Глава восьмая.
Лысый стройотряд.
или
Монтировка, бетономешалка и соло на маракасах.
Наконец я успешно окончил школу. Впрочем, все мы её успешно заканчивали, с той лишь разницей, кто-то чуть лучше, кто-то чуть хуже. Троек у меня в аттестате о среднем образовании не было, наоборот, красовалось даже несколько пятёрок, остальные – «четвербасы». Поступал в «Голландию» (это военное училище, где готовят будущих офицеров-подводников), вытащил самый паршивый билет, получил «трояк», а значит завалил экзамен – не прошёл по конкурсу. Что ты тут будешь делать? Пришлось устраиваться на работу. По совету отца (а он у меня очень мудрый человек) устроился на кафедру «Охрана труда и техника безопасности» Севастопольского приборостроительного института (сокращённо СПИ) лаборантом. Там моим непосредственным начальником, кроме всяких профессоров, была Алла Николаевна Семилетка. Очень милая женщина, чем-то похожая на мою маму. (К слову сказать, мне в жизни очень везёт. На моём жизненном пути встречаются в основном добрые и замечательные люди).
Был ещё один весёлый доцент по фамилии Гурман. (Ударение на букву «У»). Он практически не выговаривал букву «Р» и здорово картавил. Частенько, общаясь с нами, он любил повторять: «Я не гУрман, я гурмАн», и это у него выходило столь забавно, что всегда вызывало у нас улыбку. Благодаря заботам Ивана Андреевича Хомякова, бессменного руководителя духового оркестра при Балаклавском ДК, я в своё время научился играть на трубе. У меня был даже свой «корнет а-пистон», (труба) и именной мундштук. Это здорово пригодилось в институте. Вскоре меня приняли в состав институтского духового оркестра и, в принципе, вопрос о моём поступлении через год был решён. Осталась пара пустяков: сдать экзамены. Здесь опять спасибо папе и маме. Наняли репетиторов. Оплатили. Освежив знания, сдал! И даже прошёл по конкурсу.
- А я же тебе говорил, что со мной не пропадёшь, - хвастал своими связями Пётр Ниабердин, тогдашний руководитель духового оркестра. Я согласно кивал. Начальник!
Так я стал студентом Севастопольского приборостроительного института (СПИ), специальность «Технология приборостроения, точная механика». (Сокращенно ТПТМ, переводимое нами не иначе как «Топай Парень, Топай Мимо!)
Учёба в институте только на первый взгляд сложная. А в основном всё зависит от первой сессии. Как сдашь первые экзамены, какие оценки поставят тебе «преподы» в зачётной книжке, так дальше и пойдёт. Дальше «Зачётка» на тебя работать будет. Сомневается, к примеру, преподаватель, какую оценку ставить: «тройбан» или четыре, откроет предыдущую страничку и, если там всё «о кей» - лови четвёрочку, ну, а если… тут всё понятно. Я, в этом плане, «промухал», поэтому получал в основном твёрдые «Государственные оценки» (Так все почему-то называли трояки). Мама, конечно, переживала, что у сына с учёбой не всё ладится… Зато папа вообще не парился:
- Главное в жизни не учиться на пять, а устроиться на пять, - в шутку иногда говаривал он.
В институте на втором курсе я получил прозвище «Птица». Наверное потому, что Курочкин. Кличка не обидная, мне она даже нравилась. Ну, теперь перехожу к главному в этой главе.
После второго курса мы поехали в первый свой строительный отряд. Мы - это молодые мужчины с нашего потока. Девушки в эту осень работали проводницами на Ж/Д. Выпало нам попасть в село Мирновка Джанкойского района, Крымской области. Кому первому пришло в голову постричься под ноль, не помню. Но мы все по очереди заходили в нашу общагу, где нас расположило руководство села, и выходили под дружную «ржаку» всей нашей дружной команды. Стриг нас Саня Белый. У него оказалась ручная машинка для стрижки. Вскоре наш стройотряд имени Андрея Крестовского, а сокращенно «Кресты», стал напоминать шайку уголовников. Второе, сокращённое название – подходило больше. Не подстригся только «Борода» - Саша Белянцев. Ему было положено по статусу. Ну, во-первых, он был на несколько лет старше нас, уже женат и у него был сынишка, а во-вторых, он был избран бригадиром и ему предстояло общаться с руководством. Остальные выглядели, кто нелепо, кто комично и смешно, кто выглядел, как натуральный «Зэк». Когда же пред очами «зрителей» появился я, никто даже не улыбнулся. Лишь «Фёдор» (Андрей Фёдоров) сказал, между прочем: «А Птице даже идёт…»
Работали мы сначала на разборке старого коровника. Запомнился случай. Снимали шифер с крыши. Старались сохранять листы. Конёк на самом верху уже разобрали, осталось два – три ряда шифера ближе к земле. Внизу, под самой крышей, бортовой ЗИЛ-130. В кузове стоял принимая листы «Комар» (Олег Комаров), водитель курил в кабине, опустив боковое стекло. Я спрыгнул с почти разобранного конька на балки. От моего прыжка крыша чуть-чуть вздрогнула. Но, этого хватило, чтобы пришла в движение оставленная кем-то в волне шифера огромная монтировка. Я следил за ней взглядом. Она набирала скорость… и направлялась «точнёхонько» в висок водителю! В последнюю секунду я заорал: «Комар!!!» Реакции Олега можно было позавидовать. Он повернулся в последнее мгновение и сразу же, с поворота, схватил монтировку левой рукой, как будто знал и отслеживал её траекторию заранее. Конечно, вечером выставлялся я.
А потом мы «пахали» втроём на «бетономешалке». Кто так её расположил, знал бы – руки оторвал. В общем, поле. Посередине небольшая конструкция в два этажа (условно) с этой самой бетономешалкой. Справа, метров тридцать – куча щебня, слева, на таком же расстоянии небольшой склад с цементом. А «мурА» (песок) просто рассыпан под ногами. «Совок» (Володя Морозов) и «Бурый» (Андрей Россошанский) были моими напарниками по этому несчастью. Вот как то подходит очередная машина за бетоном нашего производства, а мы уже упарились. «Упахались», одним словом. Сидим, высунув языки на жаре, как собаки, и еле дышим.
Весёлый молодой водитель и говорит.
- Грузи! Орёлики!
А нам, не то, что грузить, сил подняться нету. Глянули мы друг на дружку и одновременно начали подниматься, словно пьяные. Потом, поддерживая друг друга, медленно побрели к этой долбанной бетономешалке. Кое-как отгрузили. Уехал. А через полчаса примчался «Борода». И сразу к нам с претензиями. С какого такого перепуга мы, дескать, набрались на рабочем месте. А у нас с этим строго было. Но увидев наши устало усмехающиеся лица, моментально остыл. Понял. Выдохлись пацаны. С того времени на бетонном узле работали по два дня, меняя друг друга, всем стройотрядом. А с водителем Саня поговорил. Нечего, мол, на моих «Крестов» напраслину городить!
Был у нас и конкурс самодеятельности среди крымских стройотрядов. Я к тому времени уже неплохо бренчал на гитаре. Были в нашей команде ещё два гитариста: «Комар» и «Паша» (Алёшка Мельников), но гитара – только одна. Решили поехать всем отрядом. А конкурс проводился в Джанкое на какой-то турбазе. Репертуар у нас был. Мы даже на три голоса пели, довольно чисто. А тренировались каждый вечер, у костра, как правило, в общей нашей компании. Ну, приехали. Оборванцы. А там! Народ в белых рубашечках ходит. Баяны играют, чуть ли не народные хоры привезли некоторые отряды. Конкурс начался. Сидим, ждём своей очереди. Тут «Совок» и говорит.
- Братцы, а я тоже выступить с вами могу, на стукающих инструментах.
Эта идея так всем понравилась, что когда наступила наша очередь, то на сцену мы вышли уже не втроём, а вшестером.
Вот наш состав: Гитара и вокал – «Птица», ложки и вокал – «Комар», перевёрнутый тазик и голосовое сопровождение в виде криков «гоп, гей, и т.д.» – «Фёдор», выварка со свежеоторванными ветками вместо барабанных палочек – «Совок», группа стеклянного сопровождения (три чашки, два стакана да несколько пустых бутылок с использованием двух чайных ложек) – «Бурый», соло на маракасах и вокал – «Паша». Причём, где Алёшка Мельников достал тогда настоящие маракасы, он так и не признался. Скорее всего, выпросил на время у какого-то коллектива. Объявлял нас, конечно, «Борода», - наш бугор. Он дословно описал, кто на каком инструменте будет играть и, к моменту, когда он закончил своё объявление, зал уже клокотал и бурлил от возбуждения. Ну мы и дали. Нас не отпускали долгих пятьдесят минут. Перепели всё, что знали и не знали. Причём, не договариваясь, всё исполнялось с серьёзным выражением лица. Зал просто угорал со смеху! Под конец я запел свои попурри на студенческие темы, которые у меня уже были «обкатаны» ещё в институте. И, конечно же, в инструментальной обработке нашего «коллектива». А под самый финал «Паша» выдал своё неповторимое соло на маракасах. Алёшка был большим. Большим и добрым. Веса, как и весёлости, в нем было под 120 кг. Представляете, как большой человек управляется с малюсенькими «шариками», да ещё и морда – ну очень серьёзная. В итоге забрали мы Гран-при фестиваля и с песнями, укатили в свою Мирновку, разбив в пух и прах «Проклятых конкурентов».
Под конец трудового семестра нам руководство села за хорошую работу выделило автобус, две палатки, запас продуктов и отправило на отдых с ночёвкой к морю. А мы действительно по нему соскучились. Только море какое-то мелкое. Идёшь-идёшь, а всё по колено. Но накупались, набегались, надурачились мы вволю. Стемнело. Начали устраиваться на ночлег. В каждую палатку по десять человек. Сначала студенческие шуточки, приколы, но в конце концов все утомленные приятно проведённым днём уснули. Я же долго не спал. Сначала доставал комар, вьющийся над моим лицом. Потом я его, наконец, прихлопнул и спокойно уснул. Проснулся, когда все уже были на улице. Дымил костерок. Ребята грели чай, «Паша» бренчал на гитаре. Что-то случилось с моими глазами. Я долго не мог их открыть. Они как будто слиплись и никак не хотели разлипаться. Решив, что надо просто умыться, я вышел из палатки. Сначала стояла гробовая тишина. Потом грянул гром. Со всех сторон начали сбегаться даже незнакомые мне люди, посмотреть на диковину. Стояла такая ржака, что пляж гудел, как растревоженный улей. Как оказалось, моё лицо покусал целый полк комаров в отместку за павшего товарища, или ещё какая-нибудь летучая зараза. Но почему «они» напали только на меня, не ясно. Пришлось мне, горемычному, отмокать весь день в море, иногда поворачиваясь к берегу, и пугая малых деток своей «квазимодовской» харей.
(Продолжение следует...)