Утренняя свежесть и дневное комфортное тепло длились недолго. Пришла жестокая удушающая жара. Солнце вконец озверело, палит нестерпимо и ни одно облачко его не прикроет. Часов с десяти утра, ни о каких огородных делах даже помышлять нельзя. Уже через несколько минут возникает чувство, будто в сауне находишься. С тепловым ударом я знаком не понаслышке, на собственной шкуре испытал эту прелесть. Поэтому теперь занимаюсь поливом только ранним утром, без надрыва и перенапряжения.
Евгения Васильевна, супруга Фёдора, до сих пор не может поверить своему счастью. Он буквально на глазах преобразился, став свежим, подтянутым, опрятным мужчиной с ясным осмысленным взором.
Своё обещание помочь другу с покупкой смартфона, я исполнил. Евгения Васильевна хотела вернуть деньги, потраченные на лечение Фёдора, но мы наотрез отказались. Убедили, что смартфон для него не роскошь и не шалость, а своего рода лекарство, отвлекающее от нехороших мыслей.
Сейчас Фёдор с моей помощью осваивает диковинный для него гаджет. Признаться, процесс идёт туговато, а особую сложность представляют поисковые запросы. Ещё бы, он и от руки-то пишет не особо шустро, то что уж говорить про клавиатуру, с которой отродясь не имел дела. Да и откуда возьмётся такой навык? Ведь от сантехника требуются конкретные физические действия, а не написание трактатов. Что же касается голосового поиска или ввода, то далеко не всегда ими можно воспользоваться. А ещё Фёдор поразил всех нас, особенно Евгению Васильевну, своим интересом к огородным растениям. Всякие прополки, подкормки и прочий уход, он считал сугубо женским занятием, недостойным внимания настоящего мужика. Теперь же всё это делает исключительно по собственной инициативе. Правда, излишнее внимание и похвалы, его очень смущают.
Как я уже рассказывал, в нашем товариществе серьёзных происшествий никогда не было. Ну не считать же таковым плававший в пруду муляж утопленника? Но вдруг произошло совсем несмешное событие. Днём, около трёх часов, к нам пришла целая делегация соседей: Фёдор, Вадим, Николай и Лидия Григорьевна. По их лицам было видно, что явились они не с праздным визитом, не потрепаться на отвлечённые темы.
– Юра, у нас беда, – сказала Лидия Григорьевна. – Паша ушёл в лес и пропал.
– Давно ушёл?
– В девять – начале десятого. Час назад позвонил, сказал, что закружился, кругом буреломы, не знает в какую сторону идти. А ещё и телефон почти разряжен. Теперь вообще не отвечает, «Абонент временно недоступен».
– Так надо скорей спасателей вызывать, – ответил я. – Если он идти не может, как нам его выносить? Ведь за руки – за ноги не утащишь.
– Иваныч, мы уже всё продумали, – сказал Вадим. – Спасатели сразу не приедут, а тут каждая минута дорога. Вдруг ему срочная помощь нужна? Бери свои медицинские прибамбасы и пойдём. А спасателей потом вызовем.
– А в какой лес он ушёл? Сюда, в ближний? – спросил я.
– Да, да.
– За ручей?
– Да, как перейдёшь и сразу направо. Раньше мы только вместе ходили, а теперь какой я грибник, с больными-то ногами…
– Лидия Григорьевна, а зачем вообще его в лес понесло? Ведь пекло же страшное!
– Мы надумали грибы продавать. Разве плохо дополнительную денежку заработать? У нас знакомый грибами торгует, так он за сезон чуть ли не миллион выручает!
После этих слов, подобно вулканической лаве, из меня был готов извергнуться бешеный поток нецензурной брани. Но усилием воли удалось его подавить, в такой ситуации не до скандалов и нравоучений.
Людей, измученных беспросветной нуждой и готовых с риском для жизни добывать средства к существованию, понять можно. Однако Лидия Григорьевна с Павлом Тимофеевичем к таковым не относятся. Не так давно я рассказывал об их патологической скупости при неплохой материальной обеспеченности. Большую часть своих пенсий они кладут в банк, а на скудный остаток как-то умудряются жить.
Взяв всё необходимое, мы отправились на поиски. Казалось бы, в лесу должно быть посвежей, попрохладней, потому что деревья создают тень. А на самом деле там невыносимо душно и влажно как в парнике, нет ни малейшего движения воздуха. Проблему усугубляли плотные штаны и ветровка. Без них озверевшая армия комаров сожрёт и не подавится, да вдобавок ещё исцарапаешься.
После того, как перешли ручей, повернули направо, а там, растянувшись цепью, приступили к поиску. Шли мы спокойно, с умеренной скоростью, периодически кричали: «Тимофеееич!», однако никакого отклика не было.
По закону подлости, то и дело попадались грибы: молодые пузатые крепыши белые, обильные россыпи лисичек, словно выпавших из прохудившейся корзины, толстенькие нераскрывшиеся сыроежки. Вот только вместо радостного азарта, они вызывали горькую досаду. Занимаясь поисками человека, возможно попавшего в беду, отвлекаться на грибы совсем уж непорядочно.
Отмороженные беспредельщики комары нападали толпой, остервенело и нагло. От репеллента, кстати, не самого дешёвого, толку было мало. После брызганья, в течение получаса, негодяи не кусались, но с мерзким писком кружили в непосредственной близости и с маниакальным упорством лезли в глаза. В общем брызгаться приходилось довольно часто.
Этот лес я знаю, как собственное жилище. Пусть он и большой, но по-настоящему, как в тайге, там не заблудишься. Если потерялся, не понимаешь, как выйти к нужному месту, значит просто тупо иди вперёд, не сворачивая и не петляя. Пусть и не сразу, но непременно выйдешь к цивилизации. Во всяком случае, ночевать в лесу не придётся.
Шли мы достаточно долго, от криков аж в горле засаднило. Хотя, если Тимофеич без сознания, а то и вовсе того, тут хоть обкричись, толку не будет. Оптимистический настрой стал улетучиваться, как вдруг издалека послышался слабый отклик.
– Мужики, слышали, да? – спросил я.
– Вроде да, – ответил Николай. – Давайте ещё раз, все вместе!
– Тимофеееич!
И на этот раз отклик стал слышен более отчётливо. Сразу же ускорив шаг, мы пошли на голос. Вот только сразу отыскать в лесу источник звука бывает проблематично, ведь он, подобно мячу, «отскакивает» от деревьев. Но, несмотря ни на что, нас ждал успех в лице живого и невредимого Тимофеича, сидевшего на поваленном дереве. Место было дрянное, с буреломами и густой сорной растительностью, для грибников совершенно неинтересное. Но почему-то наш потеряшка забрался именно туда.
Первое, что сказал Тимофеич: «Мужики, дайте попить, умираю!». После утоления жажды и умывания, он ожил прямо на глазах, перестал быть похожим на умирающего странника.
– Тимофеич, как ты себя чувствуешь?
– Сейчас лучше. Но если бы не вы, прямо тут бы и загнулся. Как назло, воду с собой не взял. Да я бы откуда угодно напился, хоть грязной, но нигде ни капли.
– А как тебя занесло в такие джунгли? Ты же этот лес знаешь прекрасно.
– Сам не понимаю! Шёл-шёл и вдруг сразу всё незнакомым стало, со всех сторон буреломы. Кое-как перелезаю через них, думаю, сейчас в нормальный лес выберусь и там соображу куда идти. Измучился, весь взмок, а эта чертовщина всё не кончается. Лиде позвонил, всё рассказал, предупредил, что телефон разряжается. Потом опять полез, но чувствую, всё, обессилел. Какое-то отупение нашло, думаю, будь что будет, умру так умру. А вас как услыхал, обрадовался, духом воспрянул. Мужики, спасибо, всю жизнь буду вам благодарен!
– Тимофеич, сейчас что-то беспокоит? – спросил я.
– Слабость небольшая, но идти смогу. Вместе-то мы побыстрей выберемся.
Давление оказалось лишь ненамного повышенным, а вот пульс молотил часто, за сотню. После приёма под язык волшебных таблеток, гемодинамика перестала вызывать опасения.
Содержимое ведра Тимофеича было, скажем так, неаппетитным. Грибы потемнели, осклизли, расквасились, а особый шарм им придавали несколько маленьких червячков. Какая уж тут продажа, этакое непотребство никому и даром не нужно. Однако Тимофеич поначалу наотрез отказывался выбрасывать добычу. Мы, говорит, вымоем, отварим и сами съедим за милую душу. Лишь ценой огромных усилий нам удалось его отговорить от такого безрассудства. После этого мы всей компанией тронулись. В путь, а не умом.
Будучи старым грибником, я давным-давно заметил одну интересную закономерность. Попасть в место с буреломами никакого труда не составляет. Думаешь, ну, сейчас выйду там, где зашёл, да и всё. Но развернувшись понимаешь, что совершенно непостижимым образом оказался в окружении поваленных деревьев и зарослей. Нигде никакого прохода нет, а потому приходится идти на штурм. Все стволы толстые, мощные, так просто не перешагнёшь. В общем помучиться приходится изрядно.
На обратном пути, оживший Тимофеич порывался собирать грибы, но мы решительно пресекли это безобразие. Не хватало только до ночи по лесу болтаться. Когда вернулись, прежде чем передать его из рук в руки Лидии Григорьевне, я спросил:
– Ну что, Тимофеич, надеюсь больше не пойдёшь в такую жару?
– А штой-та? Пойду, но только пораньше. Нет, надо, надо, пока грибы есть. Они ведь денег стоят!
Хотелось задать ему вопрос на засыпку: а жизнь и здоровье теперь дешевле грибов ценятся? Но не стал. Какой в этом смысл? Горбатого могила исправит…
Когда утром вышел из дома, чтоб отправиться на работу, никакой свежести не было и в помине. Времени без двадцати семь, а солнце уже ощутимо припекало. Воздух, словно густой разогретый сироп, обволакивал со всех сторон и лёгкому дыханию не способствовал. Но это ещё цветочки, днём ожидались все тридцть пять.
Придя на «скорую», увидел, что вся наша медицинская тусовка переместилась из «телевизионки» на лавочку. После приветствия, ко мне обратился медбрат-анестезист реанимационной бригады Михаил Щукин.
– Юрий Иваныч, вот скажите как психиатр: почему народ становится безумным?
– Это в каком смысле? – не понял я.
– В прямом. Короче, вчера в Берёзовом озере четырнадцатилетний парнишка утонул. Мы приехали и почти час ждали, когда водолазы его найдут. Потом всё-таки выловили, на берег положили, а народ сразу взбесился. Орут нам: «<Фигли> вы стоите смотрите, давайте бегом сюда! Спасайте его!». А какое <на фиг> спасение, если с момента смерти прошло больше часа? Но ид***там разве объяснишь? Они все агрессивные, угрожают. Не будешь же с толпой драться. Так и пришлось делать вид, что реанимируем. Да ладно бы такое первый раз случилось. Ведь то и дело одно и то же! В общественное место приезжаем, там т***п окоченелый, наша задача только законстатировать и всё. Но обязательно кто-то начнёт гнусить: «Не захотели помочь, посмотрели и уехали!». Вот что это такое? Деменция?
– Нет, не деменция, – ответил я. – В тридцатые годы, Пётр Борисович Ганнушкин описал феномен «Конституциональная глупость». Это такая врождённая ограниченность…
– Слабоумие, что ли?
– Нет-нет, у слабоумных интеллект ниже. А просто глупый человек к жизни приспособлен, в общество прекрасно вписывается, может хорошее образование получить, успешно трудиться. Но совершенно неспособен критически мыслить, анализировать, строить логические цепочки. Например, люди знают незыблемый постулат: «Врачи обязаны спасать жизни». А вот размыслить и понять, что спасение возможно далеко не всегда, они неспособны.
– Ой, Юрий Иваныч, у меня от вашей философии аж голова закружилась, – сказала фельдшер Шишкина. – Чего тут балаболить? Во всём родители виноваты, считай мальчишка из-за них погиб.
– А родители тут при чём? – удивился я.
– При том, что за ребёнком надо следить!
– Ольга Евгеньевна, вы о чём? – возмутился я. – Человек в четырнадцать лет не малое дитё, а подросток, вполне самостоятельный. Всю жизнь, что ли, его должны за ручку водить?
– Ну-ну, вот и результат…
– Ольга Евгеньевна, давайте вспомним своё детство.
– Нечего вспоминать, Юрий Иваныч, тогда совсем другое время было.
– Да, другое, не спорю. Но мы тоже росли не в тюремных условиях и под конвоем не ходили. Помню лет в восемь сам чуть в пруду не утонул. Спасибо пацанам, вовремя вытащили. Но родителям ничего не сказал.
– Как у вас всё просто! Ребёнок погиб, и никто не виноват!
– Получается так. Кого ни вини, всё равно уже не воскресишь, трагедию не отменишь.
Берёзовое озеро – это народное название довольно большого пруда на окраине города. Его выкопали в пятидесятых годах, причём не для купания, а в качестве пожарного водоёма для фабрики. Но для народа он сразу стал местом отдыха. Прошли десятилетия, страна и фабрика приказали долго жить, а пруд ничуть не утратил популярности. Хотя, по правде сказать, не могу рационально объяснить эту народную любовь.
На расстоянии, водоём и берёзовая роща неподалёку, смотрятся очень живописно. Но стоит только приблизиться, как сразу понимаешь: за красотой скрывается подлинный гадюшник. Кругом остатки костров, мусор, битые стёкла. Берега заросшие, вода грязная, а уж что находится на дне, даже страшно представить. Каждый сезон тут кто-нибудь калечится, правда, тонут нечасто. Однако для обвинений местной власти в бездействии, никаких оснований нет. Ведь этот водоём никогда не был и не является официальной зоной отдыха. А облагородить его – задача невыполнимая.
Самое главное, у нас есть достаточно приличных, цивилизованных мест для купания. Но чем, какой магией привлекает людей это чёртово «озеро», рациональному объяснению не поддаётся.
Конференции вновь не было. К предстоящей смене мы полностью подготовились и затем приступили к тяжкому труду, под названием «Безделье». Наша любимая скамейка находится в тени, но в этот раз воздух словно застыл, даже слабенького ветерка не ощущалось. Нигде от этой жары не спасёшься. Было б неплохо прохладный душ принять, вот только он давно не работает, весь полностью раскурочен.
– Иваныч, смотри, наверно к нам идёт! – сказал Герман.
Из проходной вышел мужчина и чуть согнувшись, широко расставляя ноги, поплёлся к медицинскому корпусу. Сразу стало понятно, что он не погулять пришёл и не побеседовать душевно за чашкой водки. Из свободных бригад были только наша, да педиатрическая, но ведь не скинешь на них такой вызов. Поэтому мы дружненько встали и пошли вслед за болезным.
Мужчина выглядел весьма непрезентабельно: небритый, помятый, в нестиранных спортивных штанах и футболке, источавший едкую вонь мочой.
– Что случилось? – спросил я.
– У меня там всё гниёт, до мяса опрело, – ответил он, указав на гениталии. – Болит, блин, еле хожу.
– Снимай штаны, показывай.
Открывшаяся картина показала, что его постигла серьёзная беда. Были там уже не опрелости, а глубокий гнойно-некротический процесс. В обеих паховых областях, инфекция успела прогрызть настоящие траншеи.
– Ну и почему ты тянул, чего ждал? – спросил я, сдерживая раздражение.
– Я в поликлинику ходил, а меня без записи не приняли.
– Так ведь записаться можно было давным-давно, не вчера же это всё началось.
– Дык я сам лечился, перекисью промывал.
– Вот и долечился.
Этот пациент не бомж, ему тридцать восемь лет, нигде не работает, посвящая жизнь любимому делу – пьянству и алкоголизму. У таких людей отношение к своему здоровью имеет крайние проявления: либо обращение за помощью из-за каждого чиха, а то и просто на всякий случай, либо абсолютный пофигизм. Последний вариант встречается намного чаще. Да это и неудивительно, ведь физическая зависимость меняет приоритеты. Всё, что не связано с потреблением алкоголя, отбрасывается на задний план, а то и вообще забывается.
По дороге в стационар, пациент кому-то названивал и решал жизненно важную проблему бесперебойной доставки спиртного в больницу. Да, вот такие приоритеты у алкоголика.
После освобождения поехали на психоз у женщины семидесяти семи лет. Вызвала полиция.
У многих сложился стереотип, будто коммунальная квартира, непременно убогая и запущенная, является прибежищем всяких маргиналов. Но коммуналка, в которую мы приехали, была совершенно другой, чистой и уютной. На большой кухне нас ждали капитан полиции, две немолодых женщины и мужчина средних лет с недовольным лицом.
– Здравствуйте! Что случилось? – спросил я.
– Бабушка совсем неадекватная, – ответил капитан. – Ей нужен постоянный надзор, иначе она всяких делов может натворить.
– Вы участковый? – уточнил я.
– Да, пришлось вмешаться. Так нельзя оставлять, её надо в больницу везти.
– А она одинокая, что ли?
– Нет, я – её сын, – сказал недовольный мужчина. – Но у меня нет возможности за ней следить. Я далеко живу и работаю целыми днями. Прихожу, когда могу.
– Бабушка наблюдается у психиатра?
– Нет.
– В чём выражается неадекватность?
– Знаете, раньше она немного забывалась, но за собой следила, всё делала, – сказала одна из женщин. – А теперь всё, вообще ничего не понимает, видать маразм начался. Из дома её нельзя выпускать, а то потеряется. Мы – соседки, считай посторонние люди, у нас своих дел полно.
– Где она сейчас?
– У себя в комнате.
Больная имела вид весьма экстравагантный: на голове – белая панама, на длинную шерстяную кофту надета лёгкая блузка с коротким рукавом.
– Здравствуйте! А мы приехали с вами поговорить. Давайте присядем?
– Как?
– Обычно. Вы на диван, мы на стулья. Вас как зовут?
– Оля Соловьёва.
– А по отчеству? Ольга …
– …
– Ну как ваше отчество?
– Ольга Павловна.
– Вы работаете?
– Я?
– Да, вы.
– Я – зубной врач.
– Так, а где?
– В детской поликлинике. Нет я пока не хочу знакомиться, какое мне сейчас замужество? А давайте я вас хорошими девчонками познакомлю?
– Хорошо, но чуть позже. Ольга Павловна, вам сколько лет?
– Сейчас скажу… Три и один… Десять плюс пять… Двадцать… Это значит сколько? Вот, сами считайте.
– Понятно. А какое сейчас время года?
– Ну что значит какое? У меня часов нет.
– Сейчас весна, лето, осень или зима?
– Я Новый год люблю!
– Ольга Павловна, у вас дети есть?
– Нет, я ещё не рожала.
– А это кто? – показал я на сына.
– Серёжа, он ко мне часто приходит.
– Кем же он вам приходится? Может всё-таки сын?
– Наверно сын.
– Так вы же сказали, что не рожали. Откуда он тогда взялся?
– Вот уж не знаю. Я честно говорю, не рожала. Зачем мне врать?
Когда мы вышли из комнаты, все присутствующие посмотрели на нас тревожно-выжидательно.
– Ну что, забираете? – спросил участковый.
– Нет, к сожалению, – ответил я.
– Да вы издеваетесь, что ли? – возмутился сын. – Значит она, по-вашему, нормальная?
– Дело тут не в нормальности. Мы не имеем права везти в стационар человека с деменцией, если не установлен диагноз.
– Так возьмите и установите, вы не врач, что ли?
– Врач, но у меня нет такого права. Вам нужно приехать в ПНД и решить вопрос об освидетельствовании. Как действовать дальше там объяснят.
– Блин, долбаная медицина! – в сердцах воскликнул сын.
– Это не медицина такая, а законодательство.
Диагноз Ольги Павловны ясен как белый день, она совершенно беспомощна. Но так просто её не госпитализируешь, против закона не попрёшь, иначе на неприятности быстро налетишь.
В качестве итога, позволю себе некорректность и неэтичность. Тем, кто называет психиатрию «карательной» и выступает за либерализацию соответствующего законодательства, я от всей души желаю оказаться на месте сына или соседок Ольги Павловны. Пусть на себе испытают все прелести жизни с психически больным человеком. Мне могут возразить, мол, виноват сын, который фактически бросил мать, лишил её заботы. Но судить и осуждать, находясь в стороне, очень легко, большого ума для этого не требуется. Безусловно, есть немало тех, кто безропотно посвящает себя уходу за родным человеком, не считая это тяжким бременем. Вот только у каждого из нас жизненные обстоятельства разные и никак не получится всех уравнять.
После освобождения отправились за город, в садоводческое товарищество. Там нас ждал мужчина шестидесяти пяти лет с ожогом борщевиком.
У ворот нас встречала женщина, шмыгавшая носом и утиравшая слёзы:
– Здравствуйте! У меня муж сильно обжёгся!
– Чем?
– Борщевиком, у вас наверно написано.
– А почему плачете? Сильно обжёгся?
– Ужас! Страшно смотреть!
Пострадавший, довольно крепкий моложавый мужчина, лежал на кровати раздетый по пояс. Резко гиперемированные предплечья, кисти, грудь и верхняя часть живота были покрыты крупными пузырями с прозрачным содержимым. Да, супруга ничуть не преувеличила.
– Здравствуйте, Алексей Львович! Где уж вы с борщевиком-то схлестнулись?
– У боковой калитки разросся, под три метра вымахал. Я лопату взял и весь повырубал.
– Прямо без одежды рубили?
– В расстегнутой рубашке.
– А вы не знали, что он ожоги вызывает?
– Знал, но думал врут. Специально стращают, чтоб люди от него избавлялись.
– Ну вот теперь на собственном опыте убедились. Как вы себя чувствуете?
– Сильно жжёт и вообще плоховато, как будто с похмелья.
– Ладно, сейчас полечим и в больницу поедем. Кстати, вы ожог промывали?
– Да, да, сразу, как только зажгло.
Поскольку площадь ожогов была большой, да ещё и общая интоксикация в придачу, мы увезли Алексея Львовича в стационар. Но перед этим, разумеется, оказали помощь: обезболили, наложили специальные салфетки, ввели глюкокортикоидный препарат.
Что и говорить, борщевик – растение отвратное, настоящий враг. Его сок вызывает ожоги только в сочетании с ультрафиолетом и они не сразу появляются. Процесс заживления долгий, придётся не менее двух недель помучиться. Так что ожоги лучше изначально не допускать. Для этого нужно защитить все части тела: надеть головной убор, очки или экран, перчатки, плотную одежду, сапоги.
У меня борщевик ассоциируется с Кощеем Бессмертным. Изрубишь его, да ещё и гербицидом обработаешь, а он как ни в чём небывало возрождается. Кощеева смерть известно где скрыта, а вот где борщевиковая – неизвестно. И пока она не будет найдена, так и придётся каждый сезон вести жестокие сражения.
После этого вызова разрешили обед. В такую жару аппетита совсем нет. Ну не могу я себя заставить. Поэтому, несмотря на протесты супруги, еду с собой не взял. Тем более мне не сутки работать, домой приду и наемся. По пути на «скорую» купил большую пачку шоколадного пломбира и в один присест с ней расправился.
В комнате отдыха были настежь открыты окна, гулял приятный ветерок, дышалось легко и пот ручьями не тёк. Столь прекрасные условия настойчиво склоняли к послеобеденному отдыху. Хоть умри, но приляг! А я и не собирался сопротивляться.
Вызов дали уже в четвёртом часу: перевозка мужчины тридцати двух лет из ПНД в психиатрический стационар. Ну что ж, очень даже неплохо.
Врач диспансера Александр Владимирович отдал направление и флегматично пояснил:
– Шизофреноподобное с галлюцинаторно-бредовым синдромом. Это второй эпизод, первый был в феврале двадцать третьего. Думаю, что на органической почве.
– А с чего там органика? Травмы?
– Нет, на наркотиках плотно сидел.
– Где он? В коридоре?
– Да, с матерью.
Больного искать не пришлось, мы сразу на него обратили внимание. Молодой худощавый мужчина с бледным лицом, обросшим неприятными редкими волосами, вёл себя странно. Сложив губы трубочкой, он что-то сдувал и аккуратно отодвигал обеими руками.
– Здравствуйте, вы Шмелёв? – спросил я.
– Да, да! – ответила за него мать.
– Илья, а что вы сдуваете? – поинтересовался я.
– Пучки молекул когда летят, сразу начинает пневматика фигачить: буф, буф, буф. Но это же не просто так, вибрация расходится по всем сторонам, куда её денешь?
– Да, полностью согласен. Илья, как ваше самочувствие?
– Нормальное. Мне Великий старец сказал, чтоб над головой было только десять метров. Три раза вспыхнет и пушистость мозга появится.
– Илья, а вы с этим старцем лично встречались?
– Ну да, мне же надо свой состав знать. Если белая часть пропадёт, то это всё, пипец. Через вибрацию ничего не накачаешь.
– А по сравнению с прошлым, вы себя чувствуете лучше, хуже или так же?
– Лучше. Эти пучки меня точно не тронут, я не боюсь.
– Ну ладно, поехали в больницу.
Илья покладисто согласился и никаких проблем не возникло. Согласен я с коллегой, склонившимся к органическому галлюцинозу. Корсаковский синдром с его конфабуляциями, то бишь ложными воспоминаниями, а также истинные галлюцинации совсем не вписывается в клинику шизофрении. Откуда же взялась органика? Да опять-таки от повреждения головного мозга психоактивными веществами. Однако решающее слово в диагностике всё равно остаётся за коллегами из стационара.
После освобождения получили очередной вызов: без сознания, возможно умер мужчина шестидесяти шести лет с травмой головы. Поскольку вызвала полиция, можно было уверенно предположить криминал.
Деревня, где случилось душегубство, находится недалеко от психиатрической больницы, поэтому доехали сравнительно быстро. Интуиция уверенно подсказывала, что ни с чем страшным мы не столкнёмся, будет лишь непродолжительная рутинная работа. И точно.
Место происшествия находилось во дворе дома. Оно было ярким, показательным, достойным включения в учебники по судебной медицине и криминалистике. Тело мужчины лежало на земле лицом вниз. Смерть не вызывала абсолютно никаких сомнений. Дабы не получить от Дзена санкции, живописать раны на голове не стану. Лишь скажу, что с жизнью они несовместимы.
– Что случилось? – спросил я.
– Сожительница тяпкой забила, – ответил лейтенант и указал на женщину, сидевшую на скамейке.
– Какой тяпкой? Которой капусту рубят?
– Нет, картошку окучивают.
Тут я увидел валявшийся в стороне этот мирный инструмент, в одночасье превратившийся в орудие преступления.
– Господи, да я же не специально! – надрывно воскликнула женщина. – Он опять пьяный был, начал скандалить, угрожать. Я милицию вызвала, они долго не ехали. А этот никак не успокаивается, всё злей и злей становится. Ведь по-хорошему просила: не лезь, отстань, успокойся! Но он совсем взбесился, орёт: «Ты, такая-сякая, я тебя сейчас удавлю!» и на меня идёт. Я перепугалась, схватила эту тяпку и по башке ему набила. Ой, господиии, на старости лет в тюрьму садиться!
Констатировав смерть, мы покинули это печальное место, оставив присутствующих ждать приезда следственно-оперативной группы.
Не знаю я, как всё случилось в действительности, поэтому не стану занимать ничью сторону. На мой взгляд, в действиях женщины не было ни аффекта, ни превышения пределов необходимой обороны. Так что придётся ей нести уголовную ответственность за умышленное убийство. Хотя юристы могут меня поправить. И всё-таки будь у нас эффективные методы борьбы с семейным насилием, вряд ли бы это преступление совершилось.
Только освободились, сразу прилетел вызов: на стройке мужчина сорока лет получил травму ноги.
На стройплощадке нас встретили двое мужчин, вроде как руководителей.
– ЧП у нас, на стропальщика бетонный блок упал.
– Так значит его полностью придавило?
– Нет, только ногу. Всё равно, считай инвалид.
Пострадавший на кушетке в бытовке. Его лицо, вопреки случившемуся, выражало веселье и удовлетворение жизнью. Но глядя на его ногу, радоваться совсем не хотелось. Все пять пальцев были раздавлены и частично отделены от плюсневой части стопы. Понятно, что пострадавшего ждала ампутация.
– Здравствуйте, чему радуемся? – спросил я.
– Ха, второму дню рождения!
– В смысле?
– Блок не меня раздавил, а только ногу, точней пальцы. Отрежут, да и …ен с ними. Главное сам живой!
– Ну что ж, тоже верно. А у вас спецобувь или обычная?
– Вон, берцы.
К счастью, израненная нога почти не кровила, признаков шока не наблюдалось. Тем не менее сделали тр***дол, наложили повязку и увезли в стационар.
Везение, это конечно хорошо, но в первую очередь надо не на него уповать, а строго соблюдать инструкции по охране труда. Ведь это не плоды бюрократических фантазий, а жизненно необходимые документы, без преувеличения написанные кровью.
После этого нас пригласили на «скорую» и моя смена благополучно завершилась.
На следующий день, только приехав на дачу, я мигом переоделся и быстрым шагом отправился в лес. Причиной такой спешки были увиденные грибы, но оставшиеся не собранными из-за поисков Тимофеича. Ранним утром хорошо, невыносимой жары нет, идётся и дышится легко. Тут главное выйти из леса до того, как солнце озвереет и устроит душегубку.
Но в лесу меня ждало полнейшее разочарование. Нет, белые грибы никто не собрал, все так и стояли нетронутыми. Просто они являли собой красивую оболочку, щедро наполненную червями. Летние белые в общем-то никогда не отличались чистотой и крепостью, но в этом году грибные мухи видимо решили побить все прежние рекорды своей многодетности. И всё-таки не стал я расстраиваться, ведь «настоящие» грибы ещё впереди. Точно знаю, что с ними мы обязательно встретимся!
Все имена и фамилии изменены