2я часть.
По дороге к бабушке в тот последний к ней приезд ещё осенью Женя задержалась у друзей в Екатеринбурге: с Ирой они познакомились относительно недавно через общую подругу, Женину однокашницу по университету, и внезапно подружились на почве общей темы – любви к женатому мужчине. С той разницей, что у Жени с тем Олегом не было ничего, Ира же вышла таки замуж за своего возлюбленного. У них-то Женя и остановилась на неделю.
В квартире, кроме трёх домочадцев – у Иры был сын от первого брака, – жила (если это можно назвать жизнью) великолепная чёрная кошка, длинношёрстная, с переливающимся, чуть не как перо павлина, хвостом-веером и манишкой вокруг шеи.
Кошка, несмотря на не март – просто горожане не слышат почему-то это осенью – всё-таки просила кота. Непрерывно, 24 часа в сутки. Неизвестно, когда она сама спала. Ходила с круглыми, как две луны, глазами, издавая гортанный вой, и тёрлась и кувыркалась везде и обо всех. Если её кто-то отсылал от себя, она переходила к другому.
Во второй будний день, когда дома больше никого не было, Женя улеглась на ковёр, положив перед собой книгу. Кошка подползла к ней. И её утробные звуки совершенно диссонировали Жениному занятию. Книга была не просто книга, а Писание.
Женя обернулась на кошку, которая пристроилась к её ногам. Посмотрела прямо в сумасшедшие два жёлтых блюдца и твердо сказала:
- Прекрати! (кошка замолчала). Я тебя вполне понимаю. У меня точно такие же проблемы. Я же не ору! - Животное выслушало, не отводя глаз, и затихло совсем и промолчало целых 2 часа…
Позже, по другую сторону зимы, мартовским теперь уже днём, живя последние дни с бабушкой – Женя еле сдерживала раздражение на неё.
Поводы, конечно, были – обычные: наверное, те же крошки со стола – смахиваемые бабушкой прямо на пол – только не понятно, зачем для этого брать тряпку в руки? – а не смахнуть прямо так рукой? – которые потом скрипели под ногами и приходилось 5 раз в день – безо всякого преувеличения – мести пол. То ли выключенная Женей пожизненно горящая конфорка, потому что бабушка так экономила спички. Это, наверно, мы все понимаем и очень сочувствуем, эффект войны и раскулаченного детства. Но столько лет прошло! И я-то почему должна дышать газом круглые дни?!.. То ли вечное кругом любопытство – что готовишь, что ешь, что не ешь, почему не ешь… в общем, Женя ушла в ванную, чувствуя, что сейчас разорётся. И будет плохо. Обе почувствовали. Бабушка ушла в дальнюю комнату.
Женя села на край ванны и заглянула в себя. А что такое – так чересчур худо как-то? Что-то клокотало внутри и рвалось наружу. Что? Она отключила контроль мыслей, подождала. Хотелось – просто орать. Бабушка не при чем. Вообще – орать. Ну, хорошо… Женя дала себе волю орать, шёпотом, под шум воды из крана на всю мощь, но сильно, как хотелось…. Часть напряжения спала. Дальше…. Почему орать-то?.. Изнутри рвался, распирал её всю какой-то дикий ор, переходящий во – что? В вой? Что это со мной?..
И из самого естества, из нутра, из клеток выплыла… та кошка, которой она всего каких-нибудь 5 месяцев назад столь уверенно патетично сказала: «Я же не ору!»…
…Женя засмеялась. «А ты думала, ты – не самка?.. Ну, да, ты же и кошку заставила замереть в благоговейном трепете... Но не стоит возвышаться. Из праха земного сделана – в прах её и войдёшь».
***
Я не знала бабушкиной истории…
Эту историю мы узнали незадолго перед бабушкиной смертью. Бабушка, то ли растроганная Алькиным уходом за ней, больной: та, «нисколько не брезговал», мыла её всю везде, переодевала и прочее, – каждый раз рассказывала бабуля Жене, то ли просто под конец жизни смягчилась, и поведала Альке историю своего замужества…
Разговор двух душ. 1я часть главы:
Она любила одного молодого человека, и он любил её. Они поссорились. А бабушка наша – гордая. Тот уехал на долгое время в Уфу. Бабушка ещё сильнее оскорбилась, и вышла замуж за другого – за нашего дедушку.
Они всего месяц были знакомы. То есть они знали друг друга до этого, но не общались. Дед был видный, привлекательный мужчина. Бабушка тоже пользовалась успехом.
Когда они впервые вошли… это даже не дом – по дедовым фотографиям тех лет я не представляла, что могут быть такие условия: сам дед выглядел очень респектабельно, всегда в элегантном костюме и при шляпе. Бабушка после ЗАГСа вошла в комнату, где при помощи штор размещались – все: её новоиспечённый муж - наш будущий дед - он был старшим сыном, его родители, брат, две сестры, которые скоро, правда, вышли замуж и ушли, вернее, уехали с мужьями – в Сибирь.
И когда она вошла… И поняла, что она сделала. И что это будет за жизнь. И дело было не в комнате с кучей народа – у бабушкиной семьи было все то же самое. Дело в том, что это – не её жизнь. И чужая куча народа… И чужой мужчина будет её мужем…
Но что? Уйти назад? Сразу развестись?! А дальше?!! Это же позор какой!!!
Она взяла себя в руки, сжала губы и шагнула – в свою такую семейную жизнь. И так и прожила – сжав губы и держа себя в руках, периодически срываясь на крик: «Всю жизна мне испортил!»
Может быть, дед заслужил эту фразу. Он знал, что она любила другого. Но ему льстило, что она выбрала его. Нам-то его было жалко: мы не знали их взрослых историй.
Свою гордость бабушка пронесла сквозь всю жизнь. В самых разнообразных вариантах.
Помню бабушкин рассказ, как одна женщина усмехнулась над чьей-то из их семьи – сестёр ли её, детей ли уже – бабайской одеждой. Бабушка ничего не ответила. Спустя время, сшила платье-костюм с обложки журнала мод, а шила она отлично – это был один из её источников дополнительного дохода. Пришла к той женщине и спросила: «Ну, как тебе эта бабайская одежда?» Это характерный пример бабушкиной гордости. А на всех фото она всегда действительно одета и пострижена и причёсана по моде тех лет. Нигде на фотографиях до старости её нет в платке.
В момент этого её воспоминания, я бабушку недопоняла чисто эмоционально: мне показалось это мелким, даже глуповатым. Но где мне было понимать! Роль в становлении этой гордости сыграло многое. Когда их семью раскулачивали, бабушке было уже 14 лет. Жили в ИТК и назывались «нацменами». За что-то нужно было держаться, чтобы выжить, не потерять себя и не упасть духом.
Одна гордость питала другую, и сложно, конечно, выпутаться и разобраться, какая помогает жить, какая – мешает счастью…
Своего отца бабушка очень уважала и почитала. Он был, видимо, очень крепким хозяйственником, всегда знающим, что и как сделать, много могущим как нормальный мужик. А дед был философ и поэт – в душе. С ним даже произошла такая романтично-драматичная история. После фильма «Гамлет» со Смоктуновским он шёл в сумерках домой. И так глубоко задумался, что не видел, ни где сам идёт, ни кто куда едет. И остальную часть жизни прожил без половины желудка и трети лёгкого. С бабушкиной крестьянской закваской, это было, видимо – не то… Смешно и будто не за что уважать. Хотя дом он с сыном вдвоём построил, и она это всегда помнила. Но больше помнила как-то потом – когда дед умер.
Я не знала этой истории. Её даже мама не знала. Но почему-то с тех пор, как я вообще стала мечтать о любви, меня неизменно посещала сопроводительная этим мечтам мысль, даже не мысль, а словно пережитое чувство – что гордость губит любовь.
А ещё – не помню предмета раздумий и повода: судя по пейзажу за окном троллейбуса, где у меня вдруг возникла эта мысль – голый ряд одинаковых тополей на фоне полузаснеженной-полузамёрзшей земли газона – это была поздняя осень, почти зима первого курса университета, и я просто ехала утром на учёбу. Я подумала, что кроме личной кармы души, у женщин, видимо, есть ещё какая-то клеточная карма рода, и вдруг сильно ощутила, что мне нужно прожить как-то не так, как было в нашем роду.
И я очень боялась поступить так же, как бабушка – не зная ничего о ней. Почему-то постоянно представлялась эта картина – обида, разрыв, задетая гордость – и постоянный слёзный вывод: нужно выбрать любовь, только пожалуйста, пусть я выберу любовь.
Но выбирать пока было не из чего.
А гордость, не знаю – кармическая, клеточная, личная, родовая – взросла иного рода. А вернее жила – параллельно и безотносительно этим мечтам и выводам. Что нужно быть спокойной, свободной, независимой от таких чувств, вообще – от страстей, вообще – от привязанностей.
Моя сексуальность и моя эмоциональность – две язвительные насмешки над этой мною-какая-должна-быть.
Независимо от меня самой, меня реальной, во мне жил образ отрешённости, чистоты, свободы и… сдержанности? – да нет, это слово не причём. Должно быть нечего сдерживать. Из истории древнегреческой философии мне нравилось слово: атараксия – безмятежность чувств. Наша учительница литературы говорила: «Жания – сама невозмутимость».
Самое интересное – многие верят в меня такую – отрешённую. И поражаются мне другой: эмоциональной, шумной, общительной. Ровно так же как те, кто узнал сначала другую – не принимают первую.
А мне что делать? А мне приходится жить с обеими. 365 дней в году, 24 часа в сутки.
Бабушка сравнивала деда со своим отцом, и дед никак не дотягивал. А когда он умер, бабушка вскоре заболела. Ей становилось все хуже, хуже… Пока не обнаружили рак. Тогда ещё не было книг по метафизике болезней, но, глядя на неё, я подумала, что она стала корить себя за деда. Это было видно. Она страдала о невозвратном. Никто не видел их хороший отношений, не помнил. Но, может быть, они и были…
И только годы спустя бабушка позволила вернуться к себе самой, к своей непрожитой любви…
Дорогие друзья! Благодарю вас за то, что дочитали до конца. Буду вам очень признательна: Ваша подписка и лайк весьма помогут развитию канала. Благодарю вас.