Амин скитался по своему миру без цели, в его мыслях была Иман, он постоянно беспокоился о ней, но все шел и шел, лишь бы не вернуться и вновь не заключить ее в объятия. Она поменялась жизнью со своей младшей сестрой, а это значит, что сможет прожить еще долгую и вполне счастливую человеческую жизнь, выйти замуж...
На этой мысли Амин содрогнулся и закричал во все горло, его крик разнесся далеко по выжженной округе и потонул в пламени небес. Как ему это вытерпеть? Любовь джинна - это не любовь человека. Люди просто забывают свои эмоции, едва похоронив своего возлюбленного или возлюбленную, уже думают о том, чтобы выбрать себе нового партнера. Джинны же создают одну пару до конца своего существования, и если она погибает, то скитаются в полном одиночестве, постепенно озлобляясь и меняя свою сущность...
Амин мог бы жить так, как жили его родители - найти себе пару, родить детей, быть счастливым в своем родном мире, а не метаться меж ним и миром людей, постоянно преодолевая преграду и тратя на это свою энергию. Остаться в мире людей всегда видимым - значит быстро погибнуть, ведь, подпитываться ему будет нечем...
В его висках беспрестанно стучало ее имя, перед глазами, куда бы он ни обратил свой взор, стоял ее образ. Амин сам себя загнал в ловушку, обрек на муки без надежды на избавления. Может быть, она тоже не сможет его забыть и, осознав всю опасность своей любви, наконец, возненавидит его, даровав тем самым свободу им обоим?
-------
Иман очнулась в своей каморке на топчане, голова кружилась, а во рту пересохло. Она поднялась и, покачиваясь, дошла до кувшина в углу, чтобы утолить жажду. Вода была неприятно теплой, но она жадно пила, будто пересекла Сахару.
Когда туман в глазах рассеялся, она поняла, что очень голодна, порывшись на столе, нашла пару лепешек и с жадностью впилась в них зубами. Лепешки были черствыми, будто их испекли не меньше двух дней назад, но Иман совсем потеряла ход времени.
В голове все крутились какие-то смутные воспоминания, будто она провалилась в мир Амина, пламя лизало ей лицо, слышался какой-то низкий раскатистый голос, который говорил, но о чем? Она силилась вспомнить, постоянно будто натыкалась на невидимую преграду. Какие-то невнятные обрывки всплывали в памяти, из которых она никак не могла уловить смысл.
Из раздумий ее вывел ворвавшийся в хижину брат. Его глаза были бешеными, руки тряслись, челюсти были так плотно сжаты, что казалось, будто кости вот-вот прорвут его тонкую кожу на скулах. Иман хрипло спросила:
- Махмуд, что случилось, на тебе лица нет...
- Ты смеешь меня что-то спрашивать? Это не я якшаюсь с джиннами, а ты, поэтому я спрашиваю у тебя, за что ты убила нашу сестру?
По лицу Махмуда текли слезы, которых он даже не замечал, а Иман снова провалилась в воспоминания прошедших двух ночей, силясь собрать обрывки воедино. Один из голосов точно принадлежал Амину, он кричал, что не согласен со смертью Иман, а второй голос предлагал поменять жизни... Поменять жизни?!
Весь ужас произошедшего дошел до ее сознания в один миг, она повалилась со стула на колени и принялась страшно кричать, из глаз брызнули слезы, ураган вины и ужаса не давал нормально дышать. Махмуд бросился бежать прочь, испугавшись этих каких-то животных криков и страшного отчаяния.
Махмуд бежал по гранатовой роще, едва касаясь земли босыми ногами, а вслед ему несся крик сестры, выкрикивающей "Амиииин!". Страх гнал брата Иман все быстрее, пока ее голос не потонул в шорохе листвы и взмахах крыльев потревоженных птиц.
------
Амин лежал на раскаленной земле, языки пламени лизали и гладили его лицо, глаза его были закрыты, тело расслаблено, со стороны казалось, что он спал, но нет, он представлял лицо Иман, ему хотелось посмотреть на нее хоть в окно, уловить цветочный аромат ее нежной кожи. Амин сжал кулаки и сел, встряхнул головой, чтобы развеять наваждение и тут...
В один момент в его уши ворвался нечеловеческий истошный крик Иман, которая непрерывно звала его по имени. Амин не совладал с собой, он шел на зов своей любимой, будто наркоман идет за желаемым, преодолевая любые препятствия.
Попав в каморку Иман, Амин стоял позади нее, глядя на то, как она, стоя на коленях и сгорбившись, будто древняя старуха, покачиваясь из стороны в сторону, повторяет его имя снова и снова. Амин не показывался, предпочтя остаться невидимым, он знал, что ей не угрожает опасность, но сердце его рвалось из груди от жалости и невозможности ее утешить.