Мы попали к нему случайно. Метель поднялась такая, что мой кучер Ванька где-то сбился с дороги и сам не понял, когда и как это случилось. Как будто что-то завело лошадей на заснеженное поле, по которому они тяжело шли, увязая в снегу. Пришлось Ваньке тащить их за удила, продираясь по сугробам.
Мы же с Новацким и его молодой женой Анастасией Юрьевной сидели в санях, плотно укутанные в одеяла и шубы. Но это не помогало. Ветер свистел и налетал с такой силой, что едва не переворачивал сани. Снег шел плотной стеной, попадал в глаза и рот. Мы нарезали круги, но обратно на дорогу выйти не могли.
Я смотрел, как дрожит юная жена Новацкого, и жалел девушку. Губы ее совсем побледнели, на щеках пылал нездоровый румянец, а из глаз безостановочно текли слезы. И хотя сам я дрожал под слоем накидок, мне хотелось отдать ей хотя бы одну из них.
Сидевший рядом супруг тоже косился на Анастасию Юрьевну с волнением, прекрасно понимая, чем может грозить переохлаждение юному незакаленному организму. И все же изменить ситуацию мы никак не могли. Оставалось только молиться, что кучер сможет отыскать дорогу в этой пурге и жалеть, что не захватили с собой нескольких крепких мужиков. Сейчас бы они очень сгодились. Но кто ж думал, что путь до поместья Новацких обернется для нас таким несчастьем.
И вдруг откуда ни возьмись вынырнул широкоплечий здоровый малый на резвой кобыле. Казалось, ее длинным поджарым ногам сугробы были даже по нраву. Она лихо прыгала по ним, больше напоминая лису, нежели лошадь.
— Тпрууу! Кто такие и откуда будете? — перекричал незнакомец вой ветра.
От неожиданности молодая вскрикнула, а Новацкий подпрыгнул и стал пунцовым, разозлясь на напугавшего нас. Он было открыл рот, но, зная его крутой нрав, я быстро взял ситуацию в свои руки, чтобы не затевать ссору, которая была ни к чему. С оскорблением можно было разобраться позже.
— Помещики Левин и Новацкий с женой. Заблудились. Свернули где-то не туда. Как на дорогу вернуться? — прокричал я сквозь свист метели, надеясь, что незнакомец услышит.
— На дорогу не поведу. Сам потеряюсь, — отрезал незнакомец и поскакал на своей резвой кобылке вокруг наших саней.
— Ах ты, пес! — прокричал ему Новацкий.
Будь мы в другой ситуации, он приказал бы лупить этого мужика до кровавой пены на спине.
— Не надо, Боренька, — подала голос Анастасия Юрьевна.
— Молчи! — рявкнул на нее муж, следя глазами за незнакомцем, который, не останавливаясь, кружил вокруг наших саней.
Я не знал, что сказать, смотря на пунцового от злости Новацкого и бледную от холода и усталости Анастасию Юрьевну, поэтому отвел взгляд и сквозь метель попытался разглядеть незнакомца. На нем была грубо сшитая шуба и такая же шапка, глубоко надвинутая на лоб. Нижняя часть лица пряталась под высоким воротником. И только маленькие цепкие глазки выглядывали наружу, разглядывая молодую Новацкую во время разговора со мной.
— Можете ко мне поехать! — прокричал мне в ухо незнакомец, подъехав ближе.
Я вздрогнул и посмотрел на Новацкого, который зашевелился под грудой накидок.
— Да я тебя… — начал орать он.
— Отогрею. Накормлю, — невозмутимо продолжил незнакомец, — девица ваша, вон, совсем промерзла.
После этой фразы пунцовое лицо Новацкого стало багровым. Я испугался, что его хватит удар.
— Ах ты! Да я тебя своими руками… — Новацкий начал сбрасывать с себя шубы и многочисленные одеяла, которыми был укрыт, по-видимому, собираясь вылезти из саней и разобраться с обидчиком.
Незнакомец невозмутимо следил за происходящим, не говоря ни слова. Гнев Новацкого его совсем не тронул. Он не мог не понимать, что являлся едва ли не единственным спасением в ситуации, в которую мы угодили, и не торопился извиняться. Удивляло меня, что он совсем не заботился о будущем, в котором мы обязательно спросим его за нанесенные оскорбления.
— Боря! Боренька! — донесся до меня голос Анастасии Юрьевны, увещевающей мужа.
Сам же я не знал, что сказать. Меня раздирали противоречия. С одной стороны, незнакомец оскорбил нас и вызывал во мне странное чувство тревоги. Мне казалось подозрительным его случайное появление в такую бурю и нежелание вести нас на дорогу.
С другой стороны, метель не собиралась останавливаться, лошади наши устали, сами мы дрожали от холода. К тому же состояние Анастасии Юрьевны вызывало у меня сильные опасения. Я боялся, что поездка эта обернется для нее лихорадкой. Сколько еще Ванька сможет водить лошадей по сугробам, пока не свалится с ног? А скоро начнет темнеть, дни зимой короткие.
— Борис! — примирительным тоном обратился я к своему другу. — У нас нет другого выхода.
— Что? — прокричал Новацкий, выпучив на меня глаза.
— У нас нет другого выхода. Сколько Ванька уже ищет дорогу? И сколько еще будет искать? — пытался я достучаться до Новацкого. — Надо ехать, пока предлагают. Другого выхода нет.
— К этому вот? — рявкнул Новацкий. — Ты предлагаешь нам ехать к этому вот псу?
— Именно это ваш друг и предлагает, — ответил за меня незнакомец, уставившись Новацкому в глаза.
Его немигающий взгляд заставил меня вздрогнуть. Было в нем что-то страшное и в тоже время завораживающее. Казалось, даже метель на мгновение остановилась, пока незнакомец смотрел в глаза Новацкому.
Я перевел взгляд на друга и удивился произошедшей в нем перемене. Он перестал пытаться сбросить с себя накидки, приобрел спокойный, даже немного пристыженный, вид и сказал:
— Поехали!
Я не знал, как реагировать на столь неожиданный поворот и смог лишь вопросительно посмотреть на друга. Он кивнул мне, как бы подтверждая ранее сказанное и соглашаясь ехать к этому мужику.
— Поехали к вам, коли дорогу показать не можете, — прокричал я, пожимая плечами.
Незнакомец удовлетворенно кивнул и пришпорил коня.
***.
Ехали долго. Метель не останавливалась ни на минуту, становясь только злее. Яростный ветер кидал в лицо колючий снег. Я чувствовал, как он пробивает плотные шкуры, в которые был укутан. Ноги и руки немели от холода. Я судорожно сжимал и разжимал пальцы, чтобы разогнать тепло. Анастасия Юрьевна ехала теперь с закрытыми глазами, погрузив лицо по самый нос в плотную накидку. Иногда мне казалось, что девушка давно едет без сознания. Сквозь снежную стену я со страхом посматривал на ее грудь, всякий раз успокаиваясь, когда удавалось разглядеть, что она поднимается.
В густых сумерках мы заехали в лес. Мне стало не по себе. Я надеялся, что незнакомец приведет нас в деревню. А он завел нас в лес, где под высокими кронами стало совсем темно. Зато метель стихла. Ветер больше не трепал, как сумасшедший. Чуть погодя перед нами показался дом.
Небольшой и бревенчатый, он стоял на опушке в окружении нескольких низких строений. В окнах горел желтый свет, от которого сразу стало теплее. И все же тревожное чувство, не покидавшее меня с самой встречи с всадником, еще сильнее разлилось в груди. Расположение дома окончательно лишило душевного покоя. Почему незнакомец выбрал себе столь странное место, чтобы поселиться? Он не показался мне отшельником, удалившимся от людей с целью замаливать грехи в лесной тишине. Такие не разъезжают на лошадях посреди бурной метели. Я посчитал, что он вполне мог быть управляющим у какого-нибудь помещика. Его крепость и уверенный взгляд хорошо подходили для надзора над крестьянами. Но тогда он должен был привести нас в поместье своего барина, а никак не в лесную глушь, где, кроме его дома и нескольких строений, были только высокие деревья и вой ветра.
Кучер остановил у самого крыльца и оглянулся на меня с непониманием во взгляде. Незнакомец скрылся в одном из низких строений, по-видимому, служившим конюшней, не сказав ему ни слова. От растерянности я пожал плечами, не зная, что приказать Ваньке и остался сидеть, пытаясь решить с Новацким, что нам предпринять. Анастасия Юрьевна открыла уставшие глаза и вопросительно посмотрела на мужа.
— Приехали? — едва слышно спросила она.
— Вроде как, — отозвался он, оставаясь странно спокойным всю дорогу и сейчас. Весь гнев будто вышел из него после того взгляда незнакомца.
Я же не знал, как поступить. Стоило ли вылезти из саней и зайти в дом без приглашения? Или незнакомец все-таки проявит должное уважение хоть теперь и сопроводит нас в свое жилище с положенными почестями.
— Барин? — неуверенно подал голос кучер, продолжая ждать от меня приказа.
Я было открыл рот, но увидел незнакомца, вышедшего из строения, которое я посчитал конюшней. Он бодро дошел до нашего кучера и отдал ему распоряжения. А потом приблизился к нам, залез в сани и начал откидывать многочисленные одеяла и шубы с молодой Новацкой, которая со страхом посмотрела на мужа.
К моему удивлению Борис никак не отреагировал на подобное поведение незнакомца. Он остался сидеть и равнодушно наблюдать за действиями мужика, даже когда тот скинул последнюю шубу с Анастасии Юрьевны и грубо подхватил ее на руки. Девушка вскрикнула, но незнакомец не обратил на это внимания.
— Боря! Боря! — кричала Анастасия Юрьевна сквозь слезы, но Новацкий теперь сидел, смотря прямо перед собой как будто в забытье. Незнакомец с Анастасией Юрьевной на руках спрыгнул с саней, быстро взбежал по крыльцу дома и скрылся за дверью.
Я же сидел, пораженный произошедшей сценой. Чутье подсказывало, что мы совершили огромную ошибку, доверившись и последовав за незнакомцем. Я решительно не понимал перемены в Новацком. Куда подевалась его спесь? Прежний Борис устроил бы такую взбучку, если б кто-то позволил нанести ему подобное оскорбление. А теперь он сидел странно безучастный, будто случившееся его не касалось. Он не двигался, словно не собирался освобождаться от накидок и следовать в дом, куда неотесанный мужик только что уволок его молодую супругу.
— Борис! — окликнул я Новацкого.
Он перевел на меня равнодушный взгляд, от которого у меня озноб прошел по спине. Что-то случилось с другом после встречи с незнакомцем в поле.
— Борис! — громче крикнул я.
Новацкий наконец зашевелился. Я тоже принялся сбрасывать с себя шубы и одеяла. И хотя волновался за Анастасию Юрьевну и был уверен, что внутри дома ждет тепло, почему-то не торопился туда попасть. Даже кучер пришел нам на подмогу, заметив, как долго мы не вылезаем из саней. Мне стало стыдно, ведь он намучался больше нашего. К тому же я чуть не повалил его и не упал сам, когда наконец выбрался из саней. Мои ноги подкосились от долгого сидения. Затекли и замерзли. Требовалось время, чтобы разогнать кровь и заставить их работать.
Вместе мы спустили с саней тучную фигуру Новацкого. Не говоря ни слова, он поднялся по ступеням крыльца и распахнул дверь, из которой на снег пролился теплый желтый свет.
Я с непониманием проводил друга взглядом. В глазах Ваньки застыло изумление, но он ничего не спросил. Кучер не мог не видеть поведения незнакомца и как тот бесцеремонно поступил с Анастасией Юрьевной. Не мог Ванька не заметить и перемену в Новацком, всегда ругавшим мужиков на чем свет стоит, а теперь странно спокойного. Я же поблагодарил его и поднялся по ступеням, предупредив, что он может еще понадобиться и должен быть готовым отправиться в путь в любую минуту. Ванька кивнул и повел лошадей в строение, которое, как я предполагал, и оказалось конюшней.
В ушах еще звенела метель. А тело покалывало после долгого сидения. Дал знать о себе и желудок, который давно не видел еды. И все же я не торопился попасть в долгожданное тепло, нутром чуя, что там меня не ждет ничего хорошего. Но делать было нечего — я вздохнул и открыл дверь.
Я ожидал услышать крики и возню после нанесенного Новацкому оскорбления. Но меня встретила тишина. Дом оказался тесным и теплым. Низкий потолок давил на плечи, заставляя пригибать голову. Пройдя по узкому коридору, я сразу оказался на кухне. Хотя видел впереди еще несколько дверей. По-видимому, одна вела в спальню хозяина, а две другие в остальные комнаты.
Новацкий с женой уже сидели за столом, грубо сколоченным из дерева. Он лоснился от жира, давая понять, что не первый год находится в использовании и следят за ним плохо. По двум сторонам от него стояли лавки, что навело меня на мысли о наличии у незнакомца семьи. Сам же он восседал во главе стола и без своей шубы казался не таким широкоплечим, но все же крепким. На бычьей шее сидела голова с черными хитрыми глазками, которые то и дело останавливались на Анастасии Юрьевне.
Новацкий сидел, втянув шею в плечи и все с тем же равнодушным взглядом уставившись перед собой. Анастасия Юрьевна тоже показалась мне безразличной. Она сидела с прямой спиной и отсутствующим выражением лица. Кажется, они даже не заметили моего появления. Зато оно не укрылось от незнакомца.
— Заходите, Левин, — обратился он ко мне без должного почтения.
Подавив гордость, я без слов ступил в жарко натопленную кухню и сел на лавку напротив Новацкого с женой, чувствуя приятное головокружение, которое обыкновенно бывает у меня, когда я попадаю с мороза в тепло и наоборот.
— Дуня, Маша! Несите, — крикнул незнакомец.
В кухню зашли две неопрятные девки в засаленной одежде и с растрепавшимися волосами. По виду им было не больше семнадцати. Худые тряпки и давно немытый вид сильно испортили первое впечатление, но приглядевшись я увидел высокие скулы, пухлые губы и озорные глаза, делавшие лица очень симпатичными. Девки были похожи, по-видимому, сестры, но уточнять у незнакомца я не стал.
Не здороваясь и не улыбаясь, они заставили стол нехитрой едой и удалились так же быстро и неожиданно, как появились.
— Дочки мои, — объяснил незнакомец, накладывая в свою тарелку квашеную капусту, — сами мы неблагородных кровей. Так что кушаний заморских предложить не можем. Но что сами едим, тем и с вами поделимся, не пожадничаем, — улыбнулся он.
Мой голод дал о себе знать урчанием в животе. Но вид нечесаных девок пробудил гадливость, которая не давала взять хотя бы пару картофелин. Новацкий же напротив щедро накладывал себе в тарелку простую снедь. Не отставала от него и Анастасия Юрьевна, чем сильно удивила меня. Куда подевались их манеры? Почему Борис так спокоен и ничуть не оскорблен поведением незнакомца? Анастасия Юрьевна и вовсе должна сгорать от стыда и гнева после того, как ее силой стащили с саней.
— Чуть погодите и будет мясо, — сказал незнакомец, откусывая соленый огурец с громким хрустом.
Я оторвался от Новацкого и его супруги и перевел взгляд на незнакомца. Мы встретились глазами и по телу пробежала дрожь. Я не мог отвести взгляда, чувствуя, как в голове разгорается тепло. Ручьями оно растекалось по телу, добираясь до самых пальцев. Я чувствовал его странную пульсацию, вместе с которой мне становилось спокойно.
Наконец, незнакомец сам разорвал этот контакт, потянувшись за новым огурцом. Мне сразу стало зябко. Захотелось еще раз испытать то чувство покоя и тепла, которое принес его взгляд.
— Хотелось бы узнать ваше имя, — произнес я с робостью, непонятно откуда взявшейся в моем голосе.
— Называйте Степаном.
В кухню вошла одна из девок, в молчании поставив на стол несколько бутылок мутной жидкости.
— Ну давайте согреемся, — предложил Степан.
Растирая руки, он поднялся и разлил мутную жидкость по стаканам. Пахнуло крепким самогоном, который не был мне в новинку. И все же мутность его и зеленоватый цвет смущали.
— Уууух! — опрокинул Степан содержимое стакана в горло и занюхал рукавом рубахи.
Я посмотрел на Новацкого, который с покорностью выпил самогонку и даже не поморщился. Жуя огурец, он продолжал смотреть перед собой равнодушным взглядом. Мне показалось, будто он тронулся умом и находится сейчас не здесь, а в другом месте — в своих фантазиях. Я открыл рот, чтобы окликнуть его и привлечь тем самым внимание, но увидел, как Анастасия Юрьевна подняла свой стакан и выпила его содержимое. Я никак не ожидал подобного поведения от молодой Новацкой.
— Отчего ж не пьете, Левин? — спросил незнакомец, прервав мои мысли. — Иль брезгуете?
Я посмотрел на него и снова не смог отвести взгляда. В его глазах заклубилось синее марево. Оно окутывало меня, проникало внутрь, разжигая в теле уже знакомое приятное тепло.
Рука сама подняла стакан и вылила его содержимое в рот. Потом потянулась к миске с солеными огурцами, взяла один и заставила откусить.
Степан улыбнулся, синяя дымка в его глазах начала рассеиваться, но тепло из моего тела теперь не уходило. Я чувствовал его присутствие, даже когда незнакомец отвел взгляд.
— Самогоночка-то хорошо идет! — засмеялся Степан.
Ему никто не ответил. Новацкие продолжали жевать и пить подливаемый самогон. Я не отставал от них, хотя вовсе не хотел напиваться. Но тело будто не слушало меня больше. Голова работала медленно.
Когда в кухню опять заявились девки, моя рука шлепнула одну из них по заднице. Степан захохотал, а девица улыбнулась, бросив на меня дерзкий взгляд из-под густых бровей, и поставила на стол истекающий жиром ароматный кусок свинины. Как и обещал, Степан не пожадничал с угощением и разложил всем по большому куску. Мясо было мягкое, жирное и вкусное, но совсем не походило на свинину. Нежное, оно таяло на языке и почти не требовало разжевывания.
Девка, которую моя рука шлепнула по заду, так и вертелась рядом, то и дело подливая в мой стакан и наполняя тарелку. Вторая делала тоже самое для Новацкого и его жены. Впрочем, Анастасия Юрьевна скоро исчезли и я совершенно не понял, как это произошло. Туман в моей голове становился все гуще. Я давно уже потерял контроль над телом, но теперь боялся, что и сознание больше не принадлежит мне. И все же когда грязная девка залезла ко мне на колени и разинула страшную пасть без зубов и языка, я смог спросить:
— Что с ней стало?
Степан подскочил, видимо, не ожидая, что я все еще в состоянии говорить, посмотрел на меня долгим взглядом и ответил:
— Болтала много! Новацкий упал лицом в тарелку и громко захрапел, чем вызвал хохот девок и Степана. Мне же было совсем не смешно. Путаным сознанием я понимал, что меня ждет подобная участь, если я не прекращу пить. Но проклятая рука продолжала заливать самогонку мне в глотку. А грязная девка не ленилась подливать ее снова и снова.
Закончив хохотать, Степан поднялся и вместе со второй девкой вынес Новацкого, голова которого безвольно болталась. Я хотел помочь, но в очередной раз убедился, что тело больше не слушается разума. И все же я смог заставить свой язык спросить вернувшегося Степана:
— Кто вы? Что за чертовщина тут творится?
Девка засмеялась и спрыгнула с моих колен, а незнакомец сел на свое прежнее место и ответил:
— Дочки мои — пропащие, как и мамаша их.
Он положил локти на стол, облокотился и посмотрел на меня трезвыми серьезными глазами. Его голос доносился, как со дна реки.
— Извел я ее.
— Кого? — смог выдавить я из себя.
— Жену, конечно, кого же еще? А дочкам языки вот… Шоб не болтали.
Это было последнее, что я услышал. Думается, что потом моя голова с грохотом упала на стол, как давеча Новацкого.
***.
Очнулся я оттого, что задыхался. Перевернулся на четвереньки, и меня долго рвало съеденным и выпитым. Когда отпустило, я сел и услышал звяканье. Обыкновенно, такой звук бывает у цепей моих сторожевых собак, когда они бегают туда-сюда.
В нос ударил аромат навоза, железа и свежей соломы. Меня что же, оттащили ночевать в хлев? Я огляделся, но было слишком темно, чтобы что-то увидеть. Я пошевелился и почувствовал на ноге что-то тяжелое. Подтянул ее к себе и увидел на щиколотке широкий ржавый браслет, от которого в темноту тянулась толстая цепь с большими звеньями.
В соломе зашуршало.
— Борис? — крикнул я хриплым голосом, думая, что шевелится Новацкий.
Тишина.
— Анастасия Юрьевна?
Тишина.
Я всмотрелся в темноту и медленно пополз вперед. В соломе кто-то шуршал. Может, Новацкий ворочается, но не слышит меня спьяну? А Анастасию Юрьевну, наверное, в доме уложили. Не будет же Степан девушку в хлев отправлять. А сажать гостя на цепь будет? От этой мысли меня передернуло.
В соломе снова завозились.
— Борис?!
Тишина.
Я подполз к концу цепи. Она крепилась к штырю, загнанному в пол. Осмотрелся, но опять ничего не увидел в темноте, к которой никак не хотели привыкать глаза.
— Борис? — снова спросил я.
Тишина.
Я пополз вперед, пока не врезался головой во что-то мокрое и холодное. В нос ударил запах железа. Я задрал голову и вгляделся в темноту. То, что я увидел, заставило вскрикнуть и отползти.
На крюках висели руки и ноги, под которыми были черные лужицы крови. Одно бедро было обрезано до самой кости. Я вспомнил сочное мясо, которое ел накануне, удивляясь его вкусу, и меня еще раз вырвало.
Придя в себя, я остановил свой взгляд на двух головах, болтавшихся рядом с руками и ногами.
Мой кучер Ванька, видимо, кричал, когда прощался с жизнью. Лицо его было перекошено от ужаса, распахнутый рот зиял черной пустотой.
Новацкий же остался равнодушным, когда с ним расправлялись палачи. Я вспомнил, как он уронил голову на стол и как Степан с девкой куда-то оттащили его. Видимо, он так и остался в бессознательном состоянии после изрядного количества самогона. Но это и к лучшему. Он хотя бы не понял, что с ним произошло.
Сглотнув, я присмотрелся лучше, пытаясь разглядеть останки Анастасии Юрьевны. Но как не напрягал глаза, видел только четыре ноги, три руки и две головы. Зрелище это пугало меня. От мысли, что изуверы, обитающие в этом месте, могли делать сейчас с юной девушкой, холодный пот выступил на теле.
Солома зашуршала. Что-то кинулось на меня из темноты, обдавая зловонным дыханием. От неожиданности я повалился на спину и закричал.
Но это не испугало и не остановило нападавшее животное. Оно продолжало кидаться, шипя и стуча зубами. Я услышал звон цепи — значит, оно тоже привязано. Это давало надежду, что оно не сможет до меня дотянуться. Рассмотреть его не получалось. Я отполз подальше и замер.
Животное затихло. Я увидел, как оно отходит, скрываясь в одном из загонов, и успокоился насколько это было возможно. А потом стал рассматривать помещение привыкшими к темноте глазами.
Оно походило на скотный двор. Окон не было совсем. С левой стороны осталось несколько загонов, в которых обыкновенно держат свиней. А с правой висели останки Новацкого и моего кучера.
Противоположную стену разглядеть было трудно, но там угадывалась дверь. Нужно было дойти до нее и попытаться открыть. Вот только как быть с кинувшимся на меня животным?
От мысли, что меня оставили в живых, чтобы разделать на куски позднее, когда закончится мясо, которое сейчас висело на крюках, стало страшно. Но одновременно я испытал и облегчение, понимая, что в таком случае животное здесь, чтобы охранять меня, а не рвать на части, и, значит, его цепь не позволит до меня дотянуться.
Я унял поднявшуюся панику и медленно пополз к двери, стараясь как можно меньше шуршать соломой.
Животное резко выскочило из загона и полоснуло меня по лицу острыми когтями. Щеки обожгло болью. Из глубоких царапин потекла кровь. Я крикнул и отбежал к стене.
От запаха свежей крови животное пришло в бешенство. Оно припадало на задние ноги, тянулось ко мне передними, шипело и щелкало зубами, издавая странные гортанные звуки. Я никогда не видел такого прежде. Животное походило на лысую собаку, но приглядевшись лучше я понял, что это человек. От ужаса я забыл, как дышать.
Шею человека опоясывал железный ошейник, от которого тянулась крупная цепь, уходящая в загон. Вместо ступней были затянувшиеся кожей обрубки. Как будто ступни отрезали, чтобы сравнять ноги по длине с руками и сделать передвижение на четвереньках удобнее. Кисти с длинными ногтями, больше похожими на когти, остались. Человек хищно перебирал ими, иногда выбрасывая одну вперед в тщетной попытке достать меня. На лысом черепе было несколько скудных локонов, развивающихся при каждом движении. Но больше всего меня поразили груди, болтающиеся, как скисшие помидоры. Только теперь я обратил внимание на заросший густыми черными волосами кустик между ногами и понял, что передо мной женщина.
От отвращения и ужаса я отполз к самой стене и вжался в нее. Женщина зашипела и попятилась в свой загон. Пробыла она там недолго, вскоре появившись с куском мяса в пасти. Это выглядело неестественно и тошнотворно. Женщина тащила мясо, как животное, обхватив его зубами. Усевшись, она начала есть. Я отказывался верить в то, что видели глаза, но это была человеческая рука, оторванная ниже локтя. Теперь стало понятно, почему на крюках их висело всего три — четвертую отдали этой твари.
Меня вырвало. А тварь равнодушно посмотрела на это, продолжая поглощать сырое мясо, отрывая куски зубами, как животное. Что могло сделать из человека такое? Я смотрел на ее ошейник и на свой браслет на ноге и трясся от ужаса.
Внезапно хлопнула дверь, заржали лошади, послышались шаги. Тварь замерла, прислушиваясь, а потом вернулась к своему занятию. Значит, мы были не в скотном дворе, а лишь в одной из его комнат. Возможно, противоположную стену с дверью установили специально, чтобы отгородить часть строения в качестве жилища для несчастной, бывшей когда-то человеком, или чтобы скрывать под видом конюшни свою адскую мясную лавку.
Мне ужасно хотелось крикнуть. Попросить о помощи. Но я понимал, что это глупо и может принести только беду. Поэтому решил тихо дождаться, пока явившийся покормить или осмотреть лошадей уйдет.
Наконец, за стеной стихло. Тварь продолжала равнодушно поедать руку Новацкого, как будто ничего не произошло. Неужели человечина была ей по вкусу? Или голод вынудил ее есть? Хотя по внешнему виду трудно было судить, что женщина пребывала в здравом рассудке. Скорее, наоборот, она давно его потеряла, сидя на цепи в этой тюрьме без света. Я вспомнил, как Степан рассказывал что-то про жену, которую извел. Неужели это она? Муж сошел с ума, искалечил ее и заковал в цепи, а потом наблюдал, как из человека она превращается в животное? А дочкам отрезал языки, чтобы они не смогли рассказать? Подобное просто не могло уместиться в моей голове.
Я вспомнил об Анастасии Юрьевне и мысль эта опалила сознание. Что Степан с ней сделает или уже успел сделать? Я тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Пока я сидел здесь, я не мог помочь даже себе самому, не говоря уже об Анастасии Юрьевне. Выход мне виделся только один. Обойти женщину на цепи и открыть дверь, за которой лошади.
Я собрался, встал и на трясущихся ногах сделал несколько шагов в направлении женщины. Она не обратила внимания, продолжая глодать руку. Я сделал еще несколько шагов, а потом почти дошел до торчащего из пола штыря и остановился. Женщина все также объедала конечность, не поднимая на меня взгляда. Вблизи ее вид вызывал еще больше ужаса и жалости. Грязная и голая, она сидела на соломе. Теперь я был уверен, что рассудок давно покинул ее, оставив только низменные желания. Но от этого она не перестала быть человеком. Смогу ли я убить ее? Задушить цепью? Иного выхода у меня не было.
— Эй! — крикнул я.
Женщина посмотрела на меня. Увидела, что я подошел близко к тому месту, где ей удалось меня поцарапать в прошлый раз, и отложила руку. Ощерив черно-коричневые зубы, она захрипела и поднялась на четвереньки, готовясь к прыжку.
Я собрался и сделал шаг вперед. Женщина кинулась на меня. Цепь дернула ее назад и она упала на спину. Я набросился, надавив своей цепью ей на горло. Она же вцепилась острыми ногтями мне в спину. Я едва не выпустил цепь от боли. Казалось, что ее ногти достали до самых ребер. Но осознание, что, дай я слабину, она разорвет меня на части и съест по кускам, не дало совершить ошибки. Я надавил на цепь с новой силой. Последней, что осталась во мне после пьяной ночи и пробуждения в этом страшном месте. Женщина забила обрубками ног по полу, глаза ее закатились, но руки не ослабили хватку. Я давил и давил, чувствуя, как немеют кисти, как цепь начинает скользить в них мокрая от пота. А потом услышал треск. В лицо брызнула кровь. Цепь сломала женщине кадык, продавив глотку. Спину перестало рвать когтями, руки женщины упали на пол. Я слез с нее и пополз в сторону двери. Каково же было мое удивление, когда цепь не позволила мне дотянуться. Я совсем про нее забыл.
Понимая, что снять браслет с ноги не получится, я вернулся к штырю и начал его расшатывать. Сначала он поддавался неохотно, но скоро с легкостью ходил туда-сюда, пока не дал вытащить себя из деревянного пола. Я покрутил его в руке и понял, как открыть дверь. Подошел к ней, прислушался. Лошади с той стороны тихонько храпели и жевали сено. Я толкнул дверь и замер. Жевание продолжалось. Я боялся привлечь Степана или других людей громким ржанием животных. Но, видимо, лошади или не услышали или им было все равно.
Я сильнее надавил на дверь, упершись одной ногой в пол. Получилась небольшая щель, но этого хватило, чтобы вставить в нее острый конец штыря. Я давил на него всем весом, пока дверь не затрещала, а потом распахнулась, и я повалился ничком, но успел подставить руки. Лошади, конечно, заржали в стойлах. Но я замер на месте и они скоро успокоились. Я отдышался и медленно поднялся...
Окончание в комментариях.
Автор: Анна Шпаковская Оригинальная публикация ВК.
