Ламентация
Часть Вторая. Сентябрь - Октябрь 1996 года
...У окна высокое ветвистое дерево, рядом с
крапивно-зеленой пинией... Каждый раз, входя
в комнату, наталкиваюсь на золотые блики
его листвы и каждый раз обманываюсь, думая,
что это солнце осветило его. Но это оно
светит само, своими погибающими и
напоследок вспоминающими о солнце
листьями...
...Минуло полгода, и я опять ненадолго поселился в Сикокс Хит.
Знакомей стали дороги... Порядочно исколесил я за это время юго-восточный, самый вкусный ломоть страны, и уже довольно прочно держал на экране воображения его карту, с основными известными мне городами и деревнями, что не уступают и прочим городам...
Солнечным субботним днем я разгрузил свою поклажу и, вздремнув с полчаса, отправился, посвежевший, в замок Скотни, неподалеку от Флимвелла. Не было, наверное, другого такого места в Англии, которое с 1972 года я проезжал бы так же часто, как это, а между тем только вот сейчас я собрался здесь побывать, да и то потому, что на другой день замок закрывался для посещений на всю зиму.
Поодаль от старого замка, но выше, на холме, стояло новое здание, тоже, конечно, именовавшееся замком. Это было частное владение, на что неназойливо указывали низенькие таблички с надписью Private. Я спустился к реке Бьюл, к развалинам старого замка. Он был окружен рвом с водой и находился в узкой долине между холмов, с которых мог легко поражаться орудийным огнем. Не знаю, потому ли или по какой-то другой причине (в замке я увидел остатки - похожие на ржавую печную трубу - немецкой ракеты “Фау-1”), но разрушен он был порядочно.
Благодаря этим руинам, этим аккуратным, словно для съемок фильма студии “Гейнсборо” аранжированным обломкам стен, увитым плющом и диким виноградом, замок был удивительно симпатичен, по-английски уютен. В нем оказались даже потайные помещения, скрупулезно указанные на схеме. Выворачивая шею, я заглядывал в узкие лазы. Там скрывались чьи-то значительные лица, раздавался сдавленный шепот и смех тайных свиданий, неудавшихся заговоров, мелких тривиальностей средневековой жизни...
Мне не хотелось уходить. Я осмотрел замок внутри (он был вполне пригоден для жилья), обошел его вдоль рва, постоял на мостике через узенькую, чистенькую речку Бьюл (неподалеку, по ту сторону шоссе А21 было огромное, наполненное ею водохранилище), нашел на полянке несколько яблок-дичков, похожих на китайку, съел их, повстречал группу галдящих голландцев, расположившихся около безобразной абстрактной скульптуры...
Вечером, вернувшись, я выглянул из своего окна на третьем этаже. В дальнем конце поляны тихо крался среди кустов Его Превосходительство с ружьем и в демаскирующей его белой сорочке... Он напомнил мне персонаж из мультфильма, кажется, под именем Казу, мне стало смешно и я отошел от окна, чтобы не выпасть в него от смеха.
На другой день я ездил на воскресный базар в Килндаун, купил там “Апокрифы” и милейшего дельфиненка из бронзы. Из Килндауна хорошо виден Гаудхерст, стоящий на высоком холме к северо-востоку, видна его мощная церковь, возле которой находится гостиница, где давным-давно выследили и схватили свирепую шайку контрабандистов. К югу от Килндауна, на другой стороне соснового заповедника Беджбери, издалека видна огромная замысловатая радиомачта...
Во второй половине дня поехал в Рай, был на пляже Винчелси, купал своего дельфиненка в прибойной волне, потом купался сам... Долго пришлось идти по мелководью. Было воскресенье 15 сентября. Никто больше не купался, вода была - для англичан - холодноватой...
Четверть века назад я приезжал сюда один, на весь день, лежал в тени огромных брусьев, курил, читал, дремал, грезил, ел паштет из гусиной печенки с кокетливой долькой апельсина сверху, пил чай из термоса... То стихотворение, посвященное Нике, оно отсюда, отсюда...
Был в то же воскресенье возле церкви, на дороге между Раем и Хокхерстом. По полю прошел человек с собакой, да потом, когда я уже уезжал, во двор въехало красное “мини”, а так одни овцы да я... Прошел к пруду, вокруг которого растут дубы... Далеко, на горизонте, поднимался воздушный шар, он казался громадным... В долине лежал мирный городок Писмарш. В церковь мне так и не удается зайти, она заперта и предупреждает, что электронно защищена от воров. Ну да бог с тобой...
В поместье буйствует ежевика, объелся ею... Вот уже два раза набрал по горсти маленьких подберезовиков, хозяйка, Валентина Никаноровна, женщина русская и добрейшая, жарит мне их “с лучком и картошечкой с огурчиком”, я толстею, как на дрожжах, но устоять не могу. Нашел два белых, среди хвои, на открытой поляне, долго сомневался, белые ли это, уж очень необычно выглядели они из-за сухой погоды. Возможно, это были моховики.
Целый день совсем не выходил из своих комнат, писал. Хозяева забеспокоились, зная мою обычную непоседливость, пришли проверять, жив ли я, все ли со мной в порядке.
То и дело сажусь перед окном, смотрю на холмы... Они так напоминают Грузию... Вон даже в линейку стоят пирамидальные тополя. Интересно, писал ли я об этом в марте... Оказалось нет, не писал, но уже думал, наверное.
Пытаюсь разобраться в созвездиях. Узнаю свой любимый Орион, его огромную алмазную бабочку с перетяжкой из тройки звезд (на самом деле это “пояс охотника”), проплывающую рано утром с востока на запад. Наизнанку вывернутая луна (в фазе роста) лежит на верхушках сосен. Проносятся вызывающие во мне некоторое внутреннее напряжение летучие мыши.
Во второй раз за лето посетил поместье Редьярда Киплинга “Бейтмен” в пятнадцати километрах от нас, под Бурвешем. Приехал к вечеру, как-то по-домашнему, по-свойски, уже зная, где что. Так печально не хватало хозяина... В комнатах английские старички и старушки от “Национального Треста” охраняют память великого соотечественника. Постоял в его кабинете, окна которого выходят на север.
В спальне несколько минут был один, никого больше там в это время не было. На тумбочке у кровати графин - стеклянный - с водой, стакан... Едва ли с того времени. На комоде туалетные принадлежности, несколько флаконов с одеколоном. Огромный чемодан с выдвижными отделениями. Много путешествовал господин Редьярд Киплинг. Под окном батарея водяного отопления, но видно, что современная. Холодно ему, должно быть, было, подумал я и о спальне, и обо всем большом каменном доме постройки начала 17 века, принадлежавшем владельцу металлургического завода, отливавшего пушки для королевского флота.
Он рано вырос и рано состарился. В пятнадцать лет уже с усами, а на фотографии с Георгом V во Франции - совсем, совсем старик, хотя ему немногим более пятидесяти... Но это, верно, после 1915 года, после известия о том, что без вести пропал, погиб служивший в ирландском полку сын Джон. В церкви св. Варфоломея в Бурвеше на поминальной плите есть и его имя...
Срисовал висящую внизу схему с указанием мест, упомянутых в “Puck of Pook Hill”. Потом был у водяной мельницы, где до сих пор в крошечном сарайчике сохранился установленный еще Р.Киплингом электрогенератор и кое-какое оборудование к нему. В паутине, но сохранилось же.
Видимо, после смерти сына он стал нелюдим, замкнулся, совсем посуровел. У него был этот клочок любимой им английской земли, был удобный “Роллс-Ройс”, были его ружья, его дальние и долгие путешествия. Как вас не хватает здесь, господин Киплинг, с вашими моржовыми усами, мохнатыми бровями, в небрежной помятой одежде, с вашим гениальным умом и талантом и не очень известными миру странностями. Как, в сущности, нелепа без вас вся эта музейность... Как нелепы эти чужие старушки в вашем кабинете и спальне.
Мне кажется, я приезжаю сюда с подсознательной сумасшедшей надеждой - а, может быть, он встретится мне случайно, у пруда или в дальнем углу сада, у пастбища, где он, верно, любил сидеть на скамейке подальше от всех.
В гараже, где стоит в прекрасном состоянии его последний “Роллс-Ройс”, выпуска 1928 года, я увидел в стеклянной рамке копию формуляра на владельца автомашины. Там был и адрес, конечно. А что если написать, мелькнуло у меня в голове, нигде не ответят, а в Англии даже покойников вежливость заставит, пожалуй, ответить...
В прекрасно оснащенном магазинчике “Национального Треста” при доме-музее (как жутко это звучит!) было множество книг Р. Киплинга. Я долго рассматривал их (к стыду своему я так мало читал его), купил сборник поэзии (всей!) за смехотворные два фунта и, конечно, “Puck of Pook Hill”.
Возвращаясь в Сикокс Хит по любимой мною дороге Хитфильд-Херстгрин (вечером солнце светит в спину, с запада) я подумал о том, что, пожалуй, после Великой Войны 1914-1918 гг. и распалась связь времен, сломалась преемственность поколений английской аристократии. Отцы не уберегли детей от гибели и не простили этого себе, а дети, которые уцелели, поняли, что отцам нельзя больше доверять править Империей. И они были правы. Но спасти Империю уже нельзя было...
17 сентября 1996 года
Мне думается, пристрастие англичан, в частности, к вычурным названиям “пабов”, их склонность к причудливым сложностям в церемониалах, политическом устройстве, играх (чего стоит один крикет), да вообще во всем, скрывает, в сущности, какое-то детское, трогательное, наивное, но совершенно не развитое, как бы даже окостеневшее на этой детской стадии мышление, которое подлинную живую сложность и глубину мысли подменяет всяческими внешними выкрутасами, маскирующими внутреннюю бесплодность интеллекта и души. Какая безжалостная и, наверное, несправедливая мысль...
18 сентября 1996 года
Что это? Зачем я пишу все это, отрывая драгоценные - для меня - часы от своей жизни? Да очень просто... Жалкая попытка удержать уходящую жизнь...
За три-четыре дня в марте я столько объездил. Сейчас меня не тянет никуда. Тому много причин. И та, что юго-восток мною изрядно исследован, за новыми впечатлениями надо отправляться далеко, в Дорсет, Сомерсет, Девон и дальше. И та, что я устал... И та, главная, что мне хочется тихой, интимной встречи - прощания с этой страной... Не на званом обеде, а на кухне, среди своих, когда гости разошлись и можно поговорить, не пряча свои мысли...
И та, тоже главная, причина, что не хочется нарочитости, заданности этого прощания - ах, то и это еще надо сделать... Просто расположена душа пожить в этой стране несколько дней одна, пожить на прощанье... Вот и все... Именно так - не попрощаться, а пожить на прощанье...
Есть, впрочем, и еще одна причина. Меня подавляет это изобилие соборов, церквей, замков, поместий, садов, неисчислимое множество других непременных достопримечательностей. Подавляет. Я собрал стопы и стопы проспектов, рассортировал их, но, в сущности, они отталкивают меня. Сколько ни старайся, все равно не успеть увидеть даже и сотой доли. Перед смертью не надышишься...
Поэтому здесь, на отпуске, наверное, последнем в Англии, я позволяю себе делать в основном то, к чему лежит душа...
Мне полюбилось ходить вечером, ближе к закату, возле изгороди, выходящей на хлебное поле. За ним видна красная кирпичная ферма, лес, а затем сразу небо с закатным солнцем. Один раз видел перистые следы от трех летящих в разные стороны лайнеров. Будто кто-то бросил, куда попало, зов о помощи. За редкими деревьями сквозило безнадежно пролитое гранатовое вино заката...
Полтора года назад, в феврале, через два с половиной месяца после третьего, совсем уж нежданного приезда в Англию, я тихонько шел ночью по этой дороге, под черными ветвями и холодными звездами, с затаенным восторгом отчаяния от последней моей, погибшей уже любви, и доставал душой из вселенского воздуха стихи о ней, зная, что и они скоро кончатся, иссякнут, и я останусь совсем один...
Вот и 21 сентября, в субботу, опять здесь ходил... Осеннее равноденствие как переломленный ровно надвое каравай хлеба... Первая половина была соленой... Вторая его половина будет горькой...
В понедельник 23 сентября проснулся отдохнувшим. Совершил то, что я называю “прыжком леопарда”. Собрался в путь с некой спрятанной мыслью. И понесла меня Серая Волчица...
В 8.00 прошли ворота усадьбы, в 8.15 - Бурвеш (9 миль), в 8.22 - Хитфильд (16 миль), в 8.40 - Полгейт (25 миль), вышли на А27, в 9.05 - Льюис (35 миль), в 9.33 - Арундел (62 мили), в 9.50 - Чичестер (72 мили), вышли на М27, в 10.05 прошли Портсмут (105 миль), в 10.20 - Саутгемптон (120 миль). С 10.50 до 11.10 - остановка на завтрак. В 11.45 прошли Дорчестер (160 миль), вышли на А35, в 12.45 прошли Хонитон (195 миль), перешли на А30, теперь уже до конца. В 13.00 - Эксетер (210 миль), в 13.45 - Лонсестон (260 миль), в 14.00 - Бодмин (275 миль), в 15.00 - Пензанс (325 миль), в 15.15 - Лэндс Энд (335 миль).
Это было славный прыжок. 335 миль за 7 с четвертью часов почти беспрерывной гонки... Скорость около 50 миль в час.
Мы пересекали реки, текущие к морю: Арун, Стур, Оттер, Тамар, другие... Мы видели длинные прекрасные долины в сизоватой дымке сентябрьского дня. Поля с коровами и дороги, снабженные специальными светофорами для их перехода. Высокие узкие башни кельтов, как в Ирландии и как в Сванетии...
Особенное впечатление: две группы белоснежных вышек с трехлопастной крыльчаткой - генераторы ветроэлектростанций. Они показались мне ветряными мельницами, просящими прощения у Дон Кихота и умоляющими его о возвращении...
На Лэндс Энд я заехал в уединенный залив Сеннен, спустился в маленькую деревушку. Вода была прозрачна, Атлантика спокойна...
Угораздило меня зайти в заброшенный ДОТ... Внутри было замусорено, от стен веяло холодом... Выбираясь обратно, я не рассчитал, видимо, от усталости, и с маху влетел лбом в низкую притолоку, набил тут же вздувшуюся шишку, в голове загудело.
Не преминул заехать в приглянувшийся мне Пензанс, не в последнюю очередь из-за одноименных пиратов комической оперы Гилберта и Салливана. Остановил Серую Волчицу возле поминального креста-обелиска: “За Короля. За Отечество. За Бога. За Честь”. Крест стоял на самой кромке. Я спустился по валунам к воде, зачерпнул, выпил. Я так загадал...
В 20 милях за Пензансом я добавил корма Серой Волчице на автостанции “Essо”. Был уже шестой час, быстро темнело, предстояла такая длинная ночная дорога обратно.
Все же я заехал в Бодмин, поднялся на вершину холма с высоким обелиском. Второпях перекусил ржаной лепешкой с подкрепляющим напитком, приготовленным по собственному рецепту: много какао, овомальтина и много-много меду.
И еще одно сильное впечатление поездки. Вместо “Зверя Бодминских Болот” на поле неподалеку встретилась лошадь. Увидев меня, она доверчиво ко мне подошла. Тронутый, я угостил ее ржаной лепешкой. Она брала ее своим мягкими большими губами, печально жевала. Время торопило меня. Прощай, лошадь, прощай, прощай, лошадь...
Был в Лонсестоне, восхищался видом на долину в сторону севера. Над городком гордо возвышались развалины круглого замка с флагом.
Мои попытки разыскать замок в Оукхэмптоне оказались безуспешными. Он был скрыт в густой чаще деревьев, растущих на холме. Я забрался в узкий тупик. Навстречу мне выехал нетерпеливый англичанин, сзади подъехал второй. Выбираясь из этой кишки задним ходом, я слегка скребнул своим зеркалом стоящую у тротуара машину и, наконец, вырвался из загадочного городка.
Не тут-то было. Мне пришлось вернуться в него опять, поскольку только через него лежал выезд на дорогу А30...
Как я не люблю ездить ночью. Хорошо, если удается пристроиться кому-нибудь в хвост, но одни едут слишком быстро, другие едва плетутся. Встречные фары... Ограничение скорости. Смена дорог, и как бы не пропустить нужную тебе. И не выскочил бы какой-нибудь растяпа на проезжую часть...
Самое тяжелое - укачивание, засыпание. Tiredness kills,*) предупреждают плакаты. Если заснуть на две-три секунды, считай, уже не проснешься, или проснешься калекой. Больше не надо, достаточно двух-трех секунд. Руки моментально расслабляются на руле, отпускают его, и все...
К счастью, я хорошо выспался (иначе бы и не поехал в такую даль с возвращением в тот же день). Да и напиток с щедрой заправкой какао, и двухсотграммовая плитка шоколада помогли изрядно.
К тому же я слежу за тем, чтобы машина проветривалась свежим забортным воздухом. Задремываешь еще и из-за нехватки кислорода, излишнего тепла в салоне...
В общем я неплохо прошел всю дистанцию, правда, скучновато было. Иногда включал “Modern Talking”, но почти тут же выключал. Все же это отвлекает. А при 80 км в час на узком извилистом ночном шоссе не до отвлечений.
К концу пути, где-то на последней сотне миль (я был уже на своей территории, в Сассексе) доняла спина. Она немела, ныла, искала другого положения, хотела, так сказать, прилечь на спину.
Мы с Серой Волчицей въехали в ворота Сикокс Хит в 23 часа 23 минуты. На одометре было 678,1 мили - 1080 км. Но это - не для каждого дня... Впервые на протяжении одних суток я покрыл такое изрядное расстояние.
Хозяйка приготовила мне любимых малосольных огурчиков. Я их жадно стал есть, меня немножко мутило, голова болела от нешуточной контузии о бетон ДОТа...
И все же, верный своей бессоннице, я проснулся уже в четыре часа. Встал, обнаружил в западном окне огромный четырехугольный парус какого-то созвездия. Определил, что это был Пегас.
Итак, я в прекрасной компании. В одно окно, что на юг, смотрит великолепный Орион, в другое, которое на запад, Пегас... Пытаюсь разыскать своих Близнецов, слева сверху от Ориона. Не удается, не могу достаточно далеко высунуться из окна.
Справа начинается непонятное кружение разноцветных огоньков. Видимо, это вертолеты королевских ВВС проводят ночные полеты в небе над Восточным Сассексом, где-то над усадьбой Р. Киплинга.
Сажусь у окна, слушаю Шуберта, “Великую симфонию” и “Неоконченную”. Какая знакомая музыка... Я и не знал, что это Шуберт... Мы были в Вене в его квартире осенью 1993 года...
(Окончание будет)