(эпизод из жизни тюремного врача)
Рыбаков приехал в город по неотложным делам, основные из которых к трём часам дня были сделаны, но нескольких необходимых встреч не состоялось.
- Придётся задержаться, - радостно думал Женька. Он сходил в кафе пообедал, накупил всяких сладостей и поехал в общагу. Татьяна должна была скоро появиться с работы, но позвонила и предупредила, что задержится. Они с Наташей пойдут по магазинам. Шоппинг планировался задолго до этого дня и сегодня, после получки, подруги его осуществят. Решили, что Рыбаков будет ждать Таню дома.
В квартире Женька переоделся в домашнюю одежду и собирался завалиться на диван с газетой, но раздался звонок в дверь. На пороге стоял Слава Симонов. Рыбаков был знаком с майором. Один раз они встретились на дне рождения Татьяны, но Слава тогда быстро ушёл и близкого знакомства не состоялось. Поздоровались и, удивлённый Слава спросил дома ли хозяйка. Рыбаков сказал, что Татьяна задерживается и пригласил гостя пройти в квартиру и подождать её. Слава с удовольствием согласился и, сняв военный плащ и фуражку, быстро прошёл на кухню. Рыбаков предложил ему на выбор чай или кофе. Получив ответ в пользу чая, он стал хлопотать у кухонного стола и плиты. Слава наблюдал за уверенными движениями Женьки и понял, что оказывается правда то, о чём сплетничали сотрудники. Слухи о романе непреступной Татьяны Владимировны с бывшим зэком ходили давно, обрастали подробностями и часто нелицеприятными комментариями. Майор Симонов хорошо знал Рыбакова потому, что изучал его личное дело, когда Рыбаков лечился в терапии. Слава сам рекомендовал его для работы в больнице, но тогда осуждённый отказался от предложенной должности, о которой многие мечтали. Слава Симонов считал, что мужику оказаться в тюрьме не трудно и из-за ДТП с последствиями, и из-за каких-либо потасовок, которые случаются в жизни каждого мужчины, из-за несовершенного законодательства, особенно в области превышения самообороны. Существует много разных обстоятельств, по которым можно угодить «в места не столь отдалённые». Рассуждая таким образом, Слава не имел ввиду, конечно, преднамеренные, тяжкие преступления. Эта его концепция укладывалась в народную мудрость, говорящую о том, что зарекаться от тюрьмы никому не стоит. Он считал Рыбакова «случайным пассажиром» в местах лишения свободы и не видел в его романе с Татьяной ничего ужасного как другие. Просто иногда было обидно, что Татьяна выбрала не его.
- Красив, умён, - вздохнул майор, окинув взглядом соперника. – Что это я сопли распустил, всё давно решено, - встряхнулся он.
Рыбаков же знал о майоре только то, что знал о нём любой гражданин, находящийся на лечении в больнице. Начальник оперативной части майор Симонов характеризовался жуликами как честный, строгий, но справедливый. Он был родом с берегов Волги, отчаянно «окал», что порождало многочисленные байки о его общении с осуждёнными. Коронной фразой во время бесед майора с нарушителями было «колись козёл!» Хотя слово «козёл» было оскорбительным для спец контингента, но, произнесённое наедине и с упором на «о», звучало не обидно, а смешно и майору это прощали. Кроме того, своих осведомителей он никогда не «сдавал», поэтому ему верили и сотрудничали с ним.
- Говорят, у вас с Татьяной всё серьёзно, - наконец сказал Слава, отхлебнув из бокала чай, который только что приготовил Рыбаков. – А ты знаешь, что она ненормальная? – помолчав, серьёзно спросил он.
- Догадываюсь, - улыбнулся Рыбаков.
- Я тебе серьёзно говорю, - повторил Слава. – Я её сегодня с утра на работе разыскиваю. Прячется от меня, знает, что влетит. Такое учудила, - убил бы! – Майор с шумом отхлёбывал чай из своего бокала, потом по–хозяйски подошёл к холодильнику, на котором стояла фруктовая ваза, пошарил в ней рукой, достал несколько конфет, и вернулся на своё место у стола.
- Всё знает, где кухня, где конфеты… Видно часто бывает в этой квартире, - ревниво подумал Рыбаков. Он никогда не слышал о том, что майор Симонов ухаживает за Татьяной Владимировной, ведь между ними была существенная разница в возрасте. Среди осуждённых ходили слухи о романе Таньки с хирургом по прозвищу Длинный и ещё о том, что в неё влюбился один из авторитетных жуликов. Как только это стало известно оперативникам, влюблённого увезли из больницы и, говорят, перевели в другое управление. Это было правильно потому, что любовь, также, как и ненависть были опасны для сотрудников, особенно для женщин.
- Она с утра пошла в обход, - заговорил Слава, достав шоколадную конфету из шуршащего фантика, и закинув её в рот. – Сколько раз ей твердили, что в палате осматривать нужно только тяжёлых больных и обязательно в присутствии старшего санитара. Остальных необходимо вызывать в свой кабинет, где есть тревожная кнопка. Когда мне шнырь рассказал, что произошло, я думал тресну от злости. - возмущался майор. – В «терапии» лежит бандит, головорез по фамилии Крутов, а Татьяне, видишь ли, нужно было этого мерзавца вывести на чистую воду. Она предполагала, что он нагоняет себе артериальное давление, но доказательств не имела. – Слава остановил рассказ, чтобы развернуть ещё одну конфету. Пошуршав фантиком, он опять как в цирке закинул её в рот, отхлебнул чай и с возмущением продолжил: - Тоже мне сыщик, Шерлок Холмс, твою мать!
- Она человек принципиальный, за это её и уважают. Решила во всём разобраться и показать этому Крутову свой характер, - вступился за Татьяну Рыбаков.
- Характер она показывает, - передразнил его майор. – Ты в армии служил? – спросил он.
В ответ Рыбаков отрицательно покачал головой. - У нас в институте военная кафедра была, поэтому мы только на сборы летом выезжали, - пояснил Женька.
- А я срочную служил три года! – гордо продолжил Слава. – Потом, после нашего призыва на двухгодичную службу перешли. Так вот! Нас - новобранцев привезли в часть, помыли, побрили, одели в солдатскую форму, познакомили с командирами. Мы все с гонором, с понятием о себе, каждый с характером! – выразительно посмотрел Слава на Рыбакова. - А потом старшина стал учить нас солдатскому «этикету». Первое, что он сказал, и мы запомнили это на всю жизнь, что характер как подштанники, должен быть, но демонстрировать его не надо! – почти крикнул майор. - Это очень полезно для многих, особенно для таких, как Танька. - Он сурово взглянул на Рыбакова и продолжил. – Зря ты в армию не сходил. Там из пацанов мужиков делают. Нам многое не нравилось, ворчали, даже возмущались потихоньку, только потом дошло, что всё было правильно. Всё! – разошёлся майор. - Даже шагистика, которую мы все ненавидели и думали, что она бесполезна, тоже была нужна, не говоря уже обо всём остальном: дисциплина, дружба и тэ дэ и тэ пэ! Тот же старшина нам всё время твердил: красив в строю, силён в бою! Эх! – махнул рукой Слава. – Где хоть она шляется? - спросил он.
- С Натальей Николаевной пошли зарплату транжирить, - подсказал Женька. - Татьяна отчаянная, смелая, - не сдавался Женька, - решила во всём разобраться сама, - продолжил он оправдывать Татьяну, которая по мнению начальника опер части майора Симонова совершила какой-то ужасный проступок.
Майор удивлённо посмотрел на Рыбакова и захохотал:
- Новикова смелая? - переспросил он. – Как же ты её смелость разглядел? – смеялся Слава. – Как-то мы всем коллективом поехали за грибами. Многие, в том числе и я, на своих машинах, а для остальных начальник выделил буханку, - начал повествование Слава. - Нам место хорошее подсказали недалеко от полузаброшенной деревни в тайге. Вышли из машины и стали углубляться в лес, а Татьяна недалеко от меня шла. Она на местности ориентируется примерно, как я в музыке, поэтому я её из виду не выпускал. Вдруг позади нас появилась коза, мирная и удивлённая, откуда столько народу взялось. И когда коза неожиданно сказала своё «Бэ-э-э», твоя храбрая Татьяна Владимировна так рванула в чащу, что я её потерял. Еле нашёл! Сидит на пеньке плачет, боится медведей, - закончил Слава с нежной интонацией, которая опять насторожила Рыбакова.
- Может быть, она козу первый раз в жизни увидела, - улыбнулся он.
- Нет, как оказалось, не первый. Она только преступников не боится, чувствует себя защищённой в больнице, - гордо произнёс майор Симонов, - благодаря мне, кстати. А совсем недавно, - продолжал смеяться Слава, - увидела в кабинете мышь. С перепугу кнопку вызова санитаров с тревожной кнопкой перепутала. Через несколько минут в кабинет ворвался дежурный наряд, уверенный, что начальника терапевтического отделения убивают, или взяли в заложники. Мышь давно убежала, а Танька тряслась от страха и отказывалась спускаться со стола, на который в панике вскочила. Вот такая она отважная…
- Танечка умная и добрая, - опять пошёл в наступление Рыбаков.
- Ой, не сыпь мне соль на сахар, - огрызнулся Слава. – Добрая она! В наших условиях доброта не достоинство, а глупость. - Я, наверное, пойду, - вдруг засобирался Слава. - За чай спасибо. Я Татьяну завтра на работе вызову для профилактической беседы. Взгрею так, чтобы запомнила на всю жизнь как рисковать и всех подставлять. Хотя, горбатого могила исправит, - махнул он рукой.
- А упрямого – дубина, - задумчиво закончил Рыбаков, вспомнив, какой бескомпромиссной и упрямой бывает его возлюбленная. Слава ушёл, а Женька с нетерпением стал ждать Татьяну, чтобы выяснить, наконец, что произошло в терапии, и насколько это было опасно для женщины.
Татьяна явилась весёлая с целым ворохом пакетов в руках. С порога бросилась к Женьке обниматься. Рыбаков доложил, что приходил майор Симонов, ругался.
- Он сказал, что завтра тобой займётся, а сегодня куда-то торопился, но конфеты почти все стрескал, - докладывал Рыбаков.
- Ничего, я ещё купила! Смотри, какие красивые, - говорила Татьяна, высыпая в вазу конфеты в блестящих фантиках.
- Что у тебя стряслось? Майор негодовал, матерился, - обеспокоенно спрашивал Женька, помогая Татьяне освобождать пакеты.
* * *
Осуждённый Крутов был членом банды, которая долгое время орудовала в Тульской области. Эта преступная группа была известна своей жестокостью. Крутов был осуждён на длительный срок, большую часть которого провёл в особо строгих условиях, а в настоящее время находился в обычной зоне строгого режима. Крутову было тридцать с небольшим лет. Он поступил в терапевтическое отделение впервые по поводу гипертонической болезни и ухудшения общего состояния. Больной находился в «терапии» уже три недели, но несмотря на проводимое лечение, цифры АД оставались высокими. Чтобы исключить гипертонию, вызванную другими заболеваниями, так называемую симптоматическую гипертонию, Татьяна Владимировна полностью обследовала пациента. Ввиду отсутствия многих современных методов обследования в больнице для осуждённых, приходилось вывозить пациента в городские медицинские учреждения. Против этого всегда выступала администрация больницы из-за опасности, которую представлял собой Крутов как личность. Он характеризовался как хитрый и опасный человек, обладающий недюжинной силой. Каждый выезд пациента за пределы больницы приходилось согласовывать с управлением и организовывать дополнительную охрану. Несмотря на все препятствия, Крутов был обследован и никаких причин для стойкого повышения артериального давления в связи с другими заболеваниями у него обнаружено не было.
Каждый раз при измерении АД в своём кабинете, куда Татьяна приглашала всех своих больных, оно (артериальное давление) было у Крутова повышено. Обращало на себя внимание и учащённое сердцебиение, что говорило о том, что больной, вероятно, перед посещением врача делает какие-то физические упражнения, что и вызывало эти симптомы. Татьяна Владимировна для лечения Крутова применяла различные препараты, комбинировала их, увеличивала дозы, но эффекта не было. Все лекарства больными принимались под контролем медицинских сестёр. Впрочем, у жуликов были и свои уловки при приёме таблеток, которые проконтролировать было невозможно. Оперативная часть настаивала на выписке Крутова по своим мотивам, но отправить молодого пациента из больницы, не добившись положительного эффекта от лечения, Татьяна не могла. Надежда Харитоновна также намекнула Татьяне Владимировне, что нахождение этого пациента в больнице нежелательно.
Крутов пытался как можно дольше задержаться в стационаре. Бывали случаи, когда при поступлении в отделение, осуждённый чистосердечно признавался лечащему врачу о причине, по которой ему необходимо было исчезнуть из зоны на какой–то срок. Иногда опер часть просила «подержать» больного в отделении, и, чаще всего доктора шли навстречу. Как-то Татьяне попалось на глаза изречение Оноре де Бальзака, о том, что жизнь это – сложное, кропотливое ремесло и нужно приложить усилия, чтобы ему научиться. Она немедленно записала эту фразу в свою записную книжку, и только через некоторое время в тетрадку с афоризмами, которую с большим трудом разыскал Антошка у приятелей отца. Наблюдая своих пациентов в больнице и, слушая их рассказы о жизни в колониях, она пришла к выводу, что жизнь в местах лишения свободы это не только сложное, но ещё и опасное ремесло. Оказать помощь человеку: вылечить заболевание, облегчить страдания, а также помочь выжить в тяжёлых условиях колонии – в этом Татьяна видела, (кроме прочих многочисленных функций), предназначение медицинских работников ФСИН.
Начальник и оперативная часть больницы упорно настаивали на выписке Крутова и необходимо было что-то решать. И вот сегодня утром, ещё до планёрки у главного врача, Татьяна решила осмотреть Крутова в палате. Расчёт был на то, что он не успеет сделать свою физзарядку и Татьяна возьмёт мошенника «тёпленьким». В палате, где находился Крутов, было ещё трое пациентов, которых курировала Татьяна Владимировна. Взяв аппарат для измерения давления и фонендоскоп, Татьяна решительным шагом направилась на второй этаж, где находилась нужная палата. Больных в отделении было много и некоторые из них располагались на втором ярусе коек. В палате, рассчитанной на пять человек, было восемь пациентов. Татьяна приветливо поздоровалась со всеми присутствующими, которые с удивлением смотрели на доктора, явившуюся к ним ни свет, ни заря. Она энергично провела осмотр своих больных, боковым зрением наблюдая за Крутовым, который укрывшись одеялом с головой, возился под ним как медведь. Татьяна подошла к кровати Крутова, и он выглянул из-под одеяла. Над ним располагалась ещё одна койка с которой свесилась лохматая голова молодого человека. Татьяна шутливо щёлкнула его по лбу, и голова исчезла. Крутов с тревогой смотрел на Татьяну, а она как ни в чём не бывало спокойно присела на край его койки и спросила, что беспокоит пациента. Затем прослушала лёгкие, сердце, сосчитала пульс, который был нормальным, но артериальное давление было повышено и это было необъяснимо. Татьяна сказала, что ей необходимо осмотреть живот и резко сдёрнула одеяло с больного. Она увидела, что на бёдра в их средней части наложены тугие и толстые жгуты.
- Всё ясно, - сказала Татьяна, а Крутов быстро сел на кровати и грозно посмотрел на доктора. В его взгляде было столько ненависти, что Татьяна испугалась и поспешно встала, сильно ударившись головой о верхнюю койку. Крутов спустил ноги с кровати и ринулся за доктором. С койки, стоящей рядом, быстро поднялся больной и, будто случайно, преградил Крутову дорогу. Татьяна тем временем поспешно вышла из палаты. Всё это через застеклённую часть двери увидел санитар, который делал влажную уборку в коридоре. Он бросился в комнату старшего санитара, где был телефон и прямая связь с опер частью. Через несколько минут в «терапию» явился майор Симонов в сопровождении дежурного наряда, а Танька исчезла. Она объявила старшей сестре, что идёт на планёрку в кабинет главного врача, а затем по консультациям, однако, ни на планёрке, ни на консультациях она не появилась.
Татьяна Владимировна ушла в аптеку, которая располагалась за зоной. Необходимо было побыть одной и прийти в себя от стресса, который она только что испытала. Заведующая аптекой была у главного врача на планёрке и Татьяна, расположившись в её кабинете, стала листать журналы, лежащие на столе. Болела голова от сильного удара о койку, а под кудрями налилась большая «шишка». Нужно было успокоиться. Там, в палате, Татьяна очень испугалась. Такое с ней произошло впервые. Она всегда была уверена в своей безопасности на работе, а сегодня на неё попытался наброситься Крутов, высокий, спортивный и злобный пациент, с которым Татьяне почему–то не удалось наладить добрые отношения как с другими больными.
Из маленького радиоприёмника, стоящего на столе, раздавалась какая-то грустная, берущая за душу мелодия. Тане стало жалко себя, захотелось поплакать вместе с этими рыдающими скрипками и всхлипывающей виолончелью. Она уже почувствовала пощипывание в носу и достала из кармана платочек, чтобы вытирать слёзы, которые уже копились в уголках глаз и готовились пролиться, но в кабинет зашла фармацевт Юля с предложением выпить чаю. Татьяна подавила рыдания, не дала им вырваться наружу и вежливо отказалась от чая. Тем временем после небольшой паузы из репродуктора полились чарующие звуки романса Сергея Рахманинова «Сирень». Сколько веры в будущее счастье, во всепобеждающую любовь было в этом произведении, и Таня очнулась.
- Прекрати кукситься, - приказала она себе. - У меня же есть Женя, - вспомнила она, и сердце радостно забилось, как у моряка, тонущего в океане и вдруг увидевшего спасительный берег. Она достала из кармана телефон, который взяла на КП, при выходе из зоны, и набрала Женькин номер. Услышав родной голос, она окончательно успокоилась. Даже «шишка» стала меньше болеть.
Через некоторое время Татьяна вернулась в отделение. Крутова уже не было, его увели в штаб. Больше он в «терапии» не появлялся. Старший санитар доложил Татьяне, что её разыскивал майор Симонов, а блатные не оставят этот инцидент без внимания и Крутову уже полетела соответствующая «малява» потому, что Татьяна Владимировна пользовалась неоспоримым авторитетом среди спецконтингента и обижать её было непозволительно никому.
* * *
Рассказав всё это Рыбакову, Татьяна грустно посмотрела на него и вдруг сказала:
- Я очень люблю Рахманинова, но сегодня впервые услышала его романс «Сирень». Или я была в таком психологическом состоянии и поэтому романс произвёл на меня сильное впечатление, можно сказать вернул к жизни или это действительно шедевр.
- Я его никогда не слышал, но знаю, что он считается шедевром в этом жанре. Как он называется, этот жанр я, конечно, не помню… – признался Женька.
- Камерно-вокальный, – подсказала Таня.
- Как я люблю умных женщин! – восхитился Рыбаков. - А мама моя этот романс очень любит. Она говорила, что композитор ассоциировал Россию с белой сиренью. Ещё мама рассказывала, что после концертов, где Сергей Рахманинов исполнял свою «Сирень», на сцену всегда выносили корзину белой сирени. Это не зависело ни от времени года, ни от страны и даже континента, где выступал маэстро. Ходили слухи, что это было дело рук одной из почитательниц таланта Сергея Рахманинова.
- Как романтично! – воскликнула Таня.
- Да уж, умели дамы радовать своих кумиров! - вздохнул Рыбаков.
- А мы совсем даже не хуже, - засмеялась Татьяна. Она выскочила в прихожую и достала из потаённого места нарядный пакет. – Всё равно не утерплю до твоего дня рождения. Дарю!
- Сократ говорил, - вставил Рыбаков, с интересом разглядывая содержимое вручённого пакета, - что людям легче держать на языке горячие угли, чем хранить тайну. Ты не оригинальна, - засмеялся он и достал из пакета двухтомник М. Ю. Лермонтова. Он сгрёб Таню в охапку, и крепко прижал к себе.
– Прошу тебя, обещай, что никогда больше не будешь рисковать - тихо сказал он. – Обещай, что будешь слушаться майора Симонова и не лезть на рожон, - твёрдо продолжал он.
- Ты посмотри только, какие иллюстрации, - азартно заговорила Татьяна, вырвавшись из тисков Рыбакова и листая перед ним один из томов, отвлекая Женьку от неприятной для неё темы.
- За Лермонтова спасибо, но сейчас же пообещай, что никогда не будешь рисковать, - не отставал Рыбаков.
- А ты мне пообещай, что раздобудешь для меня романс «Сирень», лучше с нотами, - торговалась Таня.
Наконец ударили по рукам, и Татьяна пошла на кухню писать выписной эпикриз в истории болезни осуждённого Крутова, а Рыбаков улёгся на диван, чтобы внимательно рассмотреть подаренные книги.
Вскоре Татьяна крикнула, что выписала злодея и переходит к приготовлению ужина, а Рыбаков набрал мамин номер.
- Сынок, - после Женькиного приветствия послышался мамин голос. – Так хорошо слышно, ты где?
Рыбаков объяснил, что находится в городе по делам. После обоюдных вопросов о здоровье, Женька попросил маму рассказать ему, где и что почитать о Рахманинове и с какими его произведениями необходимо ознакомиться человеку, который претендует на звание образованного.
- Наконец-то, сын, - строго сказала мама, - ты задумался о своём образовании, в частности о музыкальном. Ты в этом профан…
Мама увлеклась своей любимой темой о необразованности современной молодёжи, о том, что её сын нахватался «верхушек», знает всё поверхностно, и Женька постарался поскорее завершить разговор. Передав привет отцу, он распрощался с матушкой. Татьяна на кухне чистила картошку и мурлыкала какую-то мелодию.
- «Сирень»? – наобум спросил Рыбаков и Татьяна утвердительно кивнула. - Молодец! А у меня с классической музыкой проблемы… Мама не может простить мне «Ивана Сусанина», - начал рассказывать Женька, достал из вазы красивую конфету, развернул её и кинул в рот, подражая товарищу майору, но промахнулся. – Однажды мама по блату достала билеты в Большой театр, и мы всей семьёй пошли на спектакль. Я тогда был ещё неженатым студентом. Этот культурный поход состоялся после двух моих бессонных ночей, одну из которых я посвятил зубрёжке, а другую - шумной студенческой вечеринке, плавно перешедшей в поездку за город. Сама знаешь, чем там занимаются…
- Нет, не знаю, - сказала, как отрезала Таня. - И чем же занимались на природе советские студенты? – ехидно спросила она, наливая в кастрюлю воду.
- Пили, купались, песни пели под гитару, - оправдывался Рыбаков. – Через день, к обеду я вернулся домой с одним желанием выспаться. А родители потащили меня в театр. Как только в зале погас свет и на сцене появился Сусанин в тулупе, я уснул. Мама толкала меня в бок, ей было неудобно перед знакомыми, а отец только улыбался. Особенно маму огорчило что, когда в финальной сцене огромный хор под звон колоколов мощно исполнял «Славься!», я захрапел... Мама на меня обиделась так, что я не мог вымолить прощение даже пятёрками, которые получал на экзаменах.
- Строгая у тебя мама, - отреагировала Таня.
- Идеалистка! – уточнил Женька. - Кстати о Рахманинове. Мама мне рассказывала, что он написал музыку к Божественной литургии, которая у нас в стране называлась «Тихая мелодия». А отец говорил, что жена Рахманинова советовала всем женщинам каждый день своим любимым мужчинам повторять всего три фразы: «Ты гений! Ты гений! Ты гений! – засмеялся Женька. - Родители мои очень уважают маэстро за то, что он хотя и эмигрировал из большевистской России, но Родину не предал. Во время Второй Мировой Войны гонорары за свои концерты отправлял в Советское посольство на нужды армии, не то, что другие эмигранты.
- Да уж, - вставила Татьяна. – Я разочаровалась в Бунине, которого раньше любила. Он в дневниках 1941 года писал: «опять наши не взяли Москву». Обрати внимание на слово «наши». Это он фашистов за своих признавал. Гад!
- С другой стороны, у него много стихов о любви к Родине, - возразил Женька.
Татьяна резала лук, от которого слезились глаза, она вытирала их кулаком, но, когда услышала о стихах, воинственно взмахнула ножом как шпагой, и сказала:
- В Библии написано, что вера без дел мертва. Это мне недавно баба Надя поведала. А я считаю, что и любовь без дел мертва. Рахманинов деньги жертвовал, на которые самолёт построили и из медоборудования что-то закупили для армии, а твой Бунин стишки слезливые писал, и желал уничтожения страны, которую он якобы любил. Татьяна заплакала толи от лука, толи от нахлынувших эмоций. Женька подошёл к ней, взял из её рук нож и обнял.
- Твой любимый Слава Симонов сказал, что характер показывать не стоит, а он из тебя прёт и прёт.
© Елена Шилова
2024 год, июнь