидящим взглядом. А и правда, размышляла она, завтра же соберу вещи и уедем на хутор. Первое время поживем у тети Наташи, а там что-нибудь придумаю. От принятого решения ей стало легче на душе. И впрямь говорят, не худа без добра. Жалко Тимку до слез, но, с другой стороны, если б он не пропал, я бы никогда не попала на этот хутор, не встретила тетю Наташу, не решилась бы уйти.
Мужчина, вошедший в автобус вместе с ними, стоял в проходе. Он наклонился, разглядывая что-то в заднее окно.
- Нет, ты только посмотри, как мчится. Того и гляди нас перегонит. Кого же это он догоняет?
Пассажиры начали оборачиваться, привставать, чтобы лучше рассмотреть, что же там творится на дороге. Любопытный Лопушок тоже развернулся посмотреть и вдруг завопил на весь автобус тоненьким ликующим голоском:
- Мама! Тимка! Там Тимка!
Света обернулась, и сердце ее радостно ухнуло. По трассе не просто мчался, а, казалось, летел над серой лентой асфальта Тимка. Ну, точно! Их Тимка! Кудрявые уши, как крылья, в разные стороны, лапки мелькают. А за ним, не обгоняя, не сигналя, уже выстроился порядочный хвост автомобилей, словно все эти взрослые, занятые люди понимали, что не просто так из последних сил мчится за автобусом, рискуя каждый миг угодить под колеса, этот маленький житель Земли. Значит, дело у него важное, из тех, что дороже жизни.
- Остановите автобус! Пожалуйста! - крикнула Света.
- Водитель, тормозни! Эй, братан, остановись! Водитель, стой! - загомонили пассажиры.
Водитель заворчал, мол, расписание и все такое.
- Да будь ты человеком, остановись! - гаркнул сидевший ближе всех к кабине пожилой дядька в соломенной панаме. - Не видишь, у людей беда!
Автобус вырулил на обочину и остановился.
- Не беда, а радость! - поправила Света Соломенную Панаму, выбегая из автобуса. - Спасибо вам всем!
Автобус, посигналив, тронулся в свой далекий путь, а Света с Лопушком побежали навстречу Тимке. Света подхватила его и прижала к сердцу. Лопушок в полном восторге скакал вокруг матери, а все проезжавшие мимо автомобили громко сигналили, радуясь тому, что встреча состоялась, никто не потерялся, никто не пострадал, и, наверное,теперь все будет хорошо. Как и должно быть у людей и зверей.
