Иман начинала бояться сама себя, воспоминания об Амине зажигали в ней такой огонь, который не смог бы потушить даже всемирный потоп. В то утро она впервые не смогла совершить намаз. При попытке произнести молитву, ее руки и ноги начинали дрожать, язык отказывался поворачиваться, а мысли путались, будто она всю ночь жевала кат. К тому же она обнаружила несколько синяков на своих руках, ногах и груди.
Страх начал сковывать ее сознание, но одновременно с этим она скучала по Амину, который так внезапно исчез. Проснулся отец и братья, Иман быстро собрала нехитрый завтрак, а после вымыла всю посуду. Сестра все еще спала и Иман снова, совершив омовение, попыталась прочесть намаз, но у нее снова не вышло, казалось, что она натыкается на невидимую стену.
Когда Иман в очередной раз попыталась разлепить губы для произнесения молитвы, из-за ее спины раздался голос сестренки:
- Иман, а где тот парень, что приходил к нам вчера?
Мурашки пробежали у Иман по спине. Выходит, что ее сестра тоже видела Амина? Она постаралась собраться с мыслями и сказала:
- Что ты, дорогая, какой парень? Тебе, видно, приснилось!
- Нет, я помню, что он гладил меня по голове и говорил, что мне нужно много спать, чтобы забыть про маму... Иман, а мама умерла?
На глаза Иман навернулись слезы, сердце сжималось от жалости к девочке, которая, в отличие от ее самой, знала свою маму и потеряла ее в одночасье. Она гладила сестренку по голове, шептала слова утешения, но девочка, вдруг, отстранилась, посмотрев ей в глаза, и сказала:
- Иман, тот парень, он плохой, он очень плохой, не верь ему, он тебя заберет...
- Да о ком ты говоришь, малышка, тебе все приснилось, не было тут никакого парня, - сглотнула слюну Иман и попыталась переубедить ребенка,
- Был, сестра, и ты до сих пор им пахнешь...
Девочка выбежала из комнаты, а Иман попыталась принюхаться к себе, не поняв, что имела ввиду сестра. Тут в ее памяти всплыли картины, которые она видела в объятиях Амина, тот огонь повсюду и красную раскаленную землю, вспомнила, каким ярким пламенем горели его глаза, светясь в темноте, будто кошачьи, и передернула плечами.
Накормив сестру завтраком, Иман попыталась занять себя домашними делами, но все буквально валилось из рук. Сестра хоть и старалась помогать, держалась поодаль, постоянно жалуясь на запах дыма, исходящий от Иман. В конце концов, у Иман сдали нервы, и она накричала на ребенка, отправив ее в комнату с глаз долой.
Вечером пришел отец и братья, она накормила всех ужином и попросилась прогуляться. Сезон дождей пришел, а вместе с ним пришла и прохлада. Иман брела на свое обычное место, на котором они встречались с Амином, но не имела ни малейшего понятия, что ей теперь ему сказать. И невозможность совершить молитву и навязчивые жалобы сестры не оставляли сомнений в том, что Амин завладел ею полностью, распространил свою власть и волю, и на свободу ей теперь не вырваться.
Ненавидела ли она его тогда? И да, и нет. Ненависть проклевывалась откуда-то из разума, говорила ей, что она загубила себя, свою душу, свою жизнь, что теперь ее не ждет ничего хорошего, а сердце сладко замирало в предвкушении встречи с любимым, но не человеком. Такие противоречивые чувства ввергали ее в смятение, мысли путались, голова кружилась, во рту сохло.
Когда она уже дошла до берега Эль-Масилы, с неба сорвались и упали тяжелые дождевые капли на ее лицо. Небо было плотно затянуто тучами, на окраине уже сверкали молнии и до ее ушей долетали приглушенные раскаты грома. Она, облизнув губы, тихо позвала в темноту: "Амин".
Ветер трепал листву деревьев, а трава под его напором, магически поблескивая в темноте, шевелилась будто водная гладь. Гул грома становился все громче, а частота молний возрастала, указывая на то, что гроза быстро приближается к тому месту, где она стояла. Но она не могла сдвинуться с места, не дождавшись своего любимого нечеловека.
Наконец, когда дождь разошелся не на шутку, ее обняли руки Амина. Она смотрела, как капли, касаясь его рук, испаряются с шипением, да и дождь уже будто обходил их стороной. Иман отогрелась в объятиях Амина и тихо спросила:
- Зачем ты поступил так ночью? Ты знал, что я больше не смогу молиться?
Она говорила тихо, не стараясь перекричать шум ветра и грохот грома, Иман знала, что он услышит даже ее шепот. Амин, наклонившись к самому ее уху, сказал:
- Теперь ты принадлежишь только мне. Никто не сможет более владеть тобой, никто не оставит семени в твоем лоне. Ты начнешь постепенно отдаляться от людей, они начнут сторониться тебя без причины. Ты сможешь освободиться от меня лишь тогда, когда я погибну...
- И что же может убить тебя? - спросила Иман,
- Твоя ненависть, - зарывшись лицом в ее волосы, которые он освободил от промокшего платка, сказал Амин.
Потом весь мир для Иман снова переменился, пропал дождь, пропал берег реки и деревья, вокруг снова был огонь, жар которого ее не обжигал. Она не пыталась отстраниться, упиваясь лаской нечеловека. Ее воли не было, ею владела страсть и всепоглощающая больная любовь к существу из другого мира. Сейчас она была гостьей в его мире, ощущая, будто постепенно становится частью его. Это ощущение пугало и манило одновременно, разум пытался сопротивляться, но чувства были сильнее, затягивая, будто в омут.
На следующее утро Иман очнулась в своей постели. Она не помнила, как дошла до дома, не помнила, как легла в постель. Лишь ее тело отдавалось болью при каждом движении, а на руках и ногах появились новые синяки.